И все.
— Вы одобряли его роман с Анжелой?
— Руслан — неплохой парень. Пусть уж лучше с ним, чем с другим.
— Простите, еще один вопрос деликатного характера. Что послужило причиной болезни Натальи Родионовны? Появление в вашем доме Алины Дмитриевны?
Брови Викентьева сдвинулись. Раздражение шло по нарастающей.
— Это здесь ни при чем. Ее парализовало раньше.
— Но все же должна быть какая-то причина болезни вашей жены?
Викентьев нахмурился:
— Все было так внезапно…
Губарев понял, что больше президент «Алрота» ничего не скажет.
— Спасибо за беседу, — сказал майор, вставая. — Мы свяжемся с вами, когда понадобится.
— Да, да. Обращайтесь. Секретарь соединит меня. В срочном порядке.
— Что-то он не договаривает, — сказал Губарев, когда они ехали в машине.
— Что именно? — спросил Витька.
— Понятия не имею. Если бы знать!
— Почему у вас такие мысли?
— Интуиция.
— Это касается Анжелы?
— Нет, его жены. Натальи Родионовны.
— Натальи Родионовны? — переспросил Витька.
— Да.
— Странно! Она-то здесь при чем?
— При том! Мне пришла в голову одна мысль: почему ее парализовало? Должно же быть этому какое-то объяснение. Не старая еще женщина… и вдруг — паралитик!
— Разные случаи в медицине бывают.
— Бывают. Но все равно, мне кажется, за этим что-то стоит.
— Может быть, вам только кажется?
Улица стояла, водители задыхались в пробке, оглашая воздух нетерпеливыми гудками.
— Нет, — упрямо мотнул головой Губарев. — Не кажется. Я знаю: так оно и есть. Я уверен в этом.
— Раз вы уверены…
— Не иронизируй, Вить! Вспомни, когда мы спросили об этом Наталью Родионовну, ее всю передернуло. По лицу словно тень пробежала.
— А вдруг ей этот вопрос был крайне неприятен. Все-таки напоминание о болезни… Кому это понравится? А потом, она сама говорила, что переживала из-за дочери-наркоманки. Да и характер у Анжелы был, судя по всему, не сахар. Какая мать это вытерпит?
— Все это так. Вить. Но что-то мне не дает покоя. Вспомни, когда мы спросили, давно ли испортились ее отношения с дочерью, она сказала что-то вроде: умирание всегда происходит постепенно. Наталья Родионовна произвела на меня впечатление трезвой, рассудительной женщины. Я думаю, что она давно уже не питала насчет Анжелы никаких иллюзий. Это Викентьев боролся как мог: поучал, воспитывал. Ее не могло парализовать из-за Анжелы. Она понимала, что дочь фактически потеряна.
— Умом все можно понять, но она же мать. Сердце-то болело.
— Все равно я убежден в своих словах. Ее болезнь явилась результатом какого-то стресса. Вопрос: какого?
Губарев вытянул шею, смотря поверх блестящих крыш автомобилей. В воздухе реял едва различимый смог, окутывавший город легчайшей серой завесой.
А вскоре на семью Викентьевых обрушился еще один удар. Умерла Наталья Родионовна. От передозировки лекарств. Я пришла, как обычно. В семь вечера. Дверь мне открыла Марина Семеновна. Она неприязненно посмотрела на меня, но не отошла в сторону, пропуская внутрь, а застыла в дверях.
— Я к Наталье Родионовне.
— Она умерла.
— Когда?
— Сегодня. Днем.
— Как? — Я задавала вопросы машинально. Сам факт смерти еще не доходил до меня.
— От передозировки лекарств. Мне некогда с вами разговаривать. Всего доброго. — И она захлопнула дверь у меня перед самым носом.
Я снова нажала на кнопку звонка.
— Девушка, перестаньте хулиганить, — подчеркнуто громко сказала Марина Семеновна. — Как вам не стыдно. У нас траур, а вы…
Я вдруг поняла, что мне действительно уже нечего делать в этой квартире. С кем мне здесь разговаривать? С Алиной? С Мариной Семеновной, которая невзлюбила меня с первого же дня?
Я медленно повернулась и, притихшая, побрела вниз по лестнице.
Я шла по улице и плакала. Прохожие смотрели на меня с удивлением, но я не сдерживала слез. Мне было абсолютно все равно. Мне было так жаль несчастную Наталью Родионовну. Столько на нее свалилось за последнее время: предательство мужа, смерть дочери. А теперь ее уже нет. И я никак не могла смириться с этой мыслью. Я привыкла к ней, к нашим разговорам. К ее острому языку. А теперь… Я свернула в какой-то двор, села на скамейку и разрыдалась. Достала из сумки носовой платок, и что-то упало на землю. Перстень! Перстень, который подарила мне Наталья Родионовна! Изумруд в серебре. Старинная ювелирная работа. Такой дорогой подарок! Невольно я поднесла перстень к губам и поцеловала его. Меня как будто бы ударило легким током. Я прикрыла глаза. Куда мне идти? Домой — не хотелось, к Верунчику… Я уже давно с ней не общалась, да и о чем сейчас я могла с ней говорить? Последний раз я была у нее полторы недели назад, получила гонорар от редакции «Планеты женщин» за фотосъемку, потрепалась полчаса и уехала домой. Все.
Несколько часов я бесцельно бродила по улицам. Постепенно голова моя стала бездумно-легкой. Пустой. Я чувствовала в себе какую-то отупляющую легкость. Не хотелось ни есть, ни пить, ни думать… Ничего не хотелось.
Когда я пришла домой, Ники не было. Она опять ударилась в свои загулы. Тогда, после убийства Анжелы мне показалось, что между нами возникло понимание. На какой-то миг она стала прежней. Моей Никой. Любимой сестрой. Но это впечатление было обманчиво. Я снова осталась одна. Никогда мы уже не станем по-настоящему близкими людьми. Слишком многое разделяет нас…
Мать и отец были дома. И я в который раз подумала, что люди могут годами жить под одной крышей и быть бесконечно далекими и чужими друг другу. Я бросилась ничком на Никину кровать и зарылась лицом в подушку. Наконец я подняла голову. За окном полыхал закат. Сполохи густо-алого цвета пробегали по зеркалу. Я встала и подошла к нему. Посмотрела на себя и скрестила на груди руки. Мне почему-то захотелось надеть перстень Натальи Родионовны и посмотреть, как он выглядит на мне. Я надела перстень, подняла руку вверх и залюбовалась камнем. Потом перевела взгляд в зеркало. И туту меня перехватило дыхание, а в глазах потемнело. Я поняла, что сейчас опять возникнет видение. Я приложила руку к горлу. Дыхание стало учащенным. По зеркалу пробежала темная рябь. Темные полосы чередовались с густо-алыми сполохами. Зеркало как будто бы задышало. Мне стало невыносимо страшно. Поверхность зеркала словно заливала КРОВЬ! И вот из глубины этой темно-алой массы появились два белых облачка. Они вибрировали и медленно приближались ко мне. Два легких невесомых облачка. И здесь случилось нечто удивительное. Они стали быстро менять очертания. Я напряженно всматривалась в зеркало. В этом месте облачка обычно исчезали. Но сегодня… Они принимали странные формы. Напоминая то непонятных зверушек, то диковинные распустившиеся цветы. У них появились маленькие ротики. А потом глазки! Я невольно вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Вы одобряли его роман с Анжелой?
— Руслан — неплохой парень. Пусть уж лучше с ним, чем с другим.
— Простите, еще один вопрос деликатного характера. Что послужило причиной болезни Натальи Родионовны? Появление в вашем доме Алины Дмитриевны?
Брови Викентьева сдвинулись. Раздражение шло по нарастающей.
— Это здесь ни при чем. Ее парализовало раньше.
— Но все же должна быть какая-то причина болезни вашей жены?
Викентьев нахмурился:
— Все было так внезапно…
Губарев понял, что больше президент «Алрота» ничего не скажет.
— Спасибо за беседу, — сказал майор, вставая. — Мы свяжемся с вами, когда понадобится.
— Да, да. Обращайтесь. Секретарь соединит меня. В срочном порядке.
— Что-то он не договаривает, — сказал Губарев, когда они ехали в машине.
— Что именно? — спросил Витька.
— Понятия не имею. Если бы знать!
— Почему у вас такие мысли?
— Интуиция.
— Это касается Анжелы?
— Нет, его жены. Натальи Родионовны.
— Натальи Родионовны? — переспросил Витька.
— Да.
— Странно! Она-то здесь при чем?
— При том! Мне пришла в голову одна мысль: почему ее парализовало? Должно же быть этому какое-то объяснение. Не старая еще женщина… и вдруг — паралитик!
— Разные случаи в медицине бывают.
— Бывают. Но все равно, мне кажется, за этим что-то стоит.
— Может быть, вам только кажется?
Улица стояла, водители задыхались в пробке, оглашая воздух нетерпеливыми гудками.
— Нет, — упрямо мотнул головой Губарев. — Не кажется. Я знаю: так оно и есть. Я уверен в этом.
— Раз вы уверены…
— Не иронизируй, Вить! Вспомни, когда мы спросили об этом Наталью Родионовну, ее всю передернуло. По лицу словно тень пробежала.
— А вдруг ей этот вопрос был крайне неприятен. Все-таки напоминание о болезни… Кому это понравится? А потом, она сама говорила, что переживала из-за дочери-наркоманки. Да и характер у Анжелы был, судя по всему, не сахар. Какая мать это вытерпит?
— Все это так. Вить. Но что-то мне не дает покоя. Вспомни, когда мы спросили, давно ли испортились ее отношения с дочерью, она сказала что-то вроде: умирание всегда происходит постепенно. Наталья Родионовна произвела на меня впечатление трезвой, рассудительной женщины. Я думаю, что она давно уже не питала насчет Анжелы никаких иллюзий. Это Викентьев боролся как мог: поучал, воспитывал. Ее не могло парализовать из-за Анжелы. Она понимала, что дочь фактически потеряна.
— Умом все можно понять, но она же мать. Сердце-то болело.
— Все равно я убежден в своих словах. Ее болезнь явилась результатом какого-то стресса. Вопрос: какого?
Губарев вытянул шею, смотря поверх блестящих крыш автомобилей. В воздухе реял едва различимый смог, окутывавший город легчайшей серой завесой.
А вскоре на семью Викентьевых обрушился еще один удар. Умерла Наталья Родионовна. От передозировки лекарств. Я пришла, как обычно. В семь вечера. Дверь мне открыла Марина Семеновна. Она неприязненно посмотрела на меня, но не отошла в сторону, пропуская внутрь, а застыла в дверях.
— Я к Наталье Родионовне.
— Она умерла.
— Когда?
— Сегодня. Днем.
— Как? — Я задавала вопросы машинально. Сам факт смерти еще не доходил до меня.
— От передозировки лекарств. Мне некогда с вами разговаривать. Всего доброго. — И она захлопнула дверь у меня перед самым носом.
Я снова нажала на кнопку звонка.
— Девушка, перестаньте хулиганить, — подчеркнуто громко сказала Марина Семеновна. — Как вам не стыдно. У нас траур, а вы…
Я вдруг поняла, что мне действительно уже нечего делать в этой квартире. С кем мне здесь разговаривать? С Алиной? С Мариной Семеновной, которая невзлюбила меня с первого же дня?
Я медленно повернулась и, притихшая, побрела вниз по лестнице.
Я шла по улице и плакала. Прохожие смотрели на меня с удивлением, но я не сдерживала слез. Мне было абсолютно все равно. Мне было так жаль несчастную Наталью Родионовну. Столько на нее свалилось за последнее время: предательство мужа, смерть дочери. А теперь ее уже нет. И я никак не могла смириться с этой мыслью. Я привыкла к ней, к нашим разговорам. К ее острому языку. А теперь… Я свернула в какой-то двор, села на скамейку и разрыдалась. Достала из сумки носовой платок, и что-то упало на землю. Перстень! Перстень, который подарила мне Наталья Родионовна! Изумруд в серебре. Старинная ювелирная работа. Такой дорогой подарок! Невольно я поднесла перстень к губам и поцеловала его. Меня как будто бы ударило легким током. Я прикрыла глаза. Куда мне идти? Домой — не хотелось, к Верунчику… Я уже давно с ней не общалась, да и о чем сейчас я могла с ней говорить? Последний раз я была у нее полторы недели назад, получила гонорар от редакции «Планеты женщин» за фотосъемку, потрепалась полчаса и уехала домой. Все.
Несколько часов я бесцельно бродила по улицам. Постепенно голова моя стала бездумно-легкой. Пустой. Я чувствовала в себе какую-то отупляющую легкость. Не хотелось ни есть, ни пить, ни думать… Ничего не хотелось.
Когда я пришла домой, Ники не было. Она опять ударилась в свои загулы. Тогда, после убийства Анжелы мне показалось, что между нами возникло понимание. На какой-то миг она стала прежней. Моей Никой. Любимой сестрой. Но это впечатление было обманчиво. Я снова осталась одна. Никогда мы уже не станем по-настоящему близкими людьми. Слишком многое разделяет нас…
Мать и отец были дома. И я в который раз подумала, что люди могут годами жить под одной крышей и быть бесконечно далекими и чужими друг другу. Я бросилась ничком на Никину кровать и зарылась лицом в подушку. Наконец я подняла голову. За окном полыхал закат. Сполохи густо-алого цвета пробегали по зеркалу. Я встала и подошла к нему. Посмотрела на себя и скрестила на груди руки. Мне почему-то захотелось надеть перстень Натальи Родионовны и посмотреть, как он выглядит на мне. Я надела перстень, подняла руку вверх и залюбовалась камнем. Потом перевела взгляд в зеркало. И туту меня перехватило дыхание, а в глазах потемнело. Я поняла, что сейчас опять возникнет видение. Я приложила руку к горлу. Дыхание стало учащенным. По зеркалу пробежала темная рябь. Темные полосы чередовались с густо-алыми сполохами. Зеркало как будто бы задышало. Мне стало невыносимо страшно. Поверхность зеркала словно заливала КРОВЬ! И вот из глубины этой темно-алой массы появились два белых облачка. Они вибрировали и медленно приближались ко мне. Два легких невесомых облачка. И здесь случилось нечто удивительное. Они стали быстро менять очертания. Я напряженно всматривалась в зеркало. В этом месте облачка обычно исчезали. Но сегодня… Они принимали странные формы. Напоминая то непонятных зверушек, то диковинные распустившиеся цветы. У них появились маленькие ротики. А потом глазки! Я невольно вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77