А то писать – не мешки ворочать. В смысле, что лучше мешки.
– Ничего, тебе полезно.
Полянский прикрыл за Лехой дверь.
– Слушай, Антон, я допросил Голбана, но он говорит совершенно другое, чем…
– Горелова? – Антон чиркнул спичкой и затянулся. Голова слегка поплыла.
– Ну, – Полянский опустился на стул. – Я уже до «Ящика» смотался. Баба Люда все подтверждает. Даже шторы готова выдать.
– Вот сучка! – Злость у Антона прошла. Осталась только усталость. – Это я про Горелову. Дай почитаю.
Они секунду помолчали. Дождь негромко постукивал по стеклам.
– Серж, не в службу, а в дружбу: приведи Горелову. Лучше будет, если я за ней сам не пойду.
– Будешь должен.
Оставшись один, Антон прикрыл глаза, слушая дождь. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
«Господи! Как меня все достало!» Зоя пришла в том же виде, в котором уходила два часа назад, только в глазах прибавился блеск, объясняемый восхитительно свежим запахом спиртного.
– Расслабляешься? – Антон поднялся.
– Чуть-чуть. Нервы успокоить. – Она кокетливо улыбнулась. – Напугали девушку, а на самом деле не такой вы и страшный, даже…
– Зоя! – Антон подошел вплотную. – Так кто лазил в соседскую комнату?
– В каком смысле? – В ее глазах на секунду мелькнул испуг. – Я же все рассказала. Это эти…
Он ударил ее тыльной стороной ладони по щеке. Несильно, но хлестко.
– Не врать! Сука!
Голова ее дернулась, она сделала шаг назад. «Второй раз в жизни я ударил подозреваемого, – подумал он. – Интервал в семь лет. Но тогда это был насильник собственного ребенка, и я был желторотым… Нервы рвутся. Совсем ни к черту…»
– Не надо, Антон Владимирович! – Горелова завыла, опускаясь на пол. – Не бейте! Простите! Испугалась я! Мне в тюрьму нельзя! У меня ребенок.
Антон за воротник куртки поднял ее с пола и бросил на стул:
– Хватит выть! Бери ручку и бумагу.
Она послушно умолкла и выполнила команду.
– Подробно, правдиво и без соплей о том, что воровала ребенку на хлеб. Ясно, хронь подзаборная?
Она кивнула.
– Я же тебе поверил, тварь! Решил, что жизнь у тебя такая тяжелая. Судьба несчастливая! Я же… А впрочем, чего я это тебе, шалаве, объясняю.
* * *
Горелова быстро писала, испуганно оглядываясь на него. На улице стремительно темнело. На душе было грустно и слякотно.
Гореловой и Иваныпину Павленко избрал подписку о невыезде. Задержал на трое суток Голбана, роль которого, по его словам, следовало еще выяснять, а прописки в городе у Сергея не было. Голбан – высокий тихий парень с серыми невозмутимыми глазами и чисто выбритым лицом воспринял все на удивление спокойно.
– Сам виноват, – сказал он Антону, – надо было остановить их. – И, помолчав, добавил: – Вы заходите к Зое, а то, когда у нее друзья, она про дочку вообще забыть может. Ей пить нельзя, а так она нормальная.
Антон пожал плечами, не понимая, как может быть нормальной мать, забывающая про ребенка, и что связывает этого неплохого вроде парня с Гореловой.
– Не дергайся, через трое суток выйдешь, – сказал он Голбану, передавая его конвою. – И уезжай лучше к себе в Вологду.
Совсем стемнело. Отдел потихоньку наполнялся людьми – подтянулась вечерняя смена.
– Антон, – заглянул Вышегородский, – ты сводку написал на раскрытие?
– Напиши сам, Артур. – Антон смотрел в окно. – Я домой поеду.
– Я же фактуры не знаю.
– Полянский расскажет.
– Ладно.
Дверь захлопнулась, но ненадолго.
– Антон, на «сходку» идешь? – спросил Полянский.
– Нет.
– Чего грустный? Раскрыли кражу.
– Кому это надо.
– Что?
– Все. Раскрытия наши. Горелову отпустили. Парня «забили» в камеру. Потерпевшие сказали, что на опознание штор приезжать у них нет времени, а сами шторы им не нужны. Можно выбросить. Иваныпин уже, наверное, пьет водку и трахает Горелову. И на все это ушел день моей жизни. Восемь часов, которые я мог бы провести с женой и ребенком или хотя бы зарабатывая для них деньги. Кстати, о зарплате слышно что?
– Завтра обещают. – Полянский прислонился к косяку двери. – У тебя просто хандра. Вспомни убийство на Соляном. Это что? Тоже зря потраченное время?
Антон наконец оторвал взгляд от черного, в водяных подтеках стекла.
– Это исключение, подтверждающее правило.
– Ты просто не можешь забыть крутых руоповских дел, – Полянский усмехнулся, – вот тебе гопники и кажутся…
– Да РУОП здесь ни при чем. – Антон чувствовал, что начинает раздражаться. – Там тоже сейчас херней страдают. Бумажки с места на место перекладывают да спорят о правильных названиях группировок. Просто мне иногда кажется, что лучшие годы жизни уходят ни на что. На борьбу с ветряными мельницами.
Полянский посмотрел на часы:
– Пора на «сходняк». У тебя просто хандра, Антон.
В коридоре он оглянулся:
– Все пройдет когда-нибудь.
Антон кивнул, глядя в окно:
– Когда-нибудь пройдет все…
Дождь и ветер подхватили его на выходе из отдела и втолкнули в хоровод бредущих к метро людей. Ядовито-желтыми пятнами плыли в сырой темноте уличные фонари. Город вздыхал и ежился под холодными струями воды.
* * *
«…город, где убийство банкира стало такой же обыденностью… энтузиаст и поэт своего дела… криминальная столица… человек новой формации… плевок в лицо закона…»
Цыбин выключил телевизор и сделал маленький глоточек обжигающего черного чая. Дождь неровно барабанил по стеклам, как работающий с перебоями двигатель. Анна спала, как всегда укрывшись одеялом с головой. Цыбин подумал, что вчерашний день – верх непрофессионализма и идиотизма, но через тройку дней это не будет иметь для него никакого значения. Горячий чай согревающим шариком скользнул по пищеводу. Капельная дробь убаюкивала и подталкивала обратно в постель. Он поставил чашку и, поднявшись, энергично покрутил головой, отгоняя сонливость. Анна заворочалась под одеялом, что-то недовольно ворча. Цыбин прошел в прихожую и отодвинул от стены фанерный гардероб. Два венесуэльских паспорта в щели под плинтусом густо пахли типографской краской. Он секунду подумал и сунул их в карман. Анна снова зачмокала и застонала во сне. Цыбин подумал, что утром все кажется совсем иначе, чем вечером. Мысли утрачивают категоричность и жесткость. Испания снова представлялась бедной на женскую красоту страной.
– На работу не опоздай. – Он поцеловал Анну в ухо.
Она недовольно пискнула и замахала рукой.
На улице дождь старательно прижимал к асфальту сизый дым автомобильных выхлопных труб. Замызганное желто-коричневое такси остановилось сразу по мановению поднятой руки.
– Пулково-два.
– Сколько?
– Не расстроишься.
* * *
Самолеты на летном поле мокли так же кучно и уныло, как машины на стоянке перед полупустым зданием аэропорта. Группа смуглых индусов забивалась в автобус, с ужасом глядя на безнадежно-серое мокрое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Ничего, тебе полезно.
Полянский прикрыл за Лехой дверь.
– Слушай, Антон, я допросил Голбана, но он говорит совершенно другое, чем…
– Горелова? – Антон чиркнул спичкой и затянулся. Голова слегка поплыла.
– Ну, – Полянский опустился на стул. – Я уже до «Ящика» смотался. Баба Люда все подтверждает. Даже шторы готова выдать.
– Вот сучка! – Злость у Антона прошла. Осталась только усталость. – Это я про Горелову. Дай почитаю.
Они секунду помолчали. Дождь негромко постукивал по стеклам.
– Серж, не в службу, а в дружбу: приведи Горелову. Лучше будет, если я за ней сам не пойду.
– Будешь должен.
Оставшись один, Антон прикрыл глаза, слушая дождь. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
«Господи! Как меня все достало!» Зоя пришла в том же виде, в котором уходила два часа назад, только в глазах прибавился блеск, объясняемый восхитительно свежим запахом спиртного.
– Расслабляешься? – Антон поднялся.
– Чуть-чуть. Нервы успокоить. – Она кокетливо улыбнулась. – Напугали девушку, а на самом деле не такой вы и страшный, даже…
– Зоя! – Антон подошел вплотную. – Так кто лазил в соседскую комнату?
– В каком смысле? – В ее глазах на секунду мелькнул испуг. – Я же все рассказала. Это эти…
Он ударил ее тыльной стороной ладони по щеке. Несильно, но хлестко.
– Не врать! Сука!
Голова ее дернулась, она сделала шаг назад. «Второй раз в жизни я ударил подозреваемого, – подумал он. – Интервал в семь лет. Но тогда это был насильник собственного ребенка, и я был желторотым… Нервы рвутся. Совсем ни к черту…»
– Не надо, Антон Владимирович! – Горелова завыла, опускаясь на пол. – Не бейте! Простите! Испугалась я! Мне в тюрьму нельзя! У меня ребенок.
Антон за воротник куртки поднял ее с пола и бросил на стул:
– Хватит выть! Бери ручку и бумагу.
Она послушно умолкла и выполнила команду.
– Подробно, правдиво и без соплей о том, что воровала ребенку на хлеб. Ясно, хронь подзаборная?
Она кивнула.
– Я же тебе поверил, тварь! Решил, что жизнь у тебя такая тяжелая. Судьба несчастливая! Я же… А впрочем, чего я это тебе, шалаве, объясняю.
* * *
Горелова быстро писала, испуганно оглядываясь на него. На улице стремительно темнело. На душе было грустно и слякотно.
Гореловой и Иваныпину Павленко избрал подписку о невыезде. Задержал на трое суток Голбана, роль которого, по его словам, следовало еще выяснять, а прописки в городе у Сергея не было. Голбан – высокий тихий парень с серыми невозмутимыми глазами и чисто выбритым лицом воспринял все на удивление спокойно.
– Сам виноват, – сказал он Антону, – надо было остановить их. – И, помолчав, добавил: – Вы заходите к Зое, а то, когда у нее друзья, она про дочку вообще забыть может. Ей пить нельзя, а так она нормальная.
Антон пожал плечами, не понимая, как может быть нормальной мать, забывающая про ребенка, и что связывает этого неплохого вроде парня с Гореловой.
– Не дергайся, через трое суток выйдешь, – сказал он Голбану, передавая его конвою. – И уезжай лучше к себе в Вологду.
Совсем стемнело. Отдел потихоньку наполнялся людьми – подтянулась вечерняя смена.
– Антон, – заглянул Вышегородский, – ты сводку написал на раскрытие?
– Напиши сам, Артур. – Антон смотрел в окно. – Я домой поеду.
– Я же фактуры не знаю.
– Полянский расскажет.
– Ладно.
Дверь захлопнулась, но ненадолго.
– Антон, на «сходку» идешь? – спросил Полянский.
– Нет.
– Чего грустный? Раскрыли кражу.
– Кому это надо.
– Что?
– Все. Раскрытия наши. Горелову отпустили. Парня «забили» в камеру. Потерпевшие сказали, что на опознание штор приезжать у них нет времени, а сами шторы им не нужны. Можно выбросить. Иваныпин уже, наверное, пьет водку и трахает Горелову. И на все это ушел день моей жизни. Восемь часов, которые я мог бы провести с женой и ребенком или хотя бы зарабатывая для них деньги. Кстати, о зарплате слышно что?
– Завтра обещают. – Полянский прислонился к косяку двери. – У тебя просто хандра. Вспомни убийство на Соляном. Это что? Тоже зря потраченное время?
Антон наконец оторвал взгляд от черного, в водяных подтеках стекла.
– Это исключение, подтверждающее правило.
– Ты просто не можешь забыть крутых руоповских дел, – Полянский усмехнулся, – вот тебе гопники и кажутся…
– Да РУОП здесь ни при чем. – Антон чувствовал, что начинает раздражаться. – Там тоже сейчас херней страдают. Бумажки с места на место перекладывают да спорят о правильных названиях группировок. Просто мне иногда кажется, что лучшие годы жизни уходят ни на что. На борьбу с ветряными мельницами.
Полянский посмотрел на часы:
– Пора на «сходняк». У тебя просто хандра, Антон.
В коридоре он оглянулся:
– Все пройдет когда-нибудь.
Антон кивнул, глядя в окно:
– Когда-нибудь пройдет все…
Дождь и ветер подхватили его на выходе из отдела и втолкнули в хоровод бредущих к метро людей. Ядовито-желтыми пятнами плыли в сырой темноте уличные фонари. Город вздыхал и ежился под холодными струями воды.
* * *
«…город, где убийство банкира стало такой же обыденностью… энтузиаст и поэт своего дела… криминальная столица… человек новой формации… плевок в лицо закона…»
Цыбин выключил телевизор и сделал маленький глоточек обжигающего черного чая. Дождь неровно барабанил по стеклам, как работающий с перебоями двигатель. Анна спала, как всегда укрывшись одеялом с головой. Цыбин подумал, что вчерашний день – верх непрофессионализма и идиотизма, но через тройку дней это не будет иметь для него никакого значения. Горячий чай согревающим шариком скользнул по пищеводу. Капельная дробь убаюкивала и подталкивала обратно в постель. Он поставил чашку и, поднявшись, энергично покрутил головой, отгоняя сонливость. Анна заворочалась под одеялом, что-то недовольно ворча. Цыбин прошел в прихожую и отодвинул от стены фанерный гардероб. Два венесуэльских паспорта в щели под плинтусом густо пахли типографской краской. Он секунду подумал и сунул их в карман. Анна снова зачмокала и застонала во сне. Цыбин подумал, что утром все кажется совсем иначе, чем вечером. Мысли утрачивают категоричность и жесткость. Испания снова представлялась бедной на женскую красоту страной.
– На работу не опоздай. – Он поцеловал Анну в ухо.
Она недовольно пискнула и замахала рукой.
На улице дождь старательно прижимал к асфальту сизый дым автомобильных выхлопных труб. Замызганное желто-коричневое такси остановилось сразу по мановению поднятой руки.
– Пулково-два.
– Сколько?
– Не расстроишься.
* * *
Самолеты на летном поле мокли так же кучно и уныло, как машины на стоянке перед полупустым зданием аэропорта. Группа смуглых индусов забивалась в автобус, с ужасом глядя на безнадежно-серое мокрое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66