все хорошо видно из кабины. Если есть необходимость — почти всегда можно сесть. А вот скажи, какое получаешь удовольствие, летая на реактивном самолёте? Носишься над облаками, словно заводной, с большой высоты ничего толком не увидишь, что делается на земле, да ещё подай тебе солидный аэродром, чтобы сесть!…
Вот и теперь Фурсов, конечно же, знает, как важно нам сейчас попасть на ледник. Поэтому пилот целеустремлённо, но не бесшабашно продолжает борьбу с коварными силами природы, упорно «перескакивает» с одного места на другое, пока наконец не выбирает наиболее удачный момент для посадки.
Привычным рывком бортмеханик открывает дверь и ловко спрыгивает с подножки вертолёта, висящего в метре от поверхности ледника. В тот же миг человек проваливается в рыхлый снег почти до пояса — верный сигнал пилоту о невозможности садиться в этом гиблом месте. Механик выбирается из снежного «капкана» и уходит в сторону. Пройдя метров 100, он останавливается и вдруг начинает очень энергично топать ногами. Издали его занятие напоминает зажигательный африканский танец. Лишь убедившись в надёжности «площадки», наш расторопный механик разводит руки в стороны, изображая букву «Т». Получив «добро» на посадку, Фурсов осторожно подводит свою семитонную «стрекозу» вплотную к одиноко стоящему на леднике человеку и аккуратно прижимает её к поверхности. Колеса плавно, но глубоко продырявливают рыхлый, сильно насыщенный талой водой снег и тонут в нём до самого верха. Тогда пилот слегка приподнимает передние «ноги» вертолёта, и механик подкладывает под них специально захваченный для этого деревянный трап. Вздыбленная машина вскоре принимает горизонтальное положение. Но чтобы ненароком не упасть набок и не провалить огромной тяжестью находящийся, возможно, в этом месте снежный «мост», Фурсов не выключает двигателя, и лопасти продолжают резать со свистом воздух.
Командир знаками показывает, чтобы мы быстрее разгружали вертолёт: необходимо сделать сюда ещё один рейс сразу двумя машинами, а погода ждать не будет. В пожарном порядке выбрасываем на снег палатку, продукты, рацию, спальные мешки и приборы — всё необходимое для того, чтобы можно было жить и работать на леднике, если вертолёты не смогут вернуться. Арктика остаётся Арктикой и в наши дни: она по-прежнему изменчива, коварна и даже зла по отношению к человеку, который не хочет считаться с её повадками.
Аврал окончен. Бортмеханик последним садится в вертолёт, захлопывая за собой дверь, когда длинные усы-лопасти уже выпрямились от сильного вращения винта. Тупорылый, с виду неуклюжий Ми-4 словно ожил — задрожал, затем слегка пошевелился, едва заметно, чуточку лениво приподнял передние колеса и снова опустил их в снежную борозду. Постепенно нараставший шум двигателя достиг апогея. Машину будто охватил болезненный озноб: она стала покачиваться из стороны в сторону, как уставший путник. Потом неторопливо, совсем по-деловому легко вытащила наружу свои растопыренные ноги и полетела вперёд, едва не касаясь ледника широким округлым носом. Десятки раз видел я, как взлетают вертолёты, но, как мальчишка, готов ещё и ещё раз любоваться этим зрелищем.
По просьбе Фурсова я вместе с Володей Михалёвым принялся вытаптывать площадки для обоих вертолётов. Незаметно прошёл час нашего «топтания» — снег уплотнился, осел, и наши ноги почти уже не проваливались. Во время этой необычной работы нам удалось «нащупать» несколько узких трещин, секущих плато даже в самой верхней его части. Но вот снова донёсся далёкий прерывистый гул — приближались вертолёты. Туман тем временем немного откочевал в сторону, затаясь недалеко, под крутым склоном горы.
Скоро на наши «вертодромы» опустились машины Фурсова и Власова. Они доставили третьего сотрудника станции — Славу Маркина и весь остальной груз.
Лётчики не могли долго задерживаться: неприятный туман опять облизывал своим мягким светло-серым языком недалёкие подступы к плато — Снежная королева готовилась начать новую осаду нашего лагеря. Лётчики направились к своим ярко-красным машинам. Вдруг Лев Власов обернулся и крикнул:
— Всё-таки, когда вы станете вызывать нас из Баренцбурга, учитывайте погоду, а то при такой, как сегодня, можем вас и не найти.
— Не пугай ты, Лев, людей раньше времени! Всё будет нормально — найдём их и доставим, как надо, в лучшем виде! — весело перебил своего товарища Василий Фурсов, а затем добавил: — А вообще-то, друзья, старайтесь «сделать» погоду получше!
Едва стих шум растворившихся на горизонте вертолётов, как мы быстро очутились во власти мутного тумана. В момент исчезла видимость, посыпался мелкий холодный дождик вперемежку со снегом, резко усилились порывы ветра со стороны моря. Все это заставило нас ускорить монтаж полюбившейся палатки КАПШ и печки с трубами. Когда же приятное тепло и музыка, пойманная «Спидолой», распространились под куполом нашего шатрового дома, настроение вмиг улучшилось и мы даже запели тут же сочинённую песенку на мотив «Трех поросят»: «Нам не страшен дождь и снег, дождь и снег, дождь и снег!»
Прошло немного времени, и мне удалось связаться с радиоцентром «Баренцбург». Дежуривший там оператор Юра Игнатьев с удовольствием сообщил, что слышит нас на «четвёрку».
На другой день неподалёку от лагеря мы принялись сооружать гляциоклиматическую станцию: сначала поднялась на двухметровые «ножки» метеобудка; потом раскинула широкие плечи актинометрическая стрела; оживили белую целину снегомерные рейки, забуренные в фирн, градиентные мачты, осадкомер, гелиограф и другие приборы. Станция «Ледниковое плато Хольтедаля» приступила к работе…
Несколько суток туман держал нас словно взаперти, не давая возможности уйти в дальние маршруты, во время которых мы собирались измерить величину накопившегося за последнюю зиму снега и определить положение фирновой границы.
Наконец удалось воспользоваться небольшим улучшением погоды и отправиться на восточный склон плато. Идём туда, где горизонтали на крупномасштабной топографической карте вдруг прерываются и тонкие синие ниточки линий сменяются пунктиром. Идём туда, где сохранилось типичное «белое пятно» — сохранилось, видимо, потому, что во время проведения аэрофотосъёмки над этим районом была облачность. Вот почему так получилось, что нашей маленькой экспедиции предстояло во второй половине XX века пройти по неведомым землям.
Все трое на лыжах. Без них и шага не ступишь — проваливаешься ниже колена. Иду головным, в моей руке начало стометрового провода. На другом его конце Маркин. Идущий с ним рядом Михалёв напоминает сейчас дрессировщика. Только у него вместо хлыста и пики длинный снегомерный щуп с делениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Вот и теперь Фурсов, конечно же, знает, как важно нам сейчас попасть на ледник. Поэтому пилот целеустремлённо, но не бесшабашно продолжает борьбу с коварными силами природы, упорно «перескакивает» с одного места на другое, пока наконец не выбирает наиболее удачный момент для посадки.
Привычным рывком бортмеханик открывает дверь и ловко спрыгивает с подножки вертолёта, висящего в метре от поверхности ледника. В тот же миг человек проваливается в рыхлый снег почти до пояса — верный сигнал пилоту о невозможности садиться в этом гиблом месте. Механик выбирается из снежного «капкана» и уходит в сторону. Пройдя метров 100, он останавливается и вдруг начинает очень энергично топать ногами. Издали его занятие напоминает зажигательный африканский танец. Лишь убедившись в надёжности «площадки», наш расторопный механик разводит руки в стороны, изображая букву «Т». Получив «добро» на посадку, Фурсов осторожно подводит свою семитонную «стрекозу» вплотную к одиноко стоящему на леднике человеку и аккуратно прижимает её к поверхности. Колеса плавно, но глубоко продырявливают рыхлый, сильно насыщенный талой водой снег и тонут в нём до самого верха. Тогда пилот слегка приподнимает передние «ноги» вертолёта, и механик подкладывает под них специально захваченный для этого деревянный трап. Вздыбленная машина вскоре принимает горизонтальное положение. Но чтобы ненароком не упасть набок и не провалить огромной тяжестью находящийся, возможно, в этом месте снежный «мост», Фурсов не выключает двигателя, и лопасти продолжают резать со свистом воздух.
Командир знаками показывает, чтобы мы быстрее разгружали вертолёт: необходимо сделать сюда ещё один рейс сразу двумя машинами, а погода ждать не будет. В пожарном порядке выбрасываем на снег палатку, продукты, рацию, спальные мешки и приборы — всё необходимое для того, чтобы можно было жить и работать на леднике, если вертолёты не смогут вернуться. Арктика остаётся Арктикой и в наши дни: она по-прежнему изменчива, коварна и даже зла по отношению к человеку, который не хочет считаться с её повадками.
Аврал окончен. Бортмеханик последним садится в вертолёт, захлопывая за собой дверь, когда длинные усы-лопасти уже выпрямились от сильного вращения винта. Тупорылый, с виду неуклюжий Ми-4 словно ожил — задрожал, затем слегка пошевелился, едва заметно, чуточку лениво приподнял передние колеса и снова опустил их в снежную борозду. Постепенно нараставший шум двигателя достиг апогея. Машину будто охватил болезненный озноб: она стала покачиваться из стороны в сторону, как уставший путник. Потом неторопливо, совсем по-деловому легко вытащила наружу свои растопыренные ноги и полетела вперёд, едва не касаясь ледника широким округлым носом. Десятки раз видел я, как взлетают вертолёты, но, как мальчишка, готов ещё и ещё раз любоваться этим зрелищем.
По просьбе Фурсова я вместе с Володей Михалёвым принялся вытаптывать площадки для обоих вертолётов. Незаметно прошёл час нашего «топтания» — снег уплотнился, осел, и наши ноги почти уже не проваливались. Во время этой необычной работы нам удалось «нащупать» несколько узких трещин, секущих плато даже в самой верхней его части. Но вот снова донёсся далёкий прерывистый гул — приближались вертолёты. Туман тем временем немного откочевал в сторону, затаясь недалеко, под крутым склоном горы.
Скоро на наши «вертодромы» опустились машины Фурсова и Власова. Они доставили третьего сотрудника станции — Славу Маркина и весь остальной груз.
Лётчики не могли долго задерживаться: неприятный туман опять облизывал своим мягким светло-серым языком недалёкие подступы к плато — Снежная королева готовилась начать новую осаду нашего лагеря. Лётчики направились к своим ярко-красным машинам. Вдруг Лев Власов обернулся и крикнул:
— Всё-таки, когда вы станете вызывать нас из Баренцбурга, учитывайте погоду, а то при такой, как сегодня, можем вас и не найти.
— Не пугай ты, Лев, людей раньше времени! Всё будет нормально — найдём их и доставим, как надо, в лучшем виде! — весело перебил своего товарища Василий Фурсов, а затем добавил: — А вообще-то, друзья, старайтесь «сделать» погоду получше!
Едва стих шум растворившихся на горизонте вертолётов, как мы быстро очутились во власти мутного тумана. В момент исчезла видимость, посыпался мелкий холодный дождик вперемежку со снегом, резко усилились порывы ветра со стороны моря. Все это заставило нас ускорить монтаж полюбившейся палатки КАПШ и печки с трубами. Когда же приятное тепло и музыка, пойманная «Спидолой», распространились под куполом нашего шатрового дома, настроение вмиг улучшилось и мы даже запели тут же сочинённую песенку на мотив «Трех поросят»: «Нам не страшен дождь и снег, дождь и снег, дождь и снег!»
Прошло немного времени, и мне удалось связаться с радиоцентром «Баренцбург». Дежуривший там оператор Юра Игнатьев с удовольствием сообщил, что слышит нас на «четвёрку».
На другой день неподалёку от лагеря мы принялись сооружать гляциоклиматическую станцию: сначала поднялась на двухметровые «ножки» метеобудка; потом раскинула широкие плечи актинометрическая стрела; оживили белую целину снегомерные рейки, забуренные в фирн, градиентные мачты, осадкомер, гелиограф и другие приборы. Станция «Ледниковое плато Хольтедаля» приступила к работе…
Несколько суток туман держал нас словно взаперти, не давая возможности уйти в дальние маршруты, во время которых мы собирались измерить величину накопившегося за последнюю зиму снега и определить положение фирновой границы.
Наконец удалось воспользоваться небольшим улучшением погоды и отправиться на восточный склон плато. Идём туда, где горизонтали на крупномасштабной топографической карте вдруг прерываются и тонкие синие ниточки линий сменяются пунктиром. Идём туда, где сохранилось типичное «белое пятно» — сохранилось, видимо, потому, что во время проведения аэрофотосъёмки над этим районом была облачность. Вот почему так получилось, что нашей маленькой экспедиции предстояло во второй половине XX века пройти по неведомым землям.
Все трое на лыжах. Без них и шага не ступишь — проваливаешься ниже колена. Иду головным, в моей руке начало стометрового провода. На другом его конце Маркин. Идущий с ним рядом Михалёв напоминает сейчас дрессировщика. Только у него вместо хлыста и пики длинный снегомерный щуп с делениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71