«Все должно быть разрушено...» Если ему суждено погибнуть, то такая же судьба постигнет и весь немецкий народ.
Альберт Шпеер был одним из немногих официальных лиц Третьего Рейха, осмелившихся противодействовать безумному диктатору. Он сказал ему, что никому не дано права уничтожать германский народ.
— Мы должны сделать все возможное, — настаивал Шпеер, — чтобы поддержать хотя бы в самом примитивном виде основу для существования нации.
Но Гитлер, если судить, по крайней мере, по словам того же министра вооружений, больше не интересовался судьбами народа, в безграничной любви к которому клялся бесчисленное множество раз раньше. На Нюрнбергском процессе Шпеер приписывал ему следующее высказывание: «Если война проиграна, народ также должен погибнуть. Такая судьба неизбежна... Нет никакой необходимости заботиться о поддержании примитивного существования. Скорее наоборот, будет лучше разрушить все, ибо эта нация оказалась слабой. Будущее же принадлежит полностью сильнейшей восточной нации (Россия). Кроме того, после сражений в живых остались лишь неполноценные существа. Лучшие люди были убиты.»
Если Гитлер действительно думал подобным образом, то он хотел, чтобы после войны Германия осталась навсегда в руинах. Однако, как известно, в тот критический момент Шпеер и некоторые другие высокопоставленные деятели Третьего Рейха отказались повиноваться фюреру. К тому же, вражеские войска продвигались настолько быстро, что даже фанатичные нацисты, продолжавшие быть верными диктатору, не имели достаточно времени для осуществления разрушительных операций.
1 апреля 1945 г. американские войска заняли Рур, окружив там двадцать одну немецкую дивизию. 11 апреля они уже вышли на Эльбу около Магдебурга, всего в 50 километрах от германской столицы.
16 апреля русские армии под командованием Жукова перешли Одер и устремились к Берлину. Они достигли его предместий 21 апреля.
Дни Гитлера были сочтены.
Последние дни Адольфа Гитлера
Свой день рождения, 20 апреля 1945 г., фюрер намеревался провести в Бертесгадене. Именно оттуда, с альпийских вершин, хотелось ему руководить последней битвой за спасение Третьего Рейха. Однако он замешкался, и пока его одолевали различные сомнения, стало уже невозможным выбраться из железных тисков окружения.
Ева Браун, самоотверженно преданная Гитлеру на протяжение 30 лет, прибыла в Берлин 15 апреля, чтобы разделить с ним его судьбу. Надо сказать, что они не слишком часто встречались в течение пяти лет войны. Гитлер систематически отказывал ей в посещении разных штаб-квартир, в которых он, в основном, обитал все это время. Она же почти безвыездно жила на вилле в Бертесгадене.
Шофер фюрера Эрик Кемпка писал о Еве Браун:
«Она была самой несчастной женщиной во всей Германии. В ожидании Гитлера она провела большую часть своей жизни».
20 апреля, его день рождения, прошел довольно спокойно, несмотря на то что с фронта продолжали поступать плохие новости. С поздравлением явились многие из старых соратников. Среди них были: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, адмирал Карл Дениц, генералы Кейтель и Йодль...
Во время празднования дня рождения, прошедшего в бомбоубежище, Гитлер поразил собравшихся странной и ничем не объяснимой уверенностью в конечном успехе. «Русские, находящиеся у ворот города, — говорил он, — непременно будут отброшены и... уберутся восвояси.»
На следующий день фюрер отдал приказ о контрнаступлении в южных предместьях Берлина. «Каждого, кто осмелится ослушаться меня, — угрожал он, сам находясь на волосок от гибели, — ждет неизбежная смертная казнь...»
Весь следующий день Гитлер лихорадочно ждал сообщений с фронта. Это ожидание, совершенно бессмысленное, еще раз наглядно демонстрирует потерю им всякого контакта с реальной действительностью. Разумеется, никакой контратаки не было: никто из военных и не думал уже о приказах того, кто окончательно погружался в мир собственного больного воображения.
В три часа дня 22 апреля в подземном бункере рейхсканцелярии, куда переместилась штаб-квартира, состоялось заседание высших военных чинов. Гитлер упорно вопрошал о результатах приказанного им контрнаступления. Никто из генералов, естественно, не мог ничего сказать ему об этом, зато у них были другие новости: русские танки на севере прорвали оборону и уже вошли в пределы самого Берлина.
Услышав сие сообщение, Гитлер, как вспоминают оставшиеся в живых свидетели, полностью утратил даже намек на самоконтроль. Он пришел в бешеную ярость и начал истошно орать на всех присутствовавших. «Это конец, — вопил он, сотрясаясь от гнева, — кругом изменники, лжецы и трусы. Все предали меня...» Когда же, отбушевав, нацистский диктатор пришел в себя, он замолк на несколько минут, а затем объявил, что останется в Берлине до конца. После чего был вызван секретарь, которому Гитлер продиктовал краткое заявление для прочтения по радио. Фюрер, — отмечалось в этом заявлении, — останется в столице, чтобы защищать ее до последней капли крови.
В тот же вечер он приказал генералам Кейтелю и Йодлю, своим самым верным людям в армии, покинуть город и направиться на юг, чтобы принять на себя командование остатками германских вооруженных сил. Однако исход войны уже не вызывал сомнений и у него самого. Он отлично знал, что русские и американцы неумолимо движутся по направлению к Эльбе, где, встретившись, они разрежут Германию надвое и изолируют его в Берлине.
Высокопоставленный эсэсовский офицер Готтлоб Бергер видел фюрера в тот грозный, штормовой вечер 22 апреля. Позже он рассказывал, что Гитлер выглядел «сломленным, конченым человеком». Когда Бергер принялся превозносить его за то, что он остался в Берлине, Гитлер в ответ закричал: «Все обманывали меня, никто не говорил мне правды!» «Он продолжал и продолжал, все выше поднимая голос, — вспоминал Бергер. — Его лицо стало бурокрасным, и я думал, что его может хватить удар в любую секунду.»
В поздний час того же вечера 22 апреля генерал Эккарт Кристиан в телефонном разговоре из бункера сообщал: «Конец. Гитлер сокрушен!»
На следующий день рейхсмаршал Геринг нанес еще один удар сломленному фюреру. Геринг, как Гиммлер и Риббентроп, исчезли из Берлина в ночь дня рождения Гитлера: никто из них не хотел быть захваченным русскими. Геринг отправился в Бертесгаден. Оттуда 23 апреля он послал фюреру радиограмму, в которой, указывая на то, что вождь оказался отрезанным в столице, предлагал взять на себя функции правителя Германии. Геринг прибавил, что если ответ не поступит в течение ночи, это будет означать недееспособность Гитлера, и потому ему придется принять бразды правления.
Получив послание от Геринга, нацистский вождь буквально задохнулся от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Альберт Шпеер был одним из немногих официальных лиц Третьего Рейха, осмелившихся противодействовать безумному диктатору. Он сказал ему, что никому не дано права уничтожать германский народ.
— Мы должны сделать все возможное, — настаивал Шпеер, — чтобы поддержать хотя бы в самом примитивном виде основу для существования нации.
Но Гитлер, если судить, по крайней мере, по словам того же министра вооружений, больше не интересовался судьбами народа, в безграничной любви к которому клялся бесчисленное множество раз раньше. На Нюрнбергском процессе Шпеер приписывал ему следующее высказывание: «Если война проиграна, народ также должен погибнуть. Такая судьба неизбежна... Нет никакой необходимости заботиться о поддержании примитивного существования. Скорее наоборот, будет лучше разрушить все, ибо эта нация оказалась слабой. Будущее же принадлежит полностью сильнейшей восточной нации (Россия). Кроме того, после сражений в живых остались лишь неполноценные существа. Лучшие люди были убиты.»
Если Гитлер действительно думал подобным образом, то он хотел, чтобы после войны Германия осталась навсегда в руинах. Однако, как известно, в тот критический момент Шпеер и некоторые другие высокопоставленные деятели Третьего Рейха отказались повиноваться фюреру. К тому же, вражеские войска продвигались настолько быстро, что даже фанатичные нацисты, продолжавшие быть верными диктатору, не имели достаточно времени для осуществления разрушительных операций.
1 апреля 1945 г. американские войска заняли Рур, окружив там двадцать одну немецкую дивизию. 11 апреля они уже вышли на Эльбу около Магдебурга, всего в 50 километрах от германской столицы.
16 апреля русские армии под командованием Жукова перешли Одер и устремились к Берлину. Они достигли его предместий 21 апреля.
Дни Гитлера были сочтены.
Последние дни Адольфа Гитлера
Свой день рождения, 20 апреля 1945 г., фюрер намеревался провести в Бертесгадене. Именно оттуда, с альпийских вершин, хотелось ему руководить последней битвой за спасение Третьего Рейха. Однако он замешкался, и пока его одолевали различные сомнения, стало уже невозможным выбраться из железных тисков окружения.
Ева Браун, самоотверженно преданная Гитлеру на протяжение 30 лет, прибыла в Берлин 15 апреля, чтобы разделить с ним его судьбу. Надо сказать, что они не слишком часто встречались в течение пяти лет войны. Гитлер систематически отказывал ей в посещении разных штаб-квартир, в которых он, в основном, обитал все это время. Она же почти безвыездно жила на вилле в Бертесгадене.
Шофер фюрера Эрик Кемпка писал о Еве Браун:
«Она была самой несчастной женщиной во всей Германии. В ожидании Гитлера она провела большую часть своей жизни».
20 апреля, его день рождения, прошел довольно спокойно, несмотря на то что с фронта продолжали поступать плохие новости. С поздравлением явились многие из старых соратников. Среди них были: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, адмирал Карл Дениц, генералы Кейтель и Йодль...
Во время празднования дня рождения, прошедшего в бомбоубежище, Гитлер поразил собравшихся странной и ничем не объяснимой уверенностью в конечном успехе. «Русские, находящиеся у ворот города, — говорил он, — непременно будут отброшены и... уберутся восвояси.»
На следующий день фюрер отдал приказ о контрнаступлении в южных предместьях Берлина. «Каждого, кто осмелится ослушаться меня, — угрожал он, сам находясь на волосок от гибели, — ждет неизбежная смертная казнь...»
Весь следующий день Гитлер лихорадочно ждал сообщений с фронта. Это ожидание, совершенно бессмысленное, еще раз наглядно демонстрирует потерю им всякого контакта с реальной действительностью. Разумеется, никакой контратаки не было: никто из военных и не думал уже о приказах того, кто окончательно погружался в мир собственного больного воображения.
В три часа дня 22 апреля в подземном бункере рейхсканцелярии, куда переместилась штаб-квартира, состоялось заседание высших военных чинов. Гитлер упорно вопрошал о результатах приказанного им контрнаступления. Никто из генералов, естественно, не мог ничего сказать ему об этом, зато у них были другие новости: русские танки на севере прорвали оборону и уже вошли в пределы самого Берлина.
Услышав сие сообщение, Гитлер, как вспоминают оставшиеся в живых свидетели, полностью утратил даже намек на самоконтроль. Он пришел в бешеную ярость и начал истошно орать на всех присутствовавших. «Это конец, — вопил он, сотрясаясь от гнева, — кругом изменники, лжецы и трусы. Все предали меня...» Когда же, отбушевав, нацистский диктатор пришел в себя, он замолк на несколько минут, а затем объявил, что останется в Берлине до конца. После чего был вызван секретарь, которому Гитлер продиктовал краткое заявление для прочтения по радио. Фюрер, — отмечалось в этом заявлении, — останется в столице, чтобы защищать ее до последней капли крови.
В тот же вечер он приказал генералам Кейтелю и Йодлю, своим самым верным людям в армии, покинуть город и направиться на юг, чтобы принять на себя командование остатками германских вооруженных сил. Однако исход войны уже не вызывал сомнений и у него самого. Он отлично знал, что русские и американцы неумолимо движутся по направлению к Эльбе, где, встретившись, они разрежут Германию надвое и изолируют его в Берлине.
Высокопоставленный эсэсовский офицер Готтлоб Бергер видел фюрера в тот грозный, штормовой вечер 22 апреля. Позже он рассказывал, что Гитлер выглядел «сломленным, конченым человеком». Когда Бергер принялся превозносить его за то, что он остался в Берлине, Гитлер в ответ закричал: «Все обманывали меня, никто не говорил мне правды!» «Он продолжал и продолжал, все выше поднимая голос, — вспоминал Бергер. — Его лицо стало бурокрасным, и я думал, что его может хватить удар в любую секунду.»
В поздний час того же вечера 22 апреля генерал Эккарт Кристиан в телефонном разговоре из бункера сообщал: «Конец. Гитлер сокрушен!»
На следующий день рейхсмаршал Геринг нанес еще один удар сломленному фюреру. Геринг, как Гиммлер и Риббентроп, исчезли из Берлина в ночь дня рождения Гитлера: никто из них не хотел быть захваченным русскими. Геринг отправился в Бертесгаден. Оттуда 23 апреля он послал фюреру радиограмму, в которой, указывая на то, что вождь оказался отрезанным в столице, предлагал взять на себя функции правителя Германии. Геринг прибавил, что если ответ не поступит в течение ночи, это будет означать недееспособность Гитлера, и потому ему придется принять бразды правления.
Получив послание от Геринга, нацистский вождь буквально задохнулся от возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106