Брюсову даже перекреститься захотелось, только он вспомнить не мог, как это правильно делается. Пусть уж лучше рисует. Картинку всегда спрятать можно, а слово, оно, как говорится, не воробей вылетит — не поймешь!
Мишутка независимо пожал узенькими плечами, взял карандаш, лег на живот и снова принялся подрумянивать президентские щеки. Красивый у него получался президент, здоровый такой, веселый.
— Ты не волнуйся, старик, — рассеянно сказал Миша. —
Придет время, и стихотворения напишу, и поэмы, и в Союз писателей меня обязательно примут. Не дурнее других. Глянь вон, на полочке стишки лежат. Вот уж действительно люди пишут! Уж если с такими принимают…
На полочке действительно лежало несколько тощеньких разноцветных книжечек. Не иначе, Анна Леонидовна стихотворные сборники покупала. Пыталась таким образом интерес к поэтическому творчеству у сына пробудить. Валерий Яковлевич сгреб книжки и вышел, чтобы не тревожить увлеченного делом сына.
На кухне он сел за стол и открыл первую попавшуюся книжицу. Книжица эта называлась «Земное удивление» и принадлежала перу известной царицынской поэтессы Валентины Мамуриной,
…как у нас в казачестве водится, на столе догорает свеча, За столом сидит Богородица, пьет из блюдечка крепкий чай…
М-да! Валерий Яковлевич перелистнул несколько страничек и снова уткнулся в текст.
…Девок красных сводит с ума деревенский крепкий первач. Вот и я хватила сама — и теперь хоть смейся, хоть плачь…
Брюсов торопливо захлопнул коварную книжицу и подумал, что, может быть, они напрасно придираются к ребенку, может, это просто необходимо для вдохновения — дерябнуть соточку, притомить немножко принятую водочку пивком и сесть за стол нетленку лепить. Вон и поэтесса знаменитая первача не чурается, хлопнет стаканчик, с девками попляшет, попишет немного, а потом всю ночь с Богородицей чай пьет. Впрочем, это еще разобраться надо — чай ли они по ночам пьют.
Валерий Яковлевич взял в руки следующую книгу. С разворота на него глянул бравый сокол пенсионного возраста с лауреатским значком на лацкане пиджака. Владимир Мако-вецкий делился с читателями своими избранными стихами. Книжица была старая, еще времен начала перестройки. Стихи были написаны в ногу со временем. Впрочем, и поэт был отнюдь не романтическим юношей.
И вспомнилось мне в сельской дали, как при покупке молока мы по ошибке водки взяли в окне молочного ларька.
Валерий Яковлевич Брюсов вспомнил то веселое время, толпы у магазина в дни завоза спиртных напитков, разъяренных пенсионеров, штурмующих отдел, и хмуро подумал.
«Прибедняешься ты, Владимир Дмитриевич! Тебя за молоком стоять, в то время под пулеметом не заставили бы! Три бутылки водки по талонам урвал бы, еще пять своей ветеранской книжечкой вытряс! И директор магазина хорош, это додуматься надо было — заставить молочный отдел водкой торговать! Не иначе он госторгинспекцию и обэхээсников прикормил». Впрочем, Валерий Яковлевич несколько кривил душой. Хорошее было время, перестройка только начиналась, законом была тайга, а медведь — хозяином. Дорогой ты наш Михаил Сергеевич, уважаемая Раиса Максимовна! Именно тогда начали сколачивать свои состояния наиболее предприимчивые директора. А ради благой цели и уборщиц заставляли торговать, и из личных гаражей навынос водку продавали. А как же! Бизнес есть бизнес. На прилавок закрытого отдела копейка не падает. Он улыбнулся неожиданным воспоминаниям и отложил Маковецкого в сторону. Покачивая головой и задумчиво улыбаясь, Брюсов взял со стола следующую книгу.
Автором ее был некий Оскар Гегемонов, поэт городского шума, гений трамвайных искр и промышленной электросварки, как скромно было указано в аннотации. И называлась книжечка этого самого Гегемонова «Мелодии проката». Широка была строка у Оскара Гегемонова. Широка и объемна. В стихах своих Оскар Гегемонов душою не кривил, писал честно, что думал и чувствовал:
После работы тяжелой, выйдя за проходную, так хорошо с устатку выцедить кружечку пива, с белой, как облако, пеной, янтарного нежного цвета. Город родной мой Царицын! Как хорошо в нем летом! Да и зимой прекрасно. Выйдешь зимой с работы, сядешь в кафе уютном, примешь сто грамм с устатку…
«Свят, свят, свят! Избави меня от лукавого! Сговорились они, что ли? И Анна, похоже, вконец сдурела — больному ребенку такие книжки покупать! Да после чтения таких стихов и трезвенник запьет!» Валерий Яковлевич торопливо открыл третью книгу и успокоился — это был сборник стихов Евтушенко. И это обнадеживало. Евгений Александрович о пьянке писать не станет. Евгений Александрович — серьезный поэт. Евгений Александрович обычно пишет о любви или о политике. Политический лирик. И впрямь, первое стихотворение было нежным и лирическим, Брюсов прямо размяк душой, читая его. Но строки следующего стихотворения его повергли в тихое и отчаянное недоумение:
В старой рудничной чайной городским хвастуном, молодой и отчаянный, я сижу за столом. Пью на зависть любому, и блестят сапоги. Гармонисту слепому я кричу; «Сыпани!..»
М-да! Валерий Яковлевич крякнул, торопливо захлопнул томик, посидел немного над разноцветными книжицами, встал, прошелся по кухне, постоял задумчиво у окна, потом решительно поставил на стол хрустальную рюмку, открыл холодильник и достал ледяную запотевшую… «Интересно, — подумал он, наливая холодную водку в пузатую рюмку, — носил ли Евтушенко сапоги? И если носил, то где? Неужели в Кремль на приемы ходил?» Поднести стопку ко рту он не успел.
— Андрюша! — Услышав голос жены, Брюсов испуганно повернулся, привычно пряча бутылку за спину.
Анна Леонидовна белой лебедушкой вплыла на кухню, царски взмахнула рукой, в которой была зажата рекламная газета. Бутылки в руке мужа и рюмки на столе она пока не замечала.
— Нашла! — радостно сказала она. — Вот посмотри! Я сразу подумала, что этот человек нам обязательно поможет! Валерий Яковлевич взял газету и прочитал объявление.
Вылечу души и кармы сменю, Беса любого в момент изгоню. Сделаю все с минимальной оплатой, Вас уважающий Рудольф Н. Платов.
43-47-45 Порчу и сглазь могу также снять.
Брюсов вздохнул и погладил жену по спине. — Что ты, Анюта! Это же самый настоящий шарлатан! И стихи у него графоманские. Ты погоди, мне кажется, я нашел нужного человека! Завтра я к нему своего референта пошлю.
Глава 11
Вот и обрел ты некоторую власть над человеческими душами. И что же? Призрачна оказалась эта самая власть, потому что все в мире суета сует. Скука. Страшная скука. Ты думал, что Бог, но ты не Бог, ты всего лишь администратор. Вроде апостола Петра. Открывать и закрывать райские ворота целую вечность… Дали тебе право переселять души из одного тела в другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Мишутка независимо пожал узенькими плечами, взял карандаш, лег на живот и снова принялся подрумянивать президентские щеки. Красивый у него получался президент, здоровый такой, веселый.
— Ты не волнуйся, старик, — рассеянно сказал Миша. —
Придет время, и стихотворения напишу, и поэмы, и в Союз писателей меня обязательно примут. Не дурнее других. Глянь вон, на полочке стишки лежат. Вот уж действительно люди пишут! Уж если с такими принимают…
На полочке действительно лежало несколько тощеньких разноцветных книжечек. Не иначе, Анна Леонидовна стихотворные сборники покупала. Пыталась таким образом интерес к поэтическому творчеству у сына пробудить. Валерий Яковлевич сгреб книжки и вышел, чтобы не тревожить увлеченного делом сына.
На кухне он сел за стол и открыл первую попавшуюся книжицу. Книжица эта называлась «Земное удивление» и принадлежала перу известной царицынской поэтессы Валентины Мамуриной,
…как у нас в казачестве водится, на столе догорает свеча, За столом сидит Богородица, пьет из блюдечка крепкий чай…
М-да! Валерий Яковлевич перелистнул несколько страничек и снова уткнулся в текст.
…Девок красных сводит с ума деревенский крепкий первач. Вот и я хватила сама — и теперь хоть смейся, хоть плачь…
Брюсов торопливо захлопнул коварную книжицу и подумал, что, может быть, они напрасно придираются к ребенку, может, это просто необходимо для вдохновения — дерябнуть соточку, притомить немножко принятую водочку пивком и сесть за стол нетленку лепить. Вон и поэтесса знаменитая первача не чурается, хлопнет стаканчик, с девками попляшет, попишет немного, а потом всю ночь с Богородицей чай пьет. Впрочем, это еще разобраться надо — чай ли они по ночам пьют.
Валерий Яковлевич взял в руки следующую книгу. С разворота на него глянул бравый сокол пенсионного возраста с лауреатским значком на лацкане пиджака. Владимир Мако-вецкий делился с читателями своими избранными стихами. Книжица была старая, еще времен начала перестройки. Стихи были написаны в ногу со временем. Впрочем, и поэт был отнюдь не романтическим юношей.
И вспомнилось мне в сельской дали, как при покупке молока мы по ошибке водки взяли в окне молочного ларька.
Валерий Яковлевич Брюсов вспомнил то веселое время, толпы у магазина в дни завоза спиртных напитков, разъяренных пенсионеров, штурмующих отдел, и хмуро подумал.
«Прибедняешься ты, Владимир Дмитриевич! Тебя за молоком стоять, в то время под пулеметом не заставили бы! Три бутылки водки по талонам урвал бы, еще пять своей ветеранской книжечкой вытряс! И директор магазина хорош, это додуматься надо было — заставить молочный отдел водкой торговать! Не иначе он госторгинспекцию и обэхээсников прикормил». Впрочем, Валерий Яковлевич несколько кривил душой. Хорошее было время, перестройка только начиналась, законом была тайга, а медведь — хозяином. Дорогой ты наш Михаил Сергеевич, уважаемая Раиса Максимовна! Именно тогда начали сколачивать свои состояния наиболее предприимчивые директора. А ради благой цели и уборщиц заставляли торговать, и из личных гаражей навынос водку продавали. А как же! Бизнес есть бизнес. На прилавок закрытого отдела копейка не падает. Он улыбнулся неожиданным воспоминаниям и отложил Маковецкого в сторону. Покачивая головой и задумчиво улыбаясь, Брюсов взял со стола следующую книгу.
Автором ее был некий Оскар Гегемонов, поэт городского шума, гений трамвайных искр и промышленной электросварки, как скромно было указано в аннотации. И называлась книжечка этого самого Гегемонова «Мелодии проката». Широка была строка у Оскара Гегемонова. Широка и объемна. В стихах своих Оскар Гегемонов душою не кривил, писал честно, что думал и чувствовал:
После работы тяжелой, выйдя за проходную, так хорошо с устатку выцедить кружечку пива, с белой, как облако, пеной, янтарного нежного цвета. Город родной мой Царицын! Как хорошо в нем летом! Да и зимой прекрасно. Выйдешь зимой с работы, сядешь в кафе уютном, примешь сто грамм с устатку…
«Свят, свят, свят! Избави меня от лукавого! Сговорились они, что ли? И Анна, похоже, вконец сдурела — больному ребенку такие книжки покупать! Да после чтения таких стихов и трезвенник запьет!» Валерий Яковлевич торопливо открыл третью книгу и успокоился — это был сборник стихов Евтушенко. И это обнадеживало. Евгений Александрович о пьянке писать не станет. Евгений Александрович — серьезный поэт. Евгений Александрович обычно пишет о любви или о политике. Политический лирик. И впрямь, первое стихотворение было нежным и лирическим, Брюсов прямо размяк душой, читая его. Но строки следующего стихотворения его повергли в тихое и отчаянное недоумение:
В старой рудничной чайной городским хвастуном, молодой и отчаянный, я сижу за столом. Пью на зависть любому, и блестят сапоги. Гармонисту слепому я кричу; «Сыпани!..»
М-да! Валерий Яковлевич крякнул, торопливо захлопнул томик, посидел немного над разноцветными книжицами, встал, прошелся по кухне, постоял задумчиво у окна, потом решительно поставил на стол хрустальную рюмку, открыл холодильник и достал ледяную запотевшую… «Интересно, — подумал он, наливая холодную водку в пузатую рюмку, — носил ли Евтушенко сапоги? И если носил, то где? Неужели в Кремль на приемы ходил?» Поднести стопку ко рту он не успел.
— Андрюша! — Услышав голос жены, Брюсов испуганно повернулся, привычно пряча бутылку за спину.
Анна Леонидовна белой лебедушкой вплыла на кухню, царски взмахнула рукой, в которой была зажата рекламная газета. Бутылки в руке мужа и рюмки на столе она пока не замечала.
— Нашла! — радостно сказала она. — Вот посмотри! Я сразу подумала, что этот человек нам обязательно поможет! Валерий Яковлевич взял газету и прочитал объявление.
Вылечу души и кармы сменю, Беса любого в момент изгоню. Сделаю все с минимальной оплатой, Вас уважающий Рудольф Н. Платов.
43-47-45 Порчу и сглазь могу также снять.
Брюсов вздохнул и погладил жену по спине. — Что ты, Анюта! Это же самый настоящий шарлатан! И стихи у него графоманские. Ты погоди, мне кажется, я нашел нужного человека! Завтра я к нему своего референта пошлю.
Глава 11
Вот и обрел ты некоторую власть над человеческими душами. И что же? Призрачна оказалась эта самая власть, потому что все в мире суета сует. Скука. Страшная скука. Ты думал, что Бог, но ты не Бог, ты всего лишь администратор. Вроде апостола Петра. Открывать и закрывать райские ворота целую вечность… Дали тебе право переселять души из одного тела в другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78