— Еще немножко портвейна? — сказал старик.
— Не откажусь, — воскликнул Венсан. — Мы совсем замерзли в дороге, господин Теранс. Знаете, мы ехали в открытом автомобиле. Кстати, довольны вы своей машиной?
— Восхищен, в восторге, — ответил старик.
Было видно, что он обращает мало внимания на привезшего меня к нему. Его глаза следили за моими.
— Не правда ли, любопытная гравюра, господин Жерар?
Он встал, снял раму со стены и поставил передо мною на стуле.
— Узнаете, вероятно? — спросил он с улыбкой.
Это была старая-престарая гравюра, изображающая разгром города Дрогеды наемниками Кромвеля. На первом плане — лорд-протектор в тяжелом панцире и в куртке из буйволовой кожи. Одним сапогом он наступил на грудь убитой женщины. Под картиной была в качестве надписи фраза из письма, отправленного по этому поводу Кромвелем английскому парламенту и извещающего о победе над врагами религии.
«Мы хотели совершить великое дело не силою и насилием, но духом Божиим».
Не переставая улыбаться, г-н Теранс повесил картину на место.
— А теперь за стол, — сказал он.
Около трех часов мы кончали завтрак. Говорили понемногу обо всем, но, к большому моему удивлению, ни разу разговор не коснулся тех причин, которые побудили г-н Теранса пригласить меня к себе. Ни одного намека на мои стихи, словно они и не вышли никогда из тех сфер, где прозябают неосуществленные творения.
За кофе Венсан, выпивший немного лишнего, встал и сказал с торжественностью:
— А теперь, господин Жерар, вы увидите нечто.
— Что он увидит? — спросил г-н Теранс.
— Увидит — это не совсем точно. Нужно сказать: отведает. Господин Жерар отведает вашей замечательной марки.
Никак не передать того смущения, какое при этих словах выразилось на лице г-на Теранса.
— Ах, Господи! — вскрикнул он.
— Что такое? — спросил Лабульбен.
— Я забыл дома.
— Забыли вино!
— Да, с этим проклятым переездом — спешным переездом. Бутылки остались в Нансути.
— Улица Нансути, рядом с парком Монстра? Вот так история!
Юный Лабульбен безнадежно всплеснул руками.
— Да это, право, неважно, — сказал я.
— Ах, такая досада, такая досада, — повторял г-н Теранс, Венсан Лабульбен встал.
— Дайте мне мою портупею.
Г-н Теранс протянул ее ему.
— Что вы хотите сделать Венсан?
Он не ответил.
— Если я поеду на эту улицу Нансути и попрошу от вашего имени у дамы, которую видел сегодня утром, — даст она мне одну бутылку?
— Без всякого сомнения, — сказал г-н Теранс. — Но вы непременно хотите...
— Это безумие, — прибавил я. — Ведь двадцать километров, и в такую погоду...
Юный Лабульбен, слегка пьяный, гордо перебил меня.
— Для автомобиля фирмы Лабульбен не существует ни времени, ни расстояния. Пусть вам пока подадут кофе, а я через три четверти часа буду здесь с бутылкой!
Мы слышали, как он сбежал по лестнице. Две минуты спустя зашумел отъезжающий автомобиль.
Тогда г-н Теранс встал, подошел к буфету, открыл его, достал бутылку и два стакана и налил вина.
Это было Бургонское такой марки, какой я никогда еще не пил.
Мне представляется невозможным, чтобы то вино, которое привезет Венсан, было такое же хорошее, как это.
— Это — то самое, — сказал г-н Теранс.
Я удивленно поглядел на него, и он прибавил следующие слова, от которых мое изумление только еще увеличилось:
— Мне было необходимо поговорить с вами, господин профессор, и, право, не было иного средства избавиться на час от присутствия этого глупого юнца.
Глава II
ГОСПОДИН ТЕРАНС
«Господин профессор!» Называя меня так, за кого же г-н Теранс меня принимает? Сейчас же мелькнула у меня мысль, что тут какая-то темная путаница. Я подумал, что тут виновата глупость, пожалуй, беспримерная, юного Лабульбена; но я не задал своему собеседнику никакого вопроса. Этот печальный зимний вечер наполнил меня какой-то мрачной апатией, и в ней, чувствовал я, понемногу глохло мое первоначальное любопытство.
Еще не было и трех, а уж совсем стемнело. Предметы один за другим пропадали во мгле комнаты. Я видел, как г-н Теранс встал. Я думал, что он хочет зажечь лампу. Нет, он подошел к окну, распахнул его.
В столовую проник холод. Я также подошел к окну, облокотился о подоконник рядом с г-ном Терансом.
Какую зловещую картину представлял этот зимний вечер! Опять пошел снег. Его частые хлопья казались черными, а то становились желтыми, когда попадали в полость зажигавшихся газовых рожков. Вместо домов были под этим серым небом только какие-то тяжелые бурые кубы.
С вокзала доносился к нам смутный гул. Я заметил, что г-н Теранс смотрит на платформы, кишащие, как призраками, солдатами. Тогда и мое внимание всецело приковалось к этому зрелищу, до того, что я почти забыл о своем собеседнике.
Воинский поезд готовился к отходу. По красным и желтоватым кругам можно было угадать уже прицепленный паровоз. А за ним — цепь вагонов, — фургоны с лошадьми, воинские повозки, платформы с нагруженными полковыми вещами, наконец, пассажирские вагоны с раскрытыми дверцами.
Вокзальные фонари горели. Но они были выкрашены в верхней части в темную краску или прикрыты рефлекторами из черной жести, — оттого между ними и нашим окном колебалась широкая полоса тьмы, сквозь нее мы различали землю, тротуары вокзала, облитые бледным светом, и все было точно приплюснуто.
Этот сосредоточенный свет, точно театральная рампа, все-таки позволял нам улавливать все подробности развертывавшейся у наших ног сцены.
Солдаты серо-синими гроздьями лепились у открытых дверей. Короткий звук рожка, — и мы увидали, как они стали передавать из рук в руки свои мешки, ружья, и исчезали затем в вагонах... О эти упражнения в посадке, которые в дождливые дни нас заставляли проделывать в казармах, причем деревянные скамьи играли роль вагонов, — упражнения, всегда сопровождавшиеся потешными приключениями, вызывавшими громкий ребяческий хохот... Какой ужас видеть, что эти формальности, вызывавшие когда-то столько шуток, проделываются совсем всерьез...
Скоро на платформе оставались лишь офицеры, стоявшие у дверей отведенных им отделений, несколько курьеров и начальник распределительной станции в черном доломане и в фуражке с белым околышем.
Глухой гул, до этого наполнявший вокзал, теперь перестал доноситься до нас, и мы слышали лишь все более учащенные вздохи локомотива.
Я украдкой взглянул на своего хозяина. Глаза его были неподвижны, черты лица напряглись. Казалось, с каким-то безумным вниманием следит он за этой картиной, и такой заурядной, и такой грандиозной.
Опять рожок, два свистка, — начальника станции и локомотива. Поезд медленно тронулся с резким лязгом цепей. Мы скорее слышали его, чем видели его движение... о августовские поезда 1914 года с их песнями и цветами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56