они располагали всего двумя тысячами человек, чтобы завладеть городом с двумястами тысяч населения, и все-таки находили способы для того, чтобы в разгар борьбы исполнять обязанности правительства, уверенного в своем существовании.
Двух грабителей вывели шесть волонтеров. Почти тотчас же раздался залп.
Я вздрогнул. Буквы моей подписи в конце листа прыгали у меня перед глазами.
— Неужели уже?.. — пробормотал я.
Офицер, допрашивавший обоих расстрелянных, утвердительно кивнул головой.
— Мы обязаны быть совершенно беспощадными, — сказал он очень кротким голосом. — В наших руках честь Революции. Но, простите, милостивый государь, вы, кажется, выразили желание, чтобы вас проводили к графине Кендалль?
Пока он отдавал приказание солдату, я искал глазами Дэни, чтобы поблагодарить его и проститься. Но не мог его найти. Так как было уже более одиннадцати, я решил, что он, наверное, пошел домой спать, и больше о нем уже не вспоминал.
— Ваша честь! Ваша честь!
В коридоре, по которому вел меня, с фонарем в руках, солдат, данный мне в проводники, я увидал какой-то приподнявшийся беловатый силуэт.
Там на матрасе лежал человек. Когда на его лицо упал свет от фонаря, я узнал его.
— Уильям!
— Счастлив, что вижу вас, ваша честь, очень счастлив.
Он протянул мне руку, я взял ее.
— Уильям! У вас лихорадка.
— Да, ваша честь, и еще пуля в груди.
Я опустился на колени. Я весь пылал желанием спросить о ней, но, конечно, не мог сейчас же этого сделать. Нужно было сначала расспросить беднягу о его ране.
Но он предупредил мое желание.
— Она будет довольна мною? — прошептал он. — Правда?
— Кто, Уильям?
— Ее сиятельство.
— Да, Уильям, она будет вами довольна, когда узнает.
— Скоро узнает, ваша честь. Эта вот дверь — к ней в комнату. Она только что ушла с главнокомандующим Конноли и господином Ральфом, чтобы посмотреть на бой и поговорить с ранеными. А потом и меня ранили, и я добился, чтобы меня положили вот тут, у ее двери. Она скоро вернется. Она увидит меня, она будет мною довольна.
Я сделал знак провожавшему меня солдату.
— Оставьте меня с ним.
Огонек фонаря становился все незаметнее среди движущихся теней коридора. Тьма поглотила меня и Уильяма.
Я сел, прислонившись головой к стене и чувствовал, как понемногу начинаю засыпать. В первый раз я проснулся — голова моя лежала на подушке раненого, рядом с его головой. Я приподнялся, опять заснул, опять проснулся. Уильям бредил. Я слышал, как он бессвязно бормочет какие-то страшные слова.
— Хороший день, ваша честь, два туза и дама. Не высовывайте так язык, ваше преподобие! О ла-ла-ла! Они оставили дверцу открытой. Теперь нельзя, нельзя запереть дверцу... О ла-ла-ла!
И все-таки спишь, спишь, так велика усталость. Когда я проснулся в третий раз, на стенах коридора дрожали отсветы бледной зари. Антиопа была тут. Она опустилась на одно колено. Лицо ее почти касалось моего. Она глядела на меня.
— Войдем в мою комнату! — сказала она.
Это была большая комната, заставленная полками с зелеными папками; письменный стол, наскоро принесенные походная кровать, зеркало, таз, ведро. Постель была не смята.
— Вы не ложились! — сказал я с упреком.
— Ах, у меня еще вся жизнь, чтобы отдыхать, — сказала она, и в голосе ее была смертельная усталость.
Она села, сняла свою фетровую шляпу. Я увидал ее прекрасные волосы. Они отливали золотом, точно на солнце.
— Но вы, — спросила она, — как вы оказались там, рядом с трупом Уильяма?
— Уильям умер?
— Да, — сказала она и опустила голову.
— Я пришел, потому что, кто знает... — пробормотал я, — потому что я хотел еще раз увидать вас, потому что...
— Потому что?
Одновременно веки наши опустились...
...О, так как никогда не оставался я один с Антиопой, да будет мне позволено попробовать навеки закрепить эту мимолетную секунду счастья.
Почему вдруг прекратилась канонада среди пылающего города? Но вот опять она начинается, эта ужасная канонада... Проходит секунда... Прошла... И уже никогда, никогда ей не вернуться.
Постучали в дверь. Вошел Ральф. Увидав нас, он побледнел.
Я заметил, что лоб его в крови.
— Ральф, вы ранены! — вскрикнула графиня Кендалль.
— Пустяки, ваше сиятельство, — сказал он, — и по голосу его было слышно, как он старался преодолеть волнение.
Он прибавил:
— Уильям умер, ваше сиятельство.
— Я уже знаю, — сказала Антиопа.
— И Джемс умер.
Она опустила голову.
— И Девид.
Еще ниже опустилась голова графини Кендалль.
— Я пришел, — сказал с усилием Ральф, — чтобы сообщить вашему сиятельству, что члены временного правительства собрались внизу для доклада. Господин Гарвей и барон Идзуми также там. Констатирую, — прибавил он и пристально поглядел на меня, — что господин профессор Жерар опередил их.
— Пойдемте, — сказала Антиопа.
Мы пошли за нею.
Никогда не забуду я этой залы. Она была совсем пустая, но на стенах, выкрашенных голубым по белому, оставались расписания часов выемки почты, часов отправления разных курьеров.
Пирс сидел на табуретке в центре комнаты перед маленьким деревянным столиком. Он лихорадочно писал. В углу отчаянно звенел телефон, напоминая звон колокольчика на вокзале в каком-нибудь предместье. Кто-то подошел к телефону, снял трубку, звонок затих.
— Садитесь, господа, — сказал Пирс.
На всех не хватило стульев. Тогда встали все, в том числе и Пирс, и графиня Маркевич, и графиня Кендалль.
У одного окна я заметил полковника Гарвея и барона Идзуми. Я подошел к ним, они говорили шепотом, вмешался в их разговор.
За окном — дождь, порывы ветра, быстроубегающие в багровое небо дымы, и этот треск ружейных выстрелов, безостановочный, непрестанный.
— Мы сейчас с фабрики Болан, — сказал полковник Гарвей, — имели возможность говорить с пленными солдатами. Они с единодушным одобрением говорят об отношении к ним инсургентов. По-моему, Англии более чем трудно отказать этим людям в признании их воюющею стороною.
Я, со своей стороны, рассказал про ночную сцену, про казнь грабителей.
— Тише, — сказал барон Идзуми, — слушайте.
Пирс сделал движение рукой, все замолкли.
— Я должен сообщить вам, господа, подробности о положении. Лучше всего я исполню это, если прочитаю вам наше первое сообщение, которое сейчас будет выпущено официальным органом Республики, «Ирландскими военными новостями».
«Дублин, вторник, 25 апреля, 9.30 утра. — Республиканские силы удерживают все свои позиции; британские силы нигде не прорвали наших линий. Напряженный, упорный бой длился около двадцати четырех часов. Потери неприятеля значительно больше потерь республиканцев. Республиканские войска сражаются всюду с чрезвычайной храбростью. Население Дублина настроено определенно благоприятно к Республике, наших офицеров и солдат встречают всюду на улицах приветственными кликами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Двух грабителей вывели шесть волонтеров. Почти тотчас же раздался залп.
Я вздрогнул. Буквы моей подписи в конце листа прыгали у меня перед глазами.
— Неужели уже?.. — пробормотал я.
Офицер, допрашивавший обоих расстрелянных, утвердительно кивнул головой.
— Мы обязаны быть совершенно беспощадными, — сказал он очень кротким голосом. — В наших руках честь Революции. Но, простите, милостивый государь, вы, кажется, выразили желание, чтобы вас проводили к графине Кендалль?
Пока он отдавал приказание солдату, я искал глазами Дэни, чтобы поблагодарить его и проститься. Но не мог его найти. Так как было уже более одиннадцати, я решил, что он, наверное, пошел домой спать, и больше о нем уже не вспоминал.
— Ваша честь! Ваша честь!
В коридоре, по которому вел меня, с фонарем в руках, солдат, данный мне в проводники, я увидал какой-то приподнявшийся беловатый силуэт.
Там на матрасе лежал человек. Когда на его лицо упал свет от фонаря, я узнал его.
— Уильям!
— Счастлив, что вижу вас, ваша честь, очень счастлив.
Он протянул мне руку, я взял ее.
— Уильям! У вас лихорадка.
— Да, ваша честь, и еще пуля в груди.
Я опустился на колени. Я весь пылал желанием спросить о ней, но, конечно, не мог сейчас же этого сделать. Нужно было сначала расспросить беднягу о его ране.
Но он предупредил мое желание.
— Она будет довольна мною? — прошептал он. — Правда?
— Кто, Уильям?
— Ее сиятельство.
— Да, Уильям, она будет вами довольна, когда узнает.
— Скоро узнает, ваша честь. Эта вот дверь — к ней в комнату. Она только что ушла с главнокомандующим Конноли и господином Ральфом, чтобы посмотреть на бой и поговорить с ранеными. А потом и меня ранили, и я добился, чтобы меня положили вот тут, у ее двери. Она скоро вернется. Она увидит меня, она будет мною довольна.
Я сделал знак провожавшему меня солдату.
— Оставьте меня с ним.
Огонек фонаря становился все незаметнее среди движущихся теней коридора. Тьма поглотила меня и Уильяма.
Я сел, прислонившись головой к стене и чувствовал, как понемногу начинаю засыпать. В первый раз я проснулся — голова моя лежала на подушке раненого, рядом с его головой. Я приподнялся, опять заснул, опять проснулся. Уильям бредил. Я слышал, как он бессвязно бормочет какие-то страшные слова.
— Хороший день, ваша честь, два туза и дама. Не высовывайте так язык, ваше преподобие! О ла-ла-ла! Они оставили дверцу открытой. Теперь нельзя, нельзя запереть дверцу... О ла-ла-ла!
И все-таки спишь, спишь, так велика усталость. Когда я проснулся в третий раз, на стенах коридора дрожали отсветы бледной зари. Антиопа была тут. Она опустилась на одно колено. Лицо ее почти касалось моего. Она глядела на меня.
— Войдем в мою комнату! — сказала она.
Это была большая комната, заставленная полками с зелеными папками; письменный стол, наскоро принесенные походная кровать, зеркало, таз, ведро. Постель была не смята.
— Вы не ложились! — сказал я с упреком.
— Ах, у меня еще вся жизнь, чтобы отдыхать, — сказала она, и в голосе ее была смертельная усталость.
Она села, сняла свою фетровую шляпу. Я увидал ее прекрасные волосы. Они отливали золотом, точно на солнце.
— Но вы, — спросила она, — как вы оказались там, рядом с трупом Уильяма?
— Уильям умер?
— Да, — сказала она и опустила голову.
— Я пришел, потому что, кто знает... — пробормотал я, — потому что я хотел еще раз увидать вас, потому что...
— Потому что?
Одновременно веки наши опустились...
...О, так как никогда не оставался я один с Антиопой, да будет мне позволено попробовать навеки закрепить эту мимолетную секунду счастья.
Почему вдруг прекратилась канонада среди пылающего города? Но вот опять она начинается, эта ужасная канонада... Проходит секунда... Прошла... И уже никогда, никогда ей не вернуться.
Постучали в дверь. Вошел Ральф. Увидав нас, он побледнел.
Я заметил, что лоб его в крови.
— Ральф, вы ранены! — вскрикнула графиня Кендалль.
— Пустяки, ваше сиятельство, — сказал он, — и по голосу его было слышно, как он старался преодолеть волнение.
Он прибавил:
— Уильям умер, ваше сиятельство.
— Я уже знаю, — сказала Антиопа.
— И Джемс умер.
Она опустила голову.
— И Девид.
Еще ниже опустилась голова графини Кендалль.
— Я пришел, — сказал с усилием Ральф, — чтобы сообщить вашему сиятельству, что члены временного правительства собрались внизу для доклада. Господин Гарвей и барон Идзуми также там. Констатирую, — прибавил он и пристально поглядел на меня, — что господин профессор Жерар опередил их.
— Пойдемте, — сказала Антиопа.
Мы пошли за нею.
Никогда не забуду я этой залы. Она была совсем пустая, но на стенах, выкрашенных голубым по белому, оставались расписания часов выемки почты, часов отправления разных курьеров.
Пирс сидел на табуретке в центре комнаты перед маленьким деревянным столиком. Он лихорадочно писал. В углу отчаянно звенел телефон, напоминая звон колокольчика на вокзале в каком-нибудь предместье. Кто-то подошел к телефону, снял трубку, звонок затих.
— Садитесь, господа, — сказал Пирс.
На всех не хватило стульев. Тогда встали все, в том числе и Пирс, и графиня Маркевич, и графиня Кендалль.
У одного окна я заметил полковника Гарвея и барона Идзуми. Я подошел к ним, они говорили шепотом, вмешался в их разговор.
За окном — дождь, порывы ветра, быстроубегающие в багровое небо дымы, и этот треск ружейных выстрелов, безостановочный, непрестанный.
— Мы сейчас с фабрики Болан, — сказал полковник Гарвей, — имели возможность говорить с пленными солдатами. Они с единодушным одобрением говорят об отношении к ним инсургентов. По-моему, Англии более чем трудно отказать этим людям в признании их воюющею стороною.
Я, со своей стороны, рассказал про ночную сцену, про казнь грабителей.
— Тише, — сказал барон Идзуми, — слушайте.
Пирс сделал движение рукой, все замолкли.
— Я должен сообщить вам, господа, подробности о положении. Лучше всего я исполню это, если прочитаю вам наше первое сообщение, которое сейчас будет выпущено официальным органом Республики, «Ирландскими военными новостями».
«Дублин, вторник, 25 апреля, 9.30 утра. — Республиканские силы удерживают все свои позиции; британские силы нигде не прорвали наших линий. Напряженный, упорный бой длился около двадцати четырех часов. Потери неприятеля значительно больше потерь республиканцев. Республиканские войска сражаются всюду с чрезвычайной храбростью. Население Дублина настроено определенно благоприятно к Республике, наших офицеров и солдат встречают всюду на улицах приветственными кликами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56