— Да я сам до конца не понял, — ответил Корнилов серьезно. — Достоевщина какая-то или толстовщина. То ли судьбу мою какую-то особую предвидит. Хотя сам говорил, что верить в судьбу православному христианину грешно. Запутал меня окончательно. Я думал в монастыре отдохнуть, успокоиться, а ничего из этого не вышло…
За поворотом действительно показался трактор, расчищавший дорогу от снега. Корнилов сначала пристроился за ним, и некоторое время они медленно ехали, слушая тарахтение, наблюдая, как справа вырастает снежный гребешок. Наконец, Михаил не выдержал и остановился.
— Ты так и не ответил мне, — сказала Аня. — Откровенность за откровенность. Ты меня приревновал?
— Да.
Смотреть на удаляющийся трактор почему-то было грустно.
— Ты серьезно? — спросила опять Аня.
— Еще как.
Корнилов занялся приемником, поискал на фиксированных частотах музыкальное сопровождение их разговора, но ничего подходящего не нашел.
— Это очень глупо, — сказала Аня. — Я не дала тебе ни единого повода к ревности. Я не сказала Перейкину и двух слов, кроме того, он мне совсем не понравился…
Аня вспомнила, как обозвала Владислава про себя «дураком». И на всякий случай этим же словом сейчас мысленно обозвала своего мужа.
— Не нравятся мне такие человеки-оркестры, — продолжила она. — Семнадцатилетняя дурочка может им, конечно, здорово увлечься. По-моему, он надоедает раньше, чем успевает понравиться. Я тебя убедила? Или продолжить?
— Можешь не продолжать. Потому что не в этом дело.
Трактор быстро уменьшался в размерах, а потом вдруг пропал, видимо, на повороте.
— Это все странно, на уровне ощущений, — заговорил опять Корнилов. — Я даже не знаю, как это тебе объяснить. Помнишь, ты мне говорила, что мысль изреченная есть ложь? А высказанное чувство? Наверное, еще больший обман. Что же это было такое? Ревность к воображаемому? Ревность к возможности другой жизни для тебя?
Их взгляды встречались то в панорамном зеркале, то наяву, но каждый раз первым взгляд отводил Корнилов.
— Ты представляешь? Я стал мечтать за тебя. Что по этому поводу говорит мировая литература? Это любовь или ревность? Вот бы, думаю, Ане это или то. Вот увидел этого Перейкина и подумал, что тебе как раз и нужен такой праздник. Праздник, который всегда с тобой. Он-то тебе гораздо больше подходит, чем усталый, нервный следователь, или, как ты неграмотно выражаешься, опер…
— Это что еще за моления мученика Христофора? — строго спросила Аня. — От меня ты собачьей мордочки не дождешься. Меньше тебя любить я не буду, Христофор, и мечтать за меня больше не смей.
— Кстати, насчет собачьей мордочки, — улыбнулся Корнилов. — Если подобрать ко мне собачью породу, то я, пожалуй, самая неинтересная и неудобная в быту. Какая-нибудь охотничья. Сеттер, например, или гончая. В городской квартире такую собаку держать бесполезно. Тапочки приносить она не будет, соображает плохо, играть с ней неинтересно. У нее — один только нюх, след, охотничий инстинкт. Только почуяв кровавый след, эта собака преображается, пропадает ее глупость и вялость…
— Пока ты это говорил, я не почувствовала в тебе глупости и вялости, — перебила его Аня. — Или ты уже вышел на кровавый след? А может твой кровавый след — это я?.. Если бы знала, что православный монастырь на тебя так подействует, никогда бы тебя туда не потащила. В прошлом году после синтоистского или буддистского ты был гораздо бодрее. Я-то думала немного отогреть твою оперативно-следственную душу, а ты уж совсем раскис. Чего доброго возьмешь котомку, посох и пойдешь по святой Руси.
— Интересно, а почему бы современным странникам ни перемещаться по земле на автотранспорте? Святых мест можно посетить больше, и ночевать гораздо комфортнее. На бензин можно собирать милостыней. Вот православные священники освящают избирательные округа на самолетах, опыляют местность святой водой с «кукурузника»…
Они уже ехали по грунтовой дороге, стараясь не спешить, чтобы не догнать машину дорожной службы. Но за поворотом вместо одинокого трактора они увидели нервную вереницу автомобилей. Оказывается, они остановились в каких-то пятистах метрах от шоссе.
— На наших дорогах ничего святого давно не водится, — сказала Аня, радуясь, что муж перешел на шутливый тон, пусть даже насчет святых странников и священников. — Где наши гаишники подежурили, там уже Христа не встретишь.
— Я недавно сказал Акулине что-то похожее, — ответил Михаил, выруливая на шоссе, но в этот момент позади серого «жигуленка» на трассе мелькнул полосатый жезл.
— Про волка речь, а он навстречь, — вспомнил Корнилов одну из любимых поговорок друга и напарника Санчука.
— Добрый…стрш…птр…пс…жбы Орешкин, — представился старшина ГИБДД. — Попрошу предъявить документы.
Было похоже, что «добрый Орешкин» только-только отсмеялся, еще не восстановил дыхание и не смахнул слезу. Щеки его горели запретительным сигналом светофора, видимо, от мороза. Маловероятно, что от стыда. С видимым удовольствием он приступил к неторопливому чтению документов.
— Покажи ты ему удостоверение, — толкнула Аня мужа локтем, но тот изображал в зеркале человека с плаката сталинских времен о молчании и бдительности.
— Вы белому генералу случайно не родственник? — дружелюбно поинтересовался «добрый Орешкин».
— А у вас тут какая власть? — задал встречный вопрос Михаил. — Белая или красная?
— У нас власть черно-белая, — загоготал старшина, покачивая полосатым жезлом.
— Тогда родственник, но по «незаконнорожденной» линии от белого генерала и черной крестьянки.
Аня посмотрела на мужа с уважением, а старшина почему-то с подозрением.
— А вы откуда такие с питерскими номерами? — спросил «добрый Орешкин».
— Из монастыря.
— То-то я вижу, что вы уже причастились, — подмигнул гаишник.
— Вчера пробовали монастырскую медовуху, — кивнул Корнилов. — Но вчера и под присмотром духовенства.
— А сегодня не желаете?
— Нет, не желаю, — ответил Михаил. — В дороге я трезвенник, диетик и йог.
— Жаль, — вздохнул «добрый Орешкин», — хотел выпить с тобой за компанию. Может, передумаешь? Согласись, не каждый день можно выпить с ГИБДД на трассе.
— А чем угощаешь? — заинтересовался Корнилов.
— Коньяк «Московский», даже звездочки есть, — старшина достал из-за пазухи плоскую бутылочку. — Твоя спутница не желает пригубить?
Аня отвернулась, молча. Ее раздражал не только радушный гаишник, но и собственный супруг, зачем-то вступивший в эти сомнительные разговоры. Она подумала, что и тот и другой шутят по поводу дорожной выпивки, но Корнилов и «добрый Орешкин» уселись на заднее сиденье «Фольксвагена».
— У тебя и стаканчики есть? — услышала Аня голос своего супруга. — Это тебе в отделе выдали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70