И опять предстояло нам идти по следам былых полярных экспедиций…
Об этом хорошо сказал однажды В. С, Корякин перед выходом в дальний маршрут: «Специфика нашей профессии — работать в таких местах, где люди бывают нечасто. Поэтому перечислить своих предшественников нетрудно. Нам ходить их маршрутами, пересекать те же ледники, форсировать те же речки, пробираться по тем же скалам — и каждая деталь в их записках имеет значение. Эти люди были первыми… И хотя многих из них давно уже нет в живых, они словно продолжают свою работу нашими руками. Нам и легче, и труднее одновременно. Легче потому, что мы идём по известным местам, у нас есть карты, вертолёты, рации… Труднее потому, что мы обязаны, мы должны найти и узнать что-то новое, постараться превзойти своих предшественников. А ведь это были незаурядные люди, благородную память о которых мы сохраним навсегда…»
ВЕРТОЛЁТЫ УХОДЯТ НА ЛЕДНИКИ
Каждое утро я продолжал сообщать в Баренцбург сведения о погоде в районе Ню-Олесунна и каждый раз настойчиво просил ускорить присылку вертолётов, чтобы забросить нас на плато Хольтедаля. Наконец на третий день спавший посёлок проснулся от рёва моторов. Мы бросились к месту посадки, но нас ждало разочарование. Вертолётчики направлялись к ленинградским геологам. Зато Троицкий и Корякин смогли воспользоваться этой оказией, чтобы улететь в свой маршрут.
На другой день в Ню-Олесунн пожаловал незваный циклон, принёсший резкое ухудшение погоды: сильный ветер, морось и низкую облачность. И вот, когда никто из нас не ожидал, что вертолёты могут прибыть сюда, они, словно назло природе, вдруг появились над заливом. Из окна флагманской машины приветливо машет Василий Фурсов. Через минуту он уже на земле, и мы жмём его руку.
— У вас всё готово? — спрашивает командир.
— Всё! — отвечаю я. — Вот только груз лежит на площади у Дома Амундсена.
Фурсов, не дослушав меня, тут же полез в кабину вертолёта. Быстро заработали лопасти ещё не успевшего остыть двигателя, и в одно мгновение машина взмыла в воздух. Когда мы прибежали на центральную площадь посёлка, Фурсов уже по-хозяйски разглядывал наше имущество, прикидывая, сколько понадобится сделать рейсов ему и командиру второго вертолёта Льву Власову, чтобы забросить гляциологическое «добро» на ледник.
Вместе с лётчиками идём в наш дом, забираем рюкзаки и приборы. Оглядев комнаты, в которых мы жили, бортмеханик не удержался от возгласа:
— Ну и хоромы отхватили гляциологи на земле — не то что на леднике!
— А мы, между прочим, дорогой товарищ, их и не хватали: нам так дали, — парировал Володя Михалёв, — а на леднике нас вполне устраивает КАПШ!
В первый полет, хотя он и рекогносцировочный, берём довольно много груза да ещё садимся вдвоём с Михалёвым. Место второго (правого) пилота рядом с Фурсовым временно занимает опытный лётчик Лев Николаевич Власов.
В считанные минуты переносимся по диагонали через фьорд, и вот уже под нами не холодная вода залива, а изборождённая тысячами трещин и промоин загрязнённая голубовато-сероватая поверхность широкого языка Королевского ледника. Бесчисленные потоки талых речушек и ручьёв стремительно скатываются со льда в пропасти и залив. Вертолёт продолжает набирать высоту. Справа от нас остались выстроившиеся друг за другом массивные горы-близнецы Три Короны — Свеа, Нора и Дана. Влево уходит вытянутое меж острых гор узкое ледниковое плато Исаксена, где в 1934 году работал Ханс Альман.
Вот и Хольтедальфонна! Сверху поверхность ледникового плато напоминает отбеленную накрахмаленную простыню. Дальние склоны гор медленно начинают затягиваться непрозрачной темно-серой вуалью: там, по всей вероятности, уже идёт сильный снег с дождём. Подножия ближних гор, окаймляющих плато, тонут в грязных лохмотьях рваного тумана. Торчащие из него отдельные вершины напоминают сказочные замки и башни, словно висящие в небе. Погода ухудшается. Где-то уже рядом должна находиться и наша цель — ледораздел плато. Определить с воздуха место, где будет создана станция гляциологов, всегда представляет сложную задачу. На узенькой вертикальной лесенке, на которой обычно стоит бортмеханик за спиной правого пилота, сейчас маячит высокая худощавая фигура Володи Михалёва. По просьбе Фурсова он должен показать ему нужную нам точку. Вот Володя что-то кричит лётчикам, усиленно жестикулируя левой рукой: видно, обнаружил искомое место!
Начинаем быстро снижаться. Белое полотно снежной пустыни приближается к иллюминатору с кинематографической быстротой. Вертолёт резко ложится на левый борт, и я замечаю на слепящей глаза однообразной белизне поверхности плато Хольтедаля взрыв дымовой шашки. С её помощью лётчик определяет направление ветра и уточняет манёвр посадки. Прежде здесь ещё никто не опускался на летательных аппаратах, никто не знает толщину и плотность снежного покрова, ориентировку и расположение замаскированных снегом коварных трещин. Отсутствие этих важных сведений должно беспокоить лётчиков. Корпус машины начинает дрожать и вибрировать всё сильнее и сильнее, значит, зависаем над ледником и через несколько секунд мягкие колеса коснутся его поверхности. Но что такое? Какая-то неведомая сила накрывает нас полупрозрачным колпаком. Мгновение — и он приподымается, а затем вновь опускается. Ну конечно же, это туман, предательски подкравшийся сюда, решил, видимо, затеять неуместную сейчас игру «в кошки-мышки». Длинная рука Снежной королевы дотянулась и до плато Хольтедаля, стараясь не пустить в свои владения гляциологов. Фурсов стремительно бросает тяжёлую машину вверх и вырывается из навязчивых объятий небольшого облака, плывущего по самому ледоразделу.
Сделав несколько кругов над этим местом, вновь идём на посадку, и опять непонятно откуда взявшийся туман обволакивает все вокруг. Приходится ещё раз поспешно ретироваться. Неприятная воздушная игра «в кошки-мышки» продолжается. В такой погодной ситуации командир вертолёта имеет полное право принять решение вернуться в Ню-Олесунн.
Не один раз приходилось нам летать с Василием Фёдоровичем Фурсовым на Шпицбергене, и всегда поражался я его исключительной выдержкой, настойчивостью, мастерством, мужеством, его чувством ответственности за порученное дело независимо от того, сложное задание или простое. Хотя, откровенно говоря, любой полет над фьордами, горами и ледниками архипелага не совсем правильно укладывать в понятие «простой»! Василий влюблён в свою рискованную профессию. Про таких людей обычно говорят: «Летает смело, красиво и надёжно!»
Ещё в Баренцбурге он как-то разоткровенничался:
— Знаешь, чем мне нравится работать на вертолёте? Летаю низко, неторопливо, могу любоваться природой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Об этом хорошо сказал однажды В. С, Корякин перед выходом в дальний маршрут: «Специфика нашей профессии — работать в таких местах, где люди бывают нечасто. Поэтому перечислить своих предшественников нетрудно. Нам ходить их маршрутами, пересекать те же ледники, форсировать те же речки, пробираться по тем же скалам — и каждая деталь в их записках имеет значение. Эти люди были первыми… И хотя многих из них давно уже нет в живых, они словно продолжают свою работу нашими руками. Нам и легче, и труднее одновременно. Легче потому, что мы идём по известным местам, у нас есть карты, вертолёты, рации… Труднее потому, что мы обязаны, мы должны найти и узнать что-то новое, постараться превзойти своих предшественников. А ведь это были незаурядные люди, благородную память о которых мы сохраним навсегда…»
ВЕРТОЛЁТЫ УХОДЯТ НА ЛЕДНИКИ
Каждое утро я продолжал сообщать в Баренцбург сведения о погоде в районе Ню-Олесунна и каждый раз настойчиво просил ускорить присылку вертолётов, чтобы забросить нас на плато Хольтедаля. Наконец на третий день спавший посёлок проснулся от рёва моторов. Мы бросились к месту посадки, но нас ждало разочарование. Вертолётчики направлялись к ленинградским геологам. Зато Троицкий и Корякин смогли воспользоваться этой оказией, чтобы улететь в свой маршрут.
На другой день в Ню-Олесунн пожаловал незваный циклон, принёсший резкое ухудшение погоды: сильный ветер, морось и низкую облачность. И вот, когда никто из нас не ожидал, что вертолёты могут прибыть сюда, они, словно назло природе, вдруг появились над заливом. Из окна флагманской машины приветливо машет Василий Фурсов. Через минуту он уже на земле, и мы жмём его руку.
— У вас всё готово? — спрашивает командир.
— Всё! — отвечаю я. — Вот только груз лежит на площади у Дома Амундсена.
Фурсов, не дослушав меня, тут же полез в кабину вертолёта. Быстро заработали лопасти ещё не успевшего остыть двигателя, и в одно мгновение машина взмыла в воздух. Когда мы прибежали на центральную площадь посёлка, Фурсов уже по-хозяйски разглядывал наше имущество, прикидывая, сколько понадобится сделать рейсов ему и командиру второго вертолёта Льву Власову, чтобы забросить гляциологическое «добро» на ледник.
Вместе с лётчиками идём в наш дом, забираем рюкзаки и приборы. Оглядев комнаты, в которых мы жили, бортмеханик не удержался от возгласа:
— Ну и хоромы отхватили гляциологи на земле — не то что на леднике!
— А мы, между прочим, дорогой товарищ, их и не хватали: нам так дали, — парировал Володя Михалёв, — а на леднике нас вполне устраивает КАПШ!
В первый полет, хотя он и рекогносцировочный, берём довольно много груза да ещё садимся вдвоём с Михалёвым. Место второго (правого) пилота рядом с Фурсовым временно занимает опытный лётчик Лев Николаевич Власов.
В считанные минуты переносимся по диагонали через фьорд, и вот уже под нами не холодная вода залива, а изборождённая тысячами трещин и промоин загрязнённая голубовато-сероватая поверхность широкого языка Королевского ледника. Бесчисленные потоки талых речушек и ручьёв стремительно скатываются со льда в пропасти и залив. Вертолёт продолжает набирать высоту. Справа от нас остались выстроившиеся друг за другом массивные горы-близнецы Три Короны — Свеа, Нора и Дана. Влево уходит вытянутое меж острых гор узкое ледниковое плато Исаксена, где в 1934 году работал Ханс Альман.
Вот и Хольтедальфонна! Сверху поверхность ледникового плато напоминает отбеленную накрахмаленную простыню. Дальние склоны гор медленно начинают затягиваться непрозрачной темно-серой вуалью: там, по всей вероятности, уже идёт сильный снег с дождём. Подножия ближних гор, окаймляющих плато, тонут в грязных лохмотьях рваного тумана. Торчащие из него отдельные вершины напоминают сказочные замки и башни, словно висящие в небе. Погода ухудшается. Где-то уже рядом должна находиться и наша цель — ледораздел плато. Определить с воздуха место, где будет создана станция гляциологов, всегда представляет сложную задачу. На узенькой вертикальной лесенке, на которой обычно стоит бортмеханик за спиной правого пилота, сейчас маячит высокая худощавая фигура Володи Михалёва. По просьбе Фурсова он должен показать ему нужную нам точку. Вот Володя что-то кричит лётчикам, усиленно жестикулируя левой рукой: видно, обнаружил искомое место!
Начинаем быстро снижаться. Белое полотно снежной пустыни приближается к иллюминатору с кинематографической быстротой. Вертолёт резко ложится на левый борт, и я замечаю на слепящей глаза однообразной белизне поверхности плато Хольтедаля взрыв дымовой шашки. С её помощью лётчик определяет направление ветра и уточняет манёвр посадки. Прежде здесь ещё никто не опускался на летательных аппаратах, никто не знает толщину и плотность снежного покрова, ориентировку и расположение замаскированных снегом коварных трещин. Отсутствие этих важных сведений должно беспокоить лётчиков. Корпус машины начинает дрожать и вибрировать всё сильнее и сильнее, значит, зависаем над ледником и через несколько секунд мягкие колеса коснутся его поверхности. Но что такое? Какая-то неведомая сила накрывает нас полупрозрачным колпаком. Мгновение — и он приподымается, а затем вновь опускается. Ну конечно же, это туман, предательски подкравшийся сюда, решил, видимо, затеять неуместную сейчас игру «в кошки-мышки». Длинная рука Снежной королевы дотянулась и до плато Хольтедаля, стараясь не пустить в свои владения гляциологов. Фурсов стремительно бросает тяжёлую машину вверх и вырывается из навязчивых объятий небольшого облака, плывущего по самому ледоразделу.
Сделав несколько кругов над этим местом, вновь идём на посадку, и опять непонятно откуда взявшийся туман обволакивает все вокруг. Приходится ещё раз поспешно ретироваться. Неприятная воздушная игра «в кошки-мышки» продолжается. В такой погодной ситуации командир вертолёта имеет полное право принять решение вернуться в Ню-Олесунн.
Не один раз приходилось нам летать с Василием Фёдоровичем Фурсовым на Шпицбергене, и всегда поражался я его исключительной выдержкой, настойчивостью, мастерством, мужеством, его чувством ответственности за порученное дело независимо от того, сложное задание или простое. Хотя, откровенно говоря, любой полет над фьордами, горами и ледниками архипелага не совсем правильно укладывать в понятие «простой»! Василий влюблён в свою рискованную профессию. Про таких людей обычно говорят: «Летает смело, красиво и надёжно!»
Ещё в Баренцбурге он как-то разоткровенничался:
— Знаешь, чем мне нравится работать на вертолёте? Летаю низко, неторопливо, могу любоваться природой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71