Дверь напротив заскрипела и хлопнула. Наверное, вернулся Полянский. Похоже – не один.
– Миша, ты сколько «на мокрухах сидишь»?
– Шесть лет.
– На психику не давит?
– По-всякому…
– Как думаешь, он нормальный?
– Градусов? Абсолютно. Он просто дешевый продукт времени.
– В смысле?
– Умение убивать – ныне в ряду человеческих ценностей. Посмотри, кто кумиры подростков и домохозяек: «Бесноватый», «Помеченный», «Глухой». Лихие мозголомы – гроза «плохих ребят». А на раздаче те, кто клеит таблички «плохой» или «хороший». Но это еще не апогей.
Антон открыл глаза.
– Есть и дорогие продукты времени?
– Да. – Максаков почувствовал его взгляд. – Деликатесы. Эстеты. Те, кто находит для всего философское обоснование и в нем остро нуждается. Интеллигенция смерти. Аккуратные, предусмотрительные, скромные. Не холодные суперпрофессионалы. Утонченные маэстро – самоучки. У них нет алгоритма. Полная антилогика поступков.
– Ты с такими сталкивался?
– Бывало…
– Их можно переиграть?
– Если не зацикливаться на победе во что бы то ни стало.
– То есть?
– Просто делать все, что нужно. Когда-нибудь они ошибаются. Главное – заметить ошибку.
– Совсем охренели капиталисты! – Ледогоров ввалился в кабинет с видом переплывшего океан. – Все ларьки закрыты. Пришлось почти к метро бежать. Мишка, держи свою «тройку».
– Пойду все же нитки стрелять. – Антон с трудом вылез из объятий дивана. – Без пуговиц как-то неудобно.
В дежурке творилось, как всегда, черт-те что. На полу возле камер лежал здоровенный детина, связанный «ласточкой», и орал что-то про «фашистов в фуражках». Первая камера походила на банку селедки – в ней сидело человек пятнадцать малолеток, в нарушение всех правил – обоих полов. Антону даже показалось, что парочка в дальнем углу уже приступила к характерным телодвижениям. У запасного выхода два бомжа скоблили под покраску оконные решетки.
– В церковь звоните, бабушка, я вам уже говорил! – Обычно спокойный Новоселец с остервенением бросил трубку. Телефон сразу затрезвонил снова.
– Вася! Возьми «ноль-два»! – заорал он и, повернувшись к Антону, полез за сигаретами: – Тебе чего?
– Нитки есть? – Антон показал рубашку. – Чего? Вешаешься?
– Дурдом! – Костя наконец закурил и кивнул на неумолкающую «ласточку». – Этого урода насилу успокоили. Потом Бенереску, ваш дежурный, на краже целый притон накрыл. Вон переправил сюда толпу недоносков, а держать негде. Во второй камере две наркотки по «сотке» закрытые, а в третьей мужик по розыску, за Петродворцом. Мера пресечения – арест, а приехать могут только утром – машин нет. Я их понимаю…
Он перевел дух.
– Еще бабка задолбала! Ангел ее изнасиловал! Дева Мария, блин!
В стекло постучали. Средних лет милицейский полковник в плаще, с папкой под мышкой, стряхивал с фуражки дождевые капли.
– О черт! – прошипел Новоселец. – Кажись, проверяющего принесло. Возьми нитки в «спячке», – он показал в сторону комнаты отдыха, – и отваливай.
– Здравствуйте, – голос у полковника был громкий и звучный, – я по поводу прав человека.
На Новосельца было страшно смотреть. Антону на секунду показалось, что того хватит удар – так перекосилось его лицо.
– Одну секундочку! Я только выдам оружие смене! – наконец выдавил он и вскочил с кресла.
Если раньше Антон мог бы высказать сомнения, что можно кричать шепотом, то сейчас он в этом убедился.
– Жопа, – шипел Костя, – быстро всех через задний ход, на хрен.
Малолетки вихрем освободили камеру. Замеченная Антоном парочка едва не падала, путаясь в одежде. Один из подневольных маляров пытался что-то ляпнуть насчет обещанной бутылки, но, получив ускорение, вылетел вслед за всеми. Лежащий буян, видя что-то непонятное, даже приутих. В следующую секунду во рту у него оказалась какая-то тряпка.
– Значит, так, – Костя обращался к двум молодым милиционерам, – быстро выносите эту тушу за гаражи. Пережидаете и по моему сигналу приносите обратно. Отпускать его нельзя, а развязывать времени нет.
– Но, – протянул один из милиционеров, – там же дождь и…
– Памперсы ему подстелишь! – Казалось, Новоселец хочет удавить тугодума на месте. – Быстрее, блин!
Выскочивший из «спячки» помощник дежурного схватил швабру и с видом милиционера с учебных плакатов приготовился имитировать утреннюю уборку. Дежурный участковый швырнул через дверь во двор недопитую бутьшку пива и углубился в чтение инструкции по противопожарной безопасности времен культа личности. Антон тоже для безопасности схватил со стола какой-то материал, памятуя белый стих, сочиненный одним из талантливых коллег:
«Если ты зашел в дежурку, просто так, от нефиг делать, ты возьми КП в дежурке, потому как, если спросят, вроде был ты делом занят».
Новоселец поправил фуражку, подтянул галстук, огладил руками китель и, отворив дверь, широким жестом предложил полковнику войти:
– Слушаю вас!
Полковник секунду помялся:
– Понимаете, ребята, тут такое дело: у одного человека «права» забрали. Как бы этот вопрос решить?
Антон почувствовал, как дикие колики безудержного хохота начинают скручивать его изнутри. На лице Кости менялись цвета радуги.
Ночь катилась к концу. Дождь продолжался…
* * *
Утро не принесло Цыбину спокойствия. Стоя у покосившейся двери собственной парадной и глядя в серое, моросящее небо, он затягивался табаком и ругал себя за вчерашнюю сентиментальность и слабость. Непрерывно текущие по набережной грузовики извергали облака вонючих выхлопных газов и оглашали район нетерпеливыми резкими сигналами. Было пусто и тревожно. Словно постоянно чутко дремлющий в груди червяк тоски проснулся и начал жевать душу. Убедить себя в сиюминутности слабости не удавалось. Жесткий ветер пронизывал до костей. Не хотелось никуда идти. Не хотелось возвращаться в выстуженную, безжизненную квартиру. Не хотелось ничего… Только уехать.
Окурок полетел в лужу. Дорожка к остановке была грязной, замусоренной, в собачьих нечистотах. Под крышей павильона пряталось несколько человек. Все одинаково серые с утомленными безрадостными лицами. Цыбина всегда поражало одинаковое выражение лица у большинства окружающих. С печатью тревожного ожидания. Причем независимо от уровня жизни и финансового положения. Он остановил такси, чувствуя на себе неприязненные взгляды.
Лиговка была забита «пробками». Сквозь запотевшие окна проглядывалась нескончаемая вереница урчащих машин. Телефон Анны молчал и утром. На работе ответили, что у нее сегодня выходной. Трудно было сказать, что его больше волнует: мужская ревность или профессиональная тревога о единственном человеке, обладающем о нем информацией. Слишком обширной информацией. Цыбин неоднократно думал о том, что она – его единственное слабое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Миша, ты сколько «на мокрухах сидишь»?
– Шесть лет.
– На психику не давит?
– По-всякому…
– Как думаешь, он нормальный?
– Градусов? Абсолютно. Он просто дешевый продукт времени.
– В смысле?
– Умение убивать – ныне в ряду человеческих ценностей. Посмотри, кто кумиры подростков и домохозяек: «Бесноватый», «Помеченный», «Глухой». Лихие мозголомы – гроза «плохих ребят». А на раздаче те, кто клеит таблички «плохой» или «хороший». Но это еще не апогей.
Антон открыл глаза.
– Есть и дорогие продукты времени?
– Да. – Максаков почувствовал его взгляд. – Деликатесы. Эстеты. Те, кто находит для всего философское обоснование и в нем остро нуждается. Интеллигенция смерти. Аккуратные, предусмотрительные, скромные. Не холодные суперпрофессионалы. Утонченные маэстро – самоучки. У них нет алгоритма. Полная антилогика поступков.
– Ты с такими сталкивался?
– Бывало…
– Их можно переиграть?
– Если не зацикливаться на победе во что бы то ни стало.
– То есть?
– Просто делать все, что нужно. Когда-нибудь они ошибаются. Главное – заметить ошибку.
– Совсем охренели капиталисты! – Ледогоров ввалился в кабинет с видом переплывшего океан. – Все ларьки закрыты. Пришлось почти к метро бежать. Мишка, держи свою «тройку».
– Пойду все же нитки стрелять. – Антон с трудом вылез из объятий дивана. – Без пуговиц как-то неудобно.
В дежурке творилось, как всегда, черт-те что. На полу возле камер лежал здоровенный детина, связанный «ласточкой», и орал что-то про «фашистов в фуражках». Первая камера походила на банку селедки – в ней сидело человек пятнадцать малолеток, в нарушение всех правил – обоих полов. Антону даже показалось, что парочка в дальнем углу уже приступила к характерным телодвижениям. У запасного выхода два бомжа скоблили под покраску оконные решетки.
– В церковь звоните, бабушка, я вам уже говорил! – Обычно спокойный Новоселец с остервенением бросил трубку. Телефон сразу затрезвонил снова.
– Вася! Возьми «ноль-два»! – заорал он и, повернувшись к Антону, полез за сигаретами: – Тебе чего?
– Нитки есть? – Антон показал рубашку. – Чего? Вешаешься?
– Дурдом! – Костя наконец закурил и кивнул на неумолкающую «ласточку». – Этого урода насилу успокоили. Потом Бенереску, ваш дежурный, на краже целый притон накрыл. Вон переправил сюда толпу недоносков, а держать негде. Во второй камере две наркотки по «сотке» закрытые, а в третьей мужик по розыску, за Петродворцом. Мера пресечения – арест, а приехать могут только утром – машин нет. Я их понимаю…
Он перевел дух.
– Еще бабка задолбала! Ангел ее изнасиловал! Дева Мария, блин!
В стекло постучали. Средних лет милицейский полковник в плаще, с папкой под мышкой, стряхивал с фуражки дождевые капли.
– О черт! – прошипел Новоселец. – Кажись, проверяющего принесло. Возьми нитки в «спячке», – он показал в сторону комнаты отдыха, – и отваливай.
– Здравствуйте, – голос у полковника был громкий и звучный, – я по поводу прав человека.
На Новосельца было страшно смотреть. Антону на секунду показалось, что того хватит удар – так перекосилось его лицо.
– Одну секундочку! Я только выдам оружие смене! – наконец выдавил он и вскочил с кресла.
Если раньше Антон мог бы высказать сомнения, что можно кричать шепотом, то сейчас он в этом убедился.
– Жопа, – шипел Костя, – быстро всех через задний ход, на хрен.
Малолетки вихрем освободили камеру. Замеченная Антоном парочка едва не падала, путаясь в одежде. Один из подневольных маляров пытался что-то ляпнуть насчет обещанной бутылки, но, получив ускорение, вылетел вслед за всеми. Лежащий буян, видя что-то непонятное, даже приутих. В следующую секунду во рту у него оказалась какая-то тряпка.
– Значит, так, – Костя обращался к двум молодым милиционерам, – быстро выносите эту тушу за гаражи. Пережидаете и по моему сигналу приносите обратно. Отпускать его нельзя, а развязывать времени нет.
– Но, – протянул один из милиционеров, – там же дождь и…
– Памперсы ему подстелишь! – Казалось, Новоселец хочет удавить тугодума на месте. – Быстрее, блин!
Выскочивший из «спячки» помощник дежурного схватил швабру и с видом милиционера с учебных плакатов приготовился имитировать утреннюю уборку. Дежурный участковый швырнул через дверь во двор недопитую бутьшку пива и углубился в чтение инструкции по противопожарной безопасности времен культа личности. Антон тоже для безопасности схватил со стола какой-то материал, памятуя белый стих, сочиненный одним из талантливых коллег:
«Если ты зашел в дежурку, просто так, от нефиг делать, ты возьми КП в дежурке, потому как, если спросят, вроде был ты делом занят».
Новоселец поправил фуражку, подтянул галстук, огладил руками китель и, отворив дверь, широким жестом предложил полковнику войти:
– Слушаю вас!
Полковник секунду помялся:
– Понимаете, ребята, тут такое дело: у одного человека «права» забрали. Как бы этот вопрос решить?
Антон почувствовал, как дикие колики безудержного хохота начинают скручивать его изнутри. На лице Кости менялись цвета радуги.
Ночь катилась к концу. Дождь продолжался…
* * *
Утро не принесло Цыбину спокойствия. Стоя у покосившейся двери собственной парадной и глядя в серое, моросящее небо, он затягивался табаком и ругал себя за вчерашнюю сентиментальность и слабость. Непрерывно текущие по набережной грузовики извергали облака вонючих выхлопных газов и оглашали район нетерпеливыми резкими сигналами. Было пусто и тревожно. Словно постоянно чутко дремлющий в груди червяк тоски проснулся и начал жевать душу. Убедить себя в сиюминутности слабости не удавалось. Жесткий ветер пронизывал до костей. Не хотелось никуда идти. Не хотелось возвращаться в выстуженную, безжизненную квартиру. Не хотелось ничего… Только уехать.
Окурок полетел в лужу. Дорожка к остановке была грязной, замусоренной, в собачьих нечистотах. Под крышей павильона пряталось несколько человек. Все одинаково серые с утомленными безрадостными лицами. Цыбина всегда поражало одинаковое выражение лица у большинства окружающих. С печатью тревожного ожидания. Причем независимо от уровня жизни и финансового положения. Он остановил такси, чувствуя на себе неприязненные взгляды.
Лиговка была забита «пробками». Сквозь запотевшие окна проглядывалась нескончаемая вереница урчащих машин. Телефон Анны молчал и утром. На работе ответили, что у нее сегодня выходной. Трудно было сказать, что его больше волнует: мужская ревность или профессиональная тревога о единственном человеке, обладающем о нем информацией. Слишком обширной информацией. Цыбин неоднократно думал о том, что она – его единственное слабое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66