Мужчины и женщины не имеют права летать. Видите, у меня же нет крыльев!» Сказав это, он превратился в камень… Девушка с трудом разлепила веки — Орейн легонько тряс ее за плечо.
— Пойдем, парень, уже поздно. Они закрывают… Нам пора в монастырь.
Он уже был в заметном подпитии — дышал тяжело, с натугой. Язык заплетался… Девушка испугалась — сможет ли он идти? Однако возражать было бессмысленно — она схватила его плащ и накинула ему на плечи.
Они вышли в ясную морозную ночь. Было тихо, и, может, поэтому каждый звук необычно четко врезался в сознание — вот тявкнула собака, ей ответила другая, и вновь все замерло. Уже было поздно, в большинстве домов свет был потушен. Вдали над крышами домов ясно читался голубоватый серп Киррдиса.
Орейн нетвердо ставил ноги, опирался рукой о стены домов. Когда же улочка пошла ступенями в гору, он споткнулся о булыжник и, взревев, растянулся во весь рост на камнях. Ромили бросилась к гиганту, помогла подняться, настояла, чтобы взять его за руку. Она почувствовала особую ответственность за этого пьяного великана — сколько он старался для нее. Теперь ее черед отдавать долг. Нужно довести его до монастыря. Собственно, дорогу и искать не надо — кремнистый путь поблескивал в свете звезд, и стены монастыря ясно виднелись на склоне.
— Орейн, вы не знаете, Каролин на самом деле скрывается в этом городе? — тихо спросила она.
Орейн даже остановился, подозрительно уставился на нее и погрозил пальцем.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
Ромили прикусила язык. Действительно, ее вопрос ей самой показался теперь каким-то не таким… Странным, что ли? О подобных вещах надо спрашивать трезвого, а так выходило, будто девушка выбрала подходящий момент и пытается выведать планы сторонников короля. Орейн ничего не ответил, повернулся и пошел в направлении монастыря, Ромили поспешила следом. Он крепко взял ее под руку и, стараясь сохранить равновесие, двинулся дальше, потом обнял за плечи, прижал к себе, и девушка испугалась — не дай Бог, этот тоже определит, кто она!
«Орейн хороший, он мне нравится. Его есть за что уважать, однако, если он узнает, что я девушка, он станет таким, как все…»
С каждым шагом рука гиганта давила все тяжелее и тяжелее. Добравшись до стены, он повернулся — Ромили невольно обежала его, — расстегнул ширинку и принялся мочиться на стену.
Ромили выросла в деревне, ей не раз приходилось видеть подобное. Будь она чувствительной особой, как Люсьела или ее младшая сестра, она бы при виде этого упала в обморок. Будь она кисейной барышней, ей бы в голову не пришло бежать из дома, она покорно вышла замуж за дома Гариса. Уж тем более не сумела бы влиться в мужскую компанию и так долго путешествовать вместе с ними. Но зачем же она здесь? Поддержать в трудную минуту облегчавшегося громилу?.. Сколько же это может продолжаться?
У монастырских ворот Орейн подергал за веревочку, зазвонил колокольчик, подзывавший служку из гостевого дома. На мгновение Ромили засомневалась — пустят ли их в монастырь, однако вскоре привратник загремел ключами и, поворчав, позволил им войти. Он неодобрительно поморщился, почуяв запах вина, но ничего не сказал. Когда же Орейн предложил ему серебряную монету, решительно покачал головой.
— Мне не позволено, приятель. Благодарю тебя за добрые чувства. Ступайте с Богом, — сказал монах, потом обратился к Ромили: — Сумеешь довести его, парень?
Та в ответ кивнула и подтолкнула великана:
— Двигайте в ту сторону, Орейн.
Уже в своей комнате он неожиданно спросил:
— Где я?
— Дома. Уже дома… Ложитесь и поспите.
Ромили подвела его к одной из кроватей, стоявших в номере. Тот рухнул на постель. Девушка стащила с него сапоги. Орейн безвольно запротестовал — он был куда пьянее, чем можно было подумать.
Он ухватил ее за запястье.
— Слушай, ты неплохой паренек… — начал он. — Ты мне нравишься, Румал, к сожалению, ты христофоро. Однажды я слышал, как ты обращаешься к Хранителю Разума… Черт!..
Ромили осторожно высвободила руку, сняла с Орейна плащ и тихо вышла. В душе ее теплилась надежда, что дом Карло будет у себя в комнате. У него оказалось закрыто — может, он еще сидит у отца настоятеля? Собственно, это не ее дело, ей тоже пора отдохнуть — завтра с утра опять придется заняться животными и птицами. От предложения разделить комнату с другими людьми дома Карло она уклонилась, лучше спать на соломе в конюшне. Там было тепло и никто не мог проследить за ней. Ей меньше всего хотелось, чтобы за ней следили, когда приходилось отправлять естественные надобности. Только теперь она осознала, какую трудную роль выбрала, — оказалось, что прикинуться мужчиной не так-то просто. Помимо всех физических неприятностей приходилось постоянно следить за языком, за каждым словом, жестом…
На этот раз Ромили тоже отправилась на конюшню — устроилась в углу, в стоге сена. Разулась — все-таки носки здорово спасали от холода, забралась в самую середину и закрыла глаза.
Сон не шел. Она полежала, попыталась думать о чем-нибудь хорошем — не помогло. Мешали посторонние звуки — на насесте не знали покоя птицы, шуршали перьями, двигались по жердочкам, те жалостливо поскрипывали. Мягко переступали с ноги на ногу лошади и червины, изредка всхрапывали, шумно отдувались. Эти шумы наполняли сводчатое пространство строения неким умиротворяющим, одухотворенным спокойствием, подобием жизни неземной — мягкой, счастливой. Здесь не было надобности браниться, истошно вопить или стонать в предсмертных муках. Все здесь шло своим чередом, не спеша, без суеты. Это был светлый мир, и Ромили невольно заслушалась…
Этот мир был широк, велик, безграничен… Где-то за стенами конюшни ласково и мелодично прозвенел колокольчик, потом послышалось шарканье многих ног — по-видимому, монахи собирались на ночную службу. Это было так вовремя, так к месту, что девушка невольно заплакала. Душа ее потянулась ввысь… Почему Орейн с такой неприязнью упомянул о христофоро? В чем причина этой вражды? Отчего он сказал, что он ему нравится, что он, Румал, хороший парень, но, к сожалению, христофоро? Зачем здесь сожаление? Он что, фанатик? Ромили вообще мало задумывалась о религии, она была христофоро — и ладно! Всю жизнь она слышала сказки, мудрые изречения, заветы Хранителя Разума, чья мудрость, как утверждают христофоро, давным-давно была принесена в этот мир со звезд. Случилось это так давно, что неизвестно, когда умер человек, который был свидетелем этого чуда и мог бы поведать о нем.
Наконец до слуха девушки донеслось невнятное пение, и она окончательно проснулась. Так ей показалось вначале… Ромили еще глубже зарылась в сено. Потом Ромили вдруг снова отправилась в полет — парила в поднебесье на гигантских ястребиных крыльях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Пойдем, парень, уже поздно. Они закрывают… Нам пора в монастырь.
Он уже был в заметном подпитии — дышал тяжело, с натугой. Язык заплетался… Девушка испугалась — сможет ли он идти? Однако возражать было бессмысленно — она схватила его плащ и накинула ему на плечи.
Они вышли в ясную морозную ночь. Было тихо, и, может, поэтому каждый звук необычно четко врезался в сознание — вот тявкнула собака, ей ответила другая, и вновь все замерло. Уже было поздно, в большинстве домов свет был потушен. Вдали над крышами домов ясно читался голубоватый серп Киррдиса.
Орейн нетвердо ставил ноги, опирался рукой о стены домов. Когда же улочка пошла ступенями в гору, он споткнулся о булыжник и, взревев, растянулся во весь рост на камнях. Ромили бросилась к гиганту, помогла подняться, настояла, чтобы взять его за руку. Она почувствовала особую ответственность за этого пьяного великана — сколько он старался для нее. Теперь ее черед отдавать долг. Нужно довести его до монастыря. Собственно, дорогу и искать не надо — кремнистый путь поблескивал в свете звезд, и стены монастыря ясно виднелись на склоне.
— Орейн, вы не знаете, Каролин на самом деле скрывается в этом городе? — тихо спросила она.
Орейн даже остановился, подозрительно уставился на нее и погрозил пальцем.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
Ромили прикусила язык. Действительно, ее вопрос ей самой показался теперь каким-то не таким… Странным, что ли? О подобных вещах надо спрашивать трезвого, а так выходило, будто девушка выбрала подходящий момент и пытается выведать планы сторонников короля. Орейн ничего не ответил, повернулся и пошел в направлении монастыря, Ромили поспешила следом. Он крепко взял ее под руку и, стараясь сохранить равновесие, двинулся дальше, потом обнял за плечи, прижал к себе, и девушка испугалась — не дай Бог, этот тоже определит, кто она!
«Орейн хороший, он мне нравится. Его есть за что уважать, однако, если он узнает, что я девушка, он станет таким, как все…»
С каждым шагом рука гиганта давила все тяжелее и тяжелее. Добравшись до стены, он повернулся — Ромили невольно обежала его, — расстегнул ширинку и принялся мочиться на стену.
Ромили выросла в деревне, ей не раз приходилось видеть подобное. Будь она чувствительной особой, как Люсьела или ее младшая сестра, она бы при виде этого упала в обморок. Будь она кисейной барышней, ей бы в голову не пришло бежать из дома, она покорно вышла замуж за дома Гариса. Уж тем более не сумела бы влиться в мужскую компанию и так долго путешествовать вместе с ними. Но зачем же она здесь? Поддержать в трудную минуту облегчавшегося громилу?.. Сколько же это может продолжаться?
У монастырских ворот Орейн подергал за веревочку, зазвонил колокольчик, подзывавший служку из гостевого дома. На мгновение Ромили засомневалась — пустят ли их в монастырь, однако вскоре привратник загремел ключами и, поворчав, позволил им войти. Он неодобрительно поморщился, почуяв запах вина, но ничего не сказал. Когда же Орейн предложил ему серебряную монету, решительно покачал головой.
— Мне не позволено, приятель. Благодарю тебя за добрые чувства. Ступайте с Богом, — сказал монах, потом обратился к Ромили: — Сумеешь довести его, парень?
Та в ответ кивнула и подтолкнула великана:
— Двигайте в ту сторону, Орейн.
Уже в своей комнате он неожиданно спросил:
— Где я?
— Дома. Уже дома… Ложитесь и поспите.
Ромили подвела его к одной из кроватей, стоявших в номере. Тот рухнул на постель. Девушка стащила с него сапоги. Орейн безвольно запротестовал — он был куда пьянее, чем можно было подумать.
Он ухватил ее за запястье.
— Слушай, ты неплохой паренек… — начал он. — Ты мне нравишься, Румал, к сожалению, ты христофоро. Однажды я слышал, как ты обращаешься к Хранителю Разума… Черт!..
Ромили осторожно высвободила руку, сняла с Орейна плащ и тихо вышла. В душе ее теплилась надежда, что дом Карло будет у себя в комнате. У него оказалось закрыто — может, он еще сидит у отца настоятеля? Собственно, это не ее дело, ей тоже пора отдохнуть — завтра с утра опять придется заняться животными и птицами. От предложения разделить комнату с другими людьми дома Карло она уклонилась, лучше спать на соломе в конюшне. Там было тепло и никто не мог проследить за ней. Ей меньше всего хотелось, чтобы за ней следили, когда приходилось отправлять естественные надобности. Только теперь она осознала, какую трудную роль выбрала, — оказалось, что прикинуться мужчиной не так-то просто. Помимо всех физических неприятностей приходилось постоянно следить за языком, за каждым словом, жестом…
На этот раз Ромили тоже отправилась на конюшню — устроилась в углу, в стоге сена. Разулась — все-таки носки здорово спасали от холода, забралась в самую середину и закрыла глаза.
Сон не шел. Она полежала, попыталась думать о чем-нибудь хорошем — не помогло. Мешали посторонние звуки — на насесте не знали покоя птицы, шуршали перьями, двигались по жердочкам, те жалостливо поскрипывали. Мягко переступали с ноги на ногу лошади и червины, изредка всхрапывали, шумно отдувались. Эти шумы наполняли сводчатое пространство строения неким умиротворяющим, одухотворенным спокойствием, подобием жизни неземной — мягкой, счастливой. Здесь не было надобности браниться, истошно вопить или стонать в предсмертных муках. Все здесь шло своим чередом, не спеша, без суеты. Это был светлый мир, и Ромили невольно заслушалась…
Этот мир был широк, велик, безграничен… Где-то за стенами конюшни ласково и мелодично прозвенел колокольчик, потом послышалось шарканье многих ног — по-видимому, монахи собирались на ночную службу. Это было так вовремя, так к месту, что девушка невольно заплакала. Душа ее потянулась ввысь… Почему Орейн с такой неприязнью упомянул о христофоро? В чем причина этой вражды? Отчего он сказал, что он ему нравится, что он, Румал, хороший парень, но, к сожалению, христофоро? Зачем здесь сожаление? Он что, фанатик? Ромили вообще мало задумывалась о религии, она была христофоро — и ладно! Всю жизнь она слышала сказки, мудрые изречения, заветы Хранителя Разума, чья мудрость, как утверждают христофоро, давным-давно была принесена в этот мир со звезд. Случилось это так давно, что неизвестно, когда умер человек, который был свидетелем этого чуда и мог бы поведать о нем.
Наконец до слуха девушки донеслось невнятное пение, и она окончательно проснулась. Так ей показалось вначале… Ромили еще глубже зарылась в сено. Потом Ромили вдруг снова отправилась в полет — парила в поднебесье на гигантских ястребиных крыльях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145