Конечно, она для роли была чересчур молода, но проницательно замечала, что это только оттенит широту ее амплуа. На третий понедельник сентября назначено было прослушивание.
За десять дней до этого, за завтраком, она объявила дяде Вернону, что засомневалась.
— И думать не моги, — сказал дядя Вернон, — теперь уж ничего не поменяешь.
Он составил список покупок и дал ей десятишиллинговую бумажку. Когда через полчаса он вышел в темный холл, бренча мелочью в кармане, она, скорчившись, втиснув пухлую коленку между перилами, сидела на ступеньках. Он вскипел — торчать в этой части дома, да еще без ее красивой школьной формы, ей было не положено, и она это знала. Она разглядывала мокрое пятно, расплывавшееся по цветочкам обоев над телефоном.
Он включил свет, спросил, что это за представленья за такие. Эдак на тележке у Пэдди только пучок гнилой морковки останется. Как она считает — можно так вести дела?
Она, видно, встала с левой ноги, с ней бывало, и притворилась, будто не слышит, задумалась. Он чуть ее не ударил. Ничего от матери не было в этом лице, разве что веснушки на скулах.
— Вот веди, веди себя эдак, — сказал он в который уж раз, — и кончишь за прилавком у Вулворта.
Только зря он ее подначивал. Как бы назло ему не побежала туда наниматься, на нее похоже.
— Ты чересчур меня продвигаешь. — сказала она. — Хочешь купаться в лучах моей славы.
Тут уж он не стерпел, поднял руку, но она прошмыгнула мимо с мокрыми глазами, и сразу весь мир для него помутился от этих слез.
Он позвонил Харкорту и обиняками, исподволь старался найти утешение.
— Три бутылки дезинфекции… — он читал но списку, — четыре фунта карболового мыла… дюжина свеч… двадцать рулонов туалетной бумаги… Джордж Липман замолвил словечко своей сестре. Это в отношении Стеллы.
— С превеликим моим удовольствием, но больше десяти не могу. — сказал Харкорт. — И те лежалые.
— Я спрашиваю себя: верно ли я поступаю?
— По-моему, у нее нет других возможностей, — сказал Харкорт, — раз в школе отказались принять ее обратно.
— Не то что отказались, — уточнил Вернон, — они, в общем, считают, что для нее бесполезно там оставаться. И вы же знаете Стеллу. Уж если она что вобьет себе в голову…
— Да-да, — сказал Харкорт.
Хоть в жизни не видывал девочку, он часто говорил жене, что, если пришлось бы, свободно бы сдал по этому предмету экзамен. Его обширные познания по части Стеллы базировались на ежемесячных сводках, предоставляемых Верноном, когда тот заказывал товары для ванны и прачечной.
— На той неделе такую бучу подняла, — откровенничал Вернон, — из-за этого вечера танцев для хозяев гостиниц. Лили достала парашютного шелка, отвела ее к портнихе на Дьюк-стрит платье шить. Вот уже, значит, вечер, дрянь эта на вешалке болтается, чтоб отвиселась, а она отказывается ее надевать. И ни в какую. Кремень. В конце концов мы никто не пошли. Вы удивлялись, наверное, куда мы делись.
— Не без того, — прилгнул Харкорт.
— Она против рукавов возражала. Чересчур, мол, пышные. Не пойду я, мол, на люди с руками как у боксера. Так я и не увидел ее в этом платье, но Лили говорит — картинка. Созревает, знаете.
— Да? — сказал Харкорт и бегло подумал о собственной дочери, которая часто казалась ему каким-то недоразумением в сравнении со Стеллой. Созревает она или нет? Вечно ходит ссутуленная, прижавши к груди сумочку.
— Ну а кашель как? — спросил он. И услышал, как ус Вернона легонько скребет по мембране.
— Ничего, — сказал Вернон. — Не беспокоит. Спасибо, что поинтересовались. Премного вам благодарен. — И заказал новое ведро и пыж для ванны, прежде чем повесить трубку.
Лили он сказал, что Харкорт целиком и полностью одобряет их решение. Лили разделывала кролика.
— Харкорт считает, что она создана для этого, — сказал он.
У Лили оставались сомнения.
— Такие, как мы с тобой, по театрам не ходят, — сказала она. — А не то чтоб на сцене играть.
— Но она не такая, как мы, ведь верно? — сказал он, и что тут можно было ответить?
* * *
Они сходили по ступенькам как два канатоходца. Стелла вытягивала носок заемной туфли, дядя Вернон откидывался назад в малиновом жилете, вздутом над поясом брюк, одной рукой придерживал Стеллу под локоть и воздевал другую, защищаясь черным зонтом от дождя. Жилет был кошмарный, из обрезков сукна, которые Лили купила на распродаже, чтоб оживить диванные подушечки в гостиной для жильцов. Хотела выкроить треугольнички, звезды, квадраты, но не дошли руки.
— Пусти, — сказала Стелла, выдергивая локоть. — Мне с тобой неудобно идти.
— О? — сказал дядя Вернон. — Что за новости? Но тон был миролюбивый.
Трехчасовой аэроплан, который взлетал у Спика для пятиминутных рейсов над городом, прогрохотал в вышине. Всполошенные голуби еще плавали над булыжниками. Все, кроме одного, хроменького, который прыгал по сточному желобу и клепал брызговик такси. День был хмурый, неоновая вывеска над дверным козырьком вспыхивала с самого завтрака. Лужи мигали багрово. Потом уже, после того как посетит этот дом, Мередит заметит, что только в бардаках любят красные огни.
Дождь моросил на Стеллу, и она заслоняла голову руками: знала, что за ней наблюдают сверху, из окна. С утра пораньше Лили усадила ее за кухонный стол и приступилась к ней с щипцами. Щипцы, переливаясь из едкой рыжины в синюю матовость, цапали пряди и тесно привинчивали к черепу. А потом разогретые кудри, по очереди высвобождаясь, колбасками прыгали на приметанный к бархатному платью воротничок.
— В гробу, — сказала Стелла, — мои волосы и ногти еще будут расти.
Лили поморщилась, но взяла эту мысль на заметку, чтоб пересказать при случае коммивояжеру с пересаженной кожей. Он, не в пример разным прочим, мог оценить это чересчур, может быть, смелое наблюдение. На взгляд Лили, оно лишний раз подтверждало, что девочка умна не по годам, и доказывало, хотя доказательств не требовалось, какая у нес буйная, пусть и мрачная фантазия.
Дядя Вернон расплатился с таксистом заранее. Об этом уговорились с вечера, после скандала, потому что Стелла заявляла, что лучше ей умереть, чем дать чаевые шоферу.
— Я тогда на трамвае поеду, — уперлась она.
— Будет дождь, — говорил дядя Вернон. — Ты же вымокнешь вся.
Она отвечала, что ей плевать. У нее, мол, есть кое-что за душой, что будет безвозвратно испорчено, если она себе позволит совать человеку чаевые.
— Ну накинь ты ему шесть пенсов, — не сдавался дядя Вернон. — Ну девять от силы. В чем дело, не пойму?
А она: нет, сама операция унизительна. Вредна и тому, кто дает, и тому, кто получает.
— Ну так и не набавляй ему ничего, дурья твоя голова, — не уступал дядя Вернон. — Сунь ему, сколько настучит, и дай деру.
Бесполезно было спорить с девчонкой. С вечной ее демагогией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38