Вы ошиблись, товарищи. Моя фамилия Фрамусов. Виктор Гаврилович Фрамусов. Заведую мастерской. Какие тайники? Что нам в них прятать?
— Не знаю, — честно сказал Коротков, просматривая лежащие на столе бумаги. — Откуда мне знать, что вы можете прятать от нескромных глаз, Виктор Гаврилович? Кстати, вас не коробит, что я к вам так обращаюсь?
— А почему меня это должно коробить? — удивился Фрамусов.
— Ну, все-таки большую часть жизни вас звали совсем иначе. — Коротков встал и кивнул следователю, который тут же занял место за столом и принялся рыться в большом черном портфеле в поисках бланка протокола осмотра места происшествия.
— Понятых бы надо, — негромко сказал он Короткову.
— Александр Николаевич, — сказал Коротков, не отрывая внимательного взгляда от Фрамусова. — Слышал следователя? Действуй.
Понятые ждали в машине. Были они из числа доверенных лиц МГБ, проверенных в деле не один раз, и Бабуш считал это правильным — глупо ведь привлекать к секретным делам посторонних лиц, этак от секретности останутся одни воспоминания, постороннему трудно удержаться от того, чтобы не поделиться своими знаниями с окружающими. Поплывут по городу сплетни, дойдут до тех, кому о случившемся знать не надо, вот и окажутся все приготовления напрасными, а секретность — мнимой.
Одному из понятых было около тридцати, второму было далеко за сорок, но серой стертостью чёрт и безликостью они походили на родных братьев. Тот, что был постарше, рассказывал, как в выходные он ловил рыбу на Патрышихе.
— Щука берет, — восторженно восклицал он. — Веришь, за полчаса четырех вытянул, и каждая — килограмма на три, не меньше. Жадно берет, на блесну отзывается. Но лучше все-таки на малька, живность она веселее хватает. А сосед лунки долбить замучился, а все одно — ни одной поклевки.
— Согрешил небось, — сказал молодой. — Вот и не было везения. Вот у меня был случай, за час два тайменя вытащил, а потом заводь нашел, там линек, какой линек, Паша, тащишь его из воды, а бока у него золотисто-розовые, плавники красные растопырит…
— Делу — время, а потехе — час, мужики, — сказал Бабуш, и понятые, забыв свои рыбацкие рассказы, полезли из салона машины на мороз.
В мастерскую они вошли без особой робости, не впервой им было в обысках участвовать. Вошли, встали у входа, с любопытством всматриваясь в бледное лицо Фрамусова,
— Приступим, — сказал следователь, пробно чиркая пером ручки в уголке протокола. — Гражданин Фрамусов, предлагаю вам добровольно выдать предметы, которые имеют безусловное отношение к вашей преступной деятельности.
Фрамусов, конечно, уже понял все, но то, что его еще ни разу не назвали подлинной фамилией, внушало ему некоторые напрасные надежды, которым предстояло развеяться в самое ближайшее время. Все возможные ситуации заранее прокачали в кабинете начальника управления, каждый пункт операции был разработан в деталях и продуман до конца, поэтому Коротков не торопился, хладнокровно отдавал пока инициативу следователю.
— Нет у меня никаких таких предметов, — сказал Фрамусов. — И преступной деятельностью я, гражданин следователь, не занимаюсь.
— Но Кодекс-то читали, — поднял следователь небольшую книжку. — И внимательно читали, как я посмотрю.
— Это исключительно для себя. — Фрамусов прижал руки к груди и всем своим видом излучал угодливость. — Смотрел, как бы законы какие не нарушить по незнанию. Время-то какое? Сам ничего не нарушишь — работнички нерадивые подведут.
Коротков не сомневался, что обыск в мастерской ничего не даст. Дурак будет хранить что-то тайное и опасное там, где работает несколько непричастных к разведработе людей. А Фрамусов дураком не был, опыт у штурмбаннфюрера был такой, что находящийся в подчинении Короткова оперуполномоченный Бабуш рядом со штурмбаннфюрером казался необученным щенком. Тем не менее он продолжал подыгрывать следователю, неторопливо начав осматривать кабинет Фрамусова от двери и по часовой стрелке, как предписывали соответствующие наставления и инструкции. Фрамусов с любопытством наблюдал за его действиями. Несомненно, он сразу угадал в Короткове старшего, и сейчас изощренный в интригах и иной интеллектуальной игре ум немца лихорадочно просчитывал варианты, заставляющие Короткова скрывать истинное положение дел. Ничего, придет время — поймет. Больше всего Короткова беспокоило, как обстоят дела в Верхнем Тагиле, куда руководить операцией уехал Николай Николаевич. Конечно, хотелось бы там иметь человека, знакомого с местными условиями, так ведь и с начальством не поспоришь. Успокаивало то, что с Николаем Николаевичем уехали два областника, да и начальник милиции, который получил указание содействовать МГБ во всех вопросах, если верить Бабушу, был человеком решительным и цепким.
Бабуш методично осматривал колченогий обшарпанный стол начальника мастерской, вынимая из ящиков все имеющиеся там бумаги и складывая их на углу стола для последующего внимательного изучения. Вид у него был сосредоточенный, любой бы сразу угадал в оперуполномоченном новичка, впервые участвующего в обыске.
Следователь внимательно наблюдал за задержанным, чтобы по признакам неожиданного волнения постараться определить местонахождение компрометирующих его документов или предметов. Фрамусов это понимал, но сразу видно было, что он ничего не боится — тонкие бледные губы то и дело раздвигались в еле заметной язвительной улыбке.
Понятые тоже с огромным любопытством наблюдали за Фрамусовым. Они не знали, что сделал этот человек, почему его арестовали сотрудники госбезопасности, но все равно в их глазах Фрамусов был врагом, поэтому во взглядах понятых было торжество и презрение. Торжествовали они, потому что враг был задержан с их посильной помощью, но задержанный, а потому не представляющий опасности враг не мог у них вызывать иного чувства, нежели презрение.
Мастерская была полна самых разнообразных бытовых приборов, запчастей к ним, сломанных и уже не подлежащих ремонту вещей, в которых можно было копаться сутками и ничего не найти.
— Что вы хотите найти? — неожиданно поинтересовался Фрамусов. — Скажите, может, я чем-нибудь смогу помочь вам.
— Вам это уже объяснял следователь, — скучно сказал Коротков. — Документы, записи и иные вещи, которые свидетельствуют о вашей преступной деятельности.
— Для этого я должен знать, — забросил удочку Фрамусов, — за что именно меня арестовали?
— За шпионаж, родной, за шпионаж. — Коротков присел на корточки, выгребая техническую литературу с нижней полки этажерки.
— Вот тут я вам ничем помочь не могу. — Фрамусову хмыльнулся. — Если бы вы меня арестовывали, скажем,з а антисоветскую пропаганду, я бы это понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Не знаю, — честно сказал Коротков, просматривая лежащие на столе бумаги. — Откуда мне знать, что вы можете прятать от нескромных глаз, Виктор Гаврилович? Кстати, вас не коробит, что я к вам так обращаюсь?
— А почему меня это должно коробить? — удивился Фрамусов.
— Ну, все-таки большую часть жизни вас звали совсем иначе. — Коротков встал и кивнул следователю, который тут же занял место за столом и принялся рыться в большом черном портфеле в поисках бланка протокола осмотра места происшествия.
— Понятых бы надо, — негромко сказал он Короткову.
— Александр Николаевич, — сказал Коротков, не отрывая внимательного взгляда от Фрамусова. — Слышал следователя? Действуй.
Понятые ждали в машине. Были они из числа доверенных лиц МГБ, проверенных в деле не один раз, и Бабуш считал это правильным — глупо ведь привлекать к секретным делам посторонних лиц, этак от секретности останутся одни воспоминания, постороннему трудно удержаться от того, чтобы не поделиться своими знаниями с окружающими. Поплывут по городу сплетни, дойдут до тех, кому о случившемся знать не надо, вот и окажутся все приготовления напрасными, а секретность — мнимой.
Одному из понятых было около тридцати, второму было далеко за сорок, но серой стертостью чёрт и безликостью они походили на родных братьев. Тот, что был постарше, рассказывал, как в выходные он ловил рыбу на Патрышихе.
— Щука берет, — восторженно восклицал он. — Веришь, за полчаса четырех вытянул, и каждая — килограмма на три, не меньше. Жадно берет, на блесну отзывается. Но лучше все-таки на малька, живность она веселее хватает. А сосед лунки долбить замучился, а все одно — ни одной поклевки.
— Согрешил небось, — сказал молодой. — Вот и не было везения. Вот у меня был случай, за час два тайменя вытащил, а потом заводь нашел, там линек, какой линек, Паша, тащишь его из воды, а бока у него золотисто-розовые, плавники красные растопырит…
— Делу — время, а потехе — час, мужики, — сказал Бабуш, и понятые, забыв свои рыбацкие рассказы, полезли из салона машины на мороз.
В мастерскую они вошли без особой робости, не впервой им было в обысках участвовать. Вошли, встали у входа, с любопытством всматриваясь в бледное лицо Фрамусова,
— Приступим, — сказал следователь, пробно чиркая пером ручки в уголке протокола. — Гражданин Фрамусов, предлагаю вам добровольно выдать предметы, которые имеют безусловное отношение к вашей преступной деятельности.
Фрамусов, конечно, уже понял все, но то, что его еще ни разу не назвали подлинной фамилией, внушало ему некоторые напрасные надежды, которым предстояло развеяться в самое ближайшее время. Все возможные ситуации заранее прокачали в кабинете начальника управления, каждый пункт операции был разработан в деталях и продуман до конца, поэтому Коротков не торопился, хладнокровно отдавал пока инициативу следователю.
— Нет у меня никаких таких предметов, — сказал Фрамусов. — И преступной деятельностью я, гражданин следователь, не занимаюсь.
— Но Кодекс-то читали, — поднял следователь небольшую книжку. — И внимательно читали, как я посмотрю.
— Это исключительно для себя. — Фрамусов прижал руки к груди и всем своим видом излучал угодливость. — Смотрел, как бы законы какие не нарушить по незнанию. Время-то какое? Сам ничего не нарушишь — работнички нерадивые подведут.
Коротков не сомневался, что обыск в мастерской ничего не даст. Дурак будет хранить что-то тайное и опасное там, где работает несколько непричастных к разведработе людей. А Фрамусов дураком не был, опыт у штурмбаннфюрера был такой, что находящийся в подчинении Короткова оперуполномоченный Бабуш рядом со штурмбаннфюрером казался необученным щенком. Тем не менее он продолжал подыгрывать следователю, неторопливо начав осматривать кабинет Фрамусова от двери и по часовой стрелке, как предписывали соответствующие наставления и инструкции. Фрамусов с любопытством наблюдал за его действиями. Несомненно, он сразу угадал в Короткове старшего, и сейчас изощренный в интригах и иной интеллектуальной игре ум немца лихорадочно просчитывал варианты, заставляющие Короткова скрывать истинное положение дел. Ничего, придет время — поймет. Больше всего Короткова беспокоило, как обстоят дела в Верхнем Тагиле, куда руководить операцией уехал Николай Николаевич. Конечно, хотелось бы там иметь человека, знакомого с местными условиями, так ведь и с начальством не поспоришь. Успокаивало то, что с Николаем Николаевичем уехали два областника, да и начальник милиции, который получил указание содействовать МГБ во всех вопросах, если верить Бабушу, был человеком решительным и цепким.
Бабуш методично осматривал колченогий обшарпанный стол начальника мастерской, вынимая из ящиков все имеющиеся там бумаги и складывая их на углу стола для последующего внимательного изучения. Вид у него был сосредоточенный, любой бы сразу угадал в оперуполномоченном новичка, впервые участвующего в обыске.
Следователь внимательно наблюдал за задержанным, чтобы по признакам неожиданного волнения постараться определить местонахождение компрометирующих его документов или предметов. Фрамусов это понимал, но сразу видно было, что он ничего не боится — тонкие бледные губы то и дело раздвигались в еле заметной язвительной улыбке.
Понятые тоже с огромным любопытством наблюдали за Фрамусовым. Они не знали, что сделал этот человек, почему его арестовали сотрудники госбезопасности, но все равно в их глазах Фрамусов был врагом, поэтому во взглядах понятых было торжество и презрение. Торжествовали они, потому что враг был задержан с их посильной помощью, но задержанный, а потому не представляющий опасности враг не мог у них вызывать иного чувства, нежели презрение.
Мастерская была полна самых разнообразных бытовых приборов, запчастей к ним, сломанных и уже не подлежащих ремонту вещей, в которых можно было копаться сутками и ничего не найти.
— Что вы хотите найти? — неожиданно поинтересовался Фрамусов. — Скажите, может, я чем-нибудь смогу помочь вам.
— Вам это уже объяснял следователь, — скучно сказал Коротков. — Документы, записи и иные вещи, которые свидетельствуют о вашей преступной деятельности.
— Для этого я должен знать, — забросил удочку Фрамусов, — за что именно меня арестовали?
— За шпионаж, родной, за шпионаж. — Коротков присел на корточки, выгребая техническую литературу с нижней полки этажерки.
— Вот тут я вам ничем помочь не могу. — Фрамусову хмыльнулся. — Если бы вы меня арестовывали, скажем,з а антисоветскую пропаганду, я бы это понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112