Марк так и знал, что она не выдержит и поедет. Эйлис клялась, что любит его, что хочет детей, а сама отложила свадьбу до премьеры. Она вбила себе в голову странную идею, будто если фамилия ее станет Кимброу, то все решат, что успехом своим она обязана только ему. Похоже, это все следствия ее непростых отношений с первым мужем.
Зазвонил телефон, и Марк схватил трубку, надеясь, что это, может быть, Эйлис.
— Кимброу слушает!
Секундная пауза, прерываемая короткими гудками, показывала, что разговор идет по спутниковой связи.
— Это Аксель Марли. Вы мне звонили?
— Спасибо, что перезваниваете. Что слышно с билетами из Габона?
Новая пауза, на этот раз к спутниковой связи отношения не имеющая.
— Мы расширяем круг наблюдения и используем тайных агентов. Похоже, что задействована весьма сложная схема при участии дельцов теневого бизнеса многих стран. Больше сказать я пока не вправе.
— Понятно, — отозвался Марк. — Но происхождение билетов — Габон?
— Нет. Судан.
— Ну как вам, получше? — спросил Эйлис Остин на следующее утро, когда они собрались на соук — местный омдурманский базар. — Вчера вы меня даже перепугали.
— Простите, что я расплакалась. Не думала, что увижу на экране такое. Что вы будете делать с вашим фильмом?
— Самое трудное — это вывезти его из страны, — сказал Остин, усаживая ее в свой джип. — Правительство установило строжайшую цензуру на все выходящее из-под пера иностранных журналистов. Каждую нашу работу мы обязаны предъявлять в Министерство информации на одобрение.
Эйлис вспомнила сцену из фильма Остина: очередь за скудной — четверть миски — порцией риса, а за оградой толпа голодных, которым не достанется даже этого. И женщина — худая, как скелет, с совершенно сухими трагическими глазами — протягивает ребенка ближе к камере. Она не произносит ни слова, но жест ее красноречивее любых слов, это мольба, понятная любой матери: «Спасите моего ребенка!»
— Ваша картина запустит механизм помощи голодающим на полную катушку.
— Возможно, но я надеялся совершить нечто большее. Вы поможете мне в этом? — И, когда Эйлис энергично закивала, он продолжал: — У вас, наверное, найдутся знакомые в Лондоне, которые помогут выпустить фильм на экран. Я, признаться, стеснен в средствах. Часть картины посвящена деятельности южных повстанцев — Народно-освободительной армии Судана, а главная — поставкам оружия. Я впервые показываю, что их вооружение — американское, причем новейшее, и получено совершенно незаконно, контрабандным путем.
— Ну, в таком случае я вряд ли смогу вам помочь. В суданских политических делах я совершенный профан, — созналась Эйлис.
— Я обнаружил, что грузовики с гуманитарной помощью от Евросоюза с изображением голубки мира внутри лаврового венка на самом деле поставляют оружие повстанцам. На моей пленке зафиксировано, как этой гуманитарной помощью повсеместно торгуют на рынках.
— То есть помощь голодающим идет налево? — возмутилась Эйлис. Джип затормозил, пропуская переходившее через дорогу стадо коз.
— И те же самые люди, которые воруют гуманитарную помощь, наладились поставлять оружие южанам, используя при этом грузовики Евросоюза. Только поймите меня правильно — я не хочу становиться ни на чью сторону. Я просто стремлюсь к тому, чтобы война не унесла миллионы жизней голодающих южан. Надо кричать, бить в набат, тогда правительство Судана будет вынуждено начать переговоры с повстанцами и южанам вновь начнет поступать гуманитарная помощь. — Джип медленно двинулся вперед. — Я люблю эту страну и хочу всколыхнуть общественное мнение. Видите ли, миска риса — это полумера. Людям надо бросить оружие и вернуться на свои поля.
Джип въехал на неровную, всю в рытвинах площадку, где парковались машины.
— Ну, на сегодня хватит политики! Лучше я покажу вам гробницу Маади, а потом здешний соук.
Омдурман не корчил из себя европейского города. С пыльных кривых улочек и закоулков неслось по-звякиванье колокольчиков на упряжи верблюдов и рев ослов, тянувших перегруженные тележки. Чиненые-перечиненые драндулеты непрестанно гудели, пугая коз, совершенно свободно разгуливавших по улице среди мусора и нечистот. Эйлис задержала дыхание — так странен был экзотический запах тмина, куркумы, шафрана и чего-то совсем уж непонятного и очень сладкого.
— Откуда этот сладкий запах?
— Это патока, которую здесь примешивают к табаку, называется такая смесь — гук, — пояснил Остин, указывая на сидевших на корточках мужчин с длинными трубками наподобие водяных шлангов — без курения гука какой же базар!
Здешние мужчины все сплошь были в длинных рубахах чуть ли не до земли. Одежды развевались, давая прохладу. Головы мужчин украшали белые тюрбаны. Одежду женщин составляли короткие и узкие платья, поверх которых надевались туабы — многометровые полотнища, которыми просто-напросто обматывали голову и тело.
Возле гробницы, купол которой ярко блестел на солнце, вилась очередь жаждущих войти внутрь.
— Давайте тоже встанем, — предложила Эйлис.
Остин покачал головой:
— Иностранцам туда нельзя. Я просто хотел показать вам ее снаружи. Для суданских мусульман — это святыня, посетить которую почти то же самое, что совершить паломничество в Мекку.
Обойдя вокруг величественного сооружения, они направились в центр города, в Соук-эль-Кебир. Легкие передвижные столы и прилавки были разгорожены висящими коврами и полотнищами материи, и все это вместе образовывало рынок, над которым на столбах был водружен не дающий прохлады тростниковый тент.
— Здесь продается все на свете, — сказал Остин, когда они битых два часа пробродили по рынку.
Стайка женщин с плошками в руках стояла за кунжутным маслом. Штук шесть верблюдов в шорах были привязаны к жердям. Животных гонял тяжелой плеткой по кругу старик. Безостановочным своим кружением верблюды двигали приспособление, выжимавшее масло из семян кунжута. Драгоценная жидкость стекала по желобу в обсаженный мухами лоток.
Опираясь на руку Остина, Эйлис поспешила прочь. Жаль несчастных животных, обреченных пр. это тяжкое, монотонное кружение, но боже мой, а сами суданцы, ютившиеся в своих хибарах, а их голодающие дети — их разве не жаль? Для многих и многих жизнь горше смерти. Как же невероятно повезло ей, Эйлис!
— А там что происходит? — спросила Эйлис. Она была рада отвлечься от мрачных размышлений. Впереди около лавочки толпились люди, и каждый тянул к продавцу руку с суданскими фунтами. Подойдя поближе, Эйлис разглядела, что нарасхват шли какие-то странной формы мешочки с длинными ремнями.
— Эта такие чехлы на вымя верблюдицам надевать, — объяснил Остин, — чтобы верблюжонок не мог сосать матку и не отвлекат ее от работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Зазвонил телефон, и Марк схватил трубку, надеясь, что это, может быть, Эйлис.
— Кимброу слушает!
Секундная пауза, прерываемая короткими гудками, показывала, что разговор идет по спутниковой связи.
— Это Аксель Марли. Вы мне звонили?
— Спасибо, что перезваниваете. Что слышно с билетами из Габона?
Новая пауза, на этот раз к спутниковой связи отношения не имеющая.
— Мы расширяем круг наблюдения и используем тайных агентов. Похоже, что задействована весьма сложная схема при участии дельцов теневого бизнеса многих стран. Больше сказать я пока не вправе.
— Понятно, — отозвался Марк. — Но происхождение билетов — Габон?
— Нет. Судан.
— Ну как вам, получше? — спросил Эйлис Остин на следующее утро, когда они собрались на соук — местный омдурманский базар. — Вчера вы меня даже перепугали.
— Простите, что я расплакалась. Не думала, что увижу на экране такое. Что вы будете делать с вашим фильмом?
— Самое трудное — это вывезти его из страны, — сказал Остин, усаживая ее в свой джип. — Правительство установило строжайшую цензуру на все выходящее из-под пера иностранных журналистов. Каждую нашу работу мы обязаны предъявлять в Министерство информации на одобрение.
Эйлис вспомнила сцену из фильма Остина: очередь за скудной — четверть миски — порцией риса, а за оградой толпа голодных, которым не достанется даже этого. И женщина — худая, как скелет, с совершенно сухими трагическими глазами — протягивает ребенка ближе к камере. Она не произносит ни слова, но жест ее красноречивее любых слов, это мольба, понятная любой матери: «Спасите моего ребенка!»
— Ваша картина запустит механизм помощи голодающим на полную катушку.
— Возможно, но я надеялся совершить нечто большее. Вы поможете мне в этом? — И, когда Эйлис энергично закивала, он продолжал: — У вас, наверное, найдутся знакомые в Лондоне, которые помогут выпустить фильм на экран. Я, признаться, стеснен в средствах. Часть картины посвящена деятельности южных повстанцев — Народно-освободительной армии Судана, а главная — поставкам оружия. Я впервые показываю, что их вооружение — американское, причем новейшее, и получено совершенно незаконно, контрабандным путем.
— Ну, в таком случае я вряд ли смогу вам помочь. В суданских политических делах я совершенный профан, — созналась Эйлис.
— Я обнаружил, что грузовики с гуманитарной помощью от Евросоюза с изображением голубки мира внутри лаврового венка на самом деле поставляют оружие повстанцам. На моей пленке зафиксировано, как этой гуманитарной помощью повсеместно торгуют на рынках.
— То есть помощь голодающим идет налево? — возмутилась Эйлис. Джип затормозил, пропуская переходившее через дорогу стадо коз.
— И те же самые люди, которые воруют гуманитарную помощь, наладились поставлять оружие южанам, используя при этом грузовики Евросоюза. Только поймите меня правильно — я не хочу становиться ни на чью сторону. Я просто стремлюсь к тому, чтобы война не унесла миллионы жизней голодающих южан. Надо кричать, бить в набат, тогда правительство Судана будет вынуждено начать переговоры с повстанцами и южанам вновь начнет поступать гуманитарная помощь. — Джип медленно двинулся вперед. — Я люблю эту страну и хочу всколыхнуть общественное мнение. Видите ли, миска риса — это полумера. Людям надо бросить оружие и вернуться на свои поля.
Джип въехал на неровную, всю в рытвинах площадку, где парковались машины.
— Ну, на сегодня хватит политики! Лучше я покажу вам гробницу Маади, а потом здешний соук.
Омдурман не корчил из себя европейского города. С пыльных кривых улочек и закоулков неслось по-звякиванье колокольчиков на упряжи верблюдов и рев ослов, тянувших перегруженные тележки. Чиненые-перечиненые драндулеты непрестанно гудели, пугая коз, совершенно свободно разгуливавших по улице среди мусора и нечистот. Эйлис задержала дыхание — так странен был экзотический запах тмина, куркумы, шафрана и чего-то совсем уж непонятного и очень сладкого.
— Откуда этот сладкий запах?
— Это патока, которую здесь примешивают к табаку, называется такая смесь — гук, — пояснил Остин, указывая на сидевших на корточках мужчин с длинными трубками наподобие водяных шлангов — без курения гука какой же базар!
Здешние мужчины все сплошь были в длинных рубахах чуть ли не до земли. Одежды развевались, давая прохладу. Головы мужчин украшали белые тюрбаны. Одежду женщин составляли короткие и узкие платья, поверх которых надевались туабы — многометровые полотнища, которыми просто-напросто обматывали голову и тело.
Возле гробницы, купол которой ярко блестел на солнце, вилась очередь жаждущих войти внутрь.
— Давайте тоже встанем, — предложила Эйлис.
Остин покачал головой:
— Иностранцам туда нельзя. Я просто хотел показать вам ее снаружи. Для суданских мусульман — это святыня, посетить которую почти то же самое, что совершить паломничество в Мекку.
Обойдя вокруг величественного сооружения, они направились в центр города, в Соук-эль-Кебир. Легкие передвижные столы и прилавки были разгорожены висящими коврами и полотнищами материи, и все это вместе образовывало рынок, над которым на столбах был водружен не дающий прохлады тростниковый тент.
— Здесь продается все на свете, — сказал Остин, когда они битых два часа пробродили по рынку.
Стайка женщин с плошками в руках стояла за кунжутным маслом. Штук шесть верблюдов в шорах были привязаны к жердям. Животных гонял тяжелой плеткой по кругу старик. Безостановочным своим кружением верблюды двигали приспособление, выжимавшее масло из семян кунжута. Драгоценная жидкость стекала по желобу в обсаженный мухами лоток.
Опираясь на руку Остина, Эйлис поспешила прочь. Жаль несчастных животных, обреченных пр. это тяжкое, монотонное кружение, но боже мой, а сами суданцы, ютившиеся в своих хибарах, а их голодающие дети — их разве не жаль? Для многих и многих жизнь горше смерти. Как же невероятно повезло ей, Эйлис!
— А там что происходит? — спросила Эйлис. Она была рада отвлечься от мрачных размышлений. Впереди около лавочки толпились люди, и каждый тянул к продавцу руку с суданскими фунтами. Подойдя поближе, Эйлис разглядела, что нарасхват шли какие-то странной формы мешочки с длинными ремнями.
— Эта такие чехлы на вымя верблюдицам надевать, — объяснил Остин, — чтобы верблюжонок не мог сосать матку и не отвлекат ее от работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97