— И с чувством высморкался. Под рукою не было чуткой Дотти, и, помаявшись, он отправился наверх, в гардеробную, где Пру ему приготовила чашечку чая.
Вечерняя репетиция задержалась, потому что Мередит был на деловом ланче в кабинете у Розы. Явившись, протопал по сцене, без единого слова прошел кулисами в зал.
На Стеллу пьеса производила странное впечатление. Учитывая, что предназначалась она для детей, даже удивительно, как много в ней противных персонажей, хоть бы эта Чинь-Чинь, — в общем-то, скорее злая волшебница. Бэбз Осборн роль Венди шла как корове седло: такой дылде. И хотя мистера Дарлинга и капитана Крюка всегда исполняет один актер, у Сент-Айвза между ними не получалось никакой разницы. Прыгал по детской и резвился на палубе «Веселого Роджера». Мередит два раза ему говорил: надо подбавить свирепости, да что толку. Он чересчур хотел нравиться и был поэтому абсолютно нестрашный.
Из Мэри Дир вышел прямо какой-то зловещий Питер. Ни мальчик, ни девочка, ни старая, ни молодая. Она выходила на сцену — и все остальные растворялись, как тени. Во время ее разговора с Венди в сцене «Дома под землей» Стеллу просто трясло.
Зачем, во-первых, столько соплей? Бэбз плела пропащим мальчикам историю про то, как мамочки вечно ждут не дождутся своих деток.
"Смотрите (показывая вверх), там открыто окно". И они полетели к своим любящим родителям, и перо не в силах описать счастливую сцену, над которой мы опустим занавес скромности. (Ее триумф испорчен стоном Питера, и она бросается к нему.) «Питер! Что! Где?»
На что Мэри Дир отвечает глухим голосом:
«Нет, это не та боль», — и потом кричит с жуткой убежденностью: «Венди, ты ошибаешься насчет матерей. Я тоже так думал про окна и много-много дней оставался вдали, а потом полетел обратно, но окна были закрыты, потому что моя мама забыла меня и новый маленький мальчик лежал в моей постельке».
Бонни заметил состояние Стеллы и потрепал ее по плечу:
— Постарайся выкинуть это из головы.
Думал, что она все еще переживает тот несчастный случай.
Конец репетиции она не досмотрела: Мэри Дир загоняла с поручениями. То ей понадобилась рыбка для хозяйкиной кошки — бедное существо просто изнывает от голода, — то перегорела лампочка в настольной лампе, а потом она вспомнила, что в Манчестере у нее у кого-то премьера и в вечерних газетах обязательно будут рецензии. Может, Стелла, миленькая, не откажет, сбегает за газеткой?
Стелла просматривала газету под фонарем у служебного входа. И на третьей полосе изумленно обнаружила собственную фотографию в костюме Птолемея, сопровожденную коротеньким отзывом насчет «трогательного и многообещающего юного дарования». Фотографию она вырвала, а газету запихала в урну.
Она спрятала вырезку в горке в реквизитной — домой понесешь, прицепится дядя Вернон, а с него станется декламировать это вслух коммивояжерам. Хотела сунуть в фарфоровую вазу, но кто-то из рабочих сцены там схоронил свою зажигалку, так что пришлось заткнуть свой портрет между книжками на верхней полке. Мэри Дир она сказала, что газеты распроданы.
Мэри сидела в гримерке №3, когда Стелла объявила второй звонок перед вечерним представлением «Цезаря и Клеопатры». Кусочек рыбки для хозяйкиной кошки начинал слегка подванивать. Выяснилось, что Мэри отдала бы полжизни за чашечку чая с двумя кусочками сахара.
— Мне не велено ходить в реквизитную, когда я в костюме, — сказала Стелла. — Еще испачкаюсь.
Грейс Берд ей подмигнула.
Когда подняли занавес для четвертого акта, Мэри Дир все сидела в гримерке — вне себя из-за того, что у нее кончились спички. И у мужчин ни у кого их нет.
— Деточка, выручи, — молила она. — Найди мне спички.
Стелла, злая, спустилась по лестнице стрельнуть коробок у швейцара. На нижней площадке еле протиснулась мимо центуриона, привалясь к стене, добиравшего чипсы из упаковки.
— Хоть бы копье подобрал, — сказала она. — Невозможно пройти.
У швейцара тоже не оказалось спичек. Она бросилась в реквизитную, пошарила на каминной полке — и там ничего. Тут она вспомнила про ту зажигалку в фарфоровой вазе. И, взбегая по лестнице, крутанула колесико на всякий случай, вдруг вышел бензин.
* * *
Мередит одиноко пил в «Устричном баре» и думал о Хилари, когда к нему устремился человечек в бачках, с вытянутым лицом.
— Извиняюсь за беспокойство, — сказал человечек. — Но вынужден обратиться. Брэдшо моя фамилия. Вернон Брэдшо.
Мередиту это ничего не говорило. Тем не менее он тряс руку незнакомцу, как старинному другу. Он рад был развеяться, потому что получил сегодня телеграмму от Хилари, извещающую, несмотря на «по гроб жизни» и «так никого никогда», что поездка из Лондона на премьеру «Питера Пэна» в последнюю минуту сорвалась. Что-то такое возникло, с работой связанное, безумно важное что-то.
— Я вас опознал по фото возле театра, — сказал человечек. — должен признать, давно хотел познакомиться.
— Отлично! — вскричал Мередит. — Что будем пить?
— Благодарен за вашу любезность, кружечку пива не откажусь.
— Бросьте, — восстал Мередит и заказал виски.
— Мне постановка понравилась. Лили тоже осталась довольна.
— Я рад, я очень рад, — сказал Мередит. Его умственному взору предносилась картинка: Хилари барахтается в зыбучих песках, а сам он стоит и смотрит.
— Мы так думаем — у нашей Стеллы неплохо выходит. То, что надо, да?
— Господи Боже, — сказал Мередит. — Значит, вы дядя Вернон.
— Понимаете ли как, — сказал Вернон. — Она молодая еще, она впечатлительная. И я просто обязан поинтересоваться, с кем она водит знакомство.
— Бесспорно, — сказал Мередит.
— Должен признать, иной раз ее понять бывает непросто. Котелок у ней варит, это я не спорю, но она не простая… сама-то. Конечно, на это есть свои причины… причины всегда есть… но только как бы она ложного шага не сделала… по брыкливости своей.
Мередит задумчиво смотрел в рюмку.
— Может, вы о ней другого мнения? — с надеждой спросил Вернон.
— Нет, — сказал Мередит. — Не уверен.
— Последнее время что-то настроение у нее упало.
— Да? — сказал Мередит. Взгляд его выразил удивление.
— А почему я такой вывод делаю, в принципе, и не расскажешь… Шут, извините за выражение, разберет… так, мелочи… фотографии на камине разглядывает. Одну-другую перевернет, понимаете ли, к стенке. А то встанет посреди ночи и сидит в темноте, в холле у телефона. Там, конечно, не то что совсем темно. Снаружи фонарь светит. Она, правда, и раньше номера откалывала. Секреты вечные… С подружками ее школьными познакомиться и думать не моги. За спиной у ней приходилось справки наводить, как говорится. Но вы ведь не будете отрицать, тут я в своем праве, по-моему…
— Разумеется, — утешил его Мередит.
— Вот Лили и подумала, может, вы нас надоумите… почему у нее состояние такое печальное… может, она с вами поделилась… ведь столько времени с вами проводит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Вечерняя репетиция задержалась, потому что Мередит был на деловом ланче в кабинете у Розы. Явившись, протопал по сцене, без единого слова прошел кулисами в зал.
На Стеллу пьеса производила странное впечатление. Учитывая, что предназначалась она для детей, даже удивительно, как много в ней противных персонажей, хоть бы эта Чинь-Чинь, — в общем-то, скорее злая волшебница. Бэбз Осборн роль Венди шла как корове седло: такой дылде. И хотя мистера Дарлинга и капитана Крюка всегда исполняет один актер, у Сент-Айвза между ними не получалось никакой разницы. Прыгал по детской и резвился на палубе «Веселого Роджера». Мередит два раза ему говорил: надо подбавить свирепости, да что толку. Он чересчур хотел нравиться и был поэтому абсолютно нестрашный.
Из Мэри Дир вышел прямо какой-то зловещий Питер. Ни мальчик, ни девочка, ни старая, ни молодая. Она выходила на сцену — и все остальные растворялись, как тени. Во время ее разговора с Венди в сцене «Дома под землей» Стеллу просто трясло.
Зачем, во-первых, столько соплей? Бэбз плела пропащим мальчикам историю про то, как мамочки вечно ждут не дождутся своих деток.
"Смотрите (показывая вверх), там открыто окно". И они полетели к своим любящим родителям, и перо не в силах описать счастливую сцену, над которой мы опустим занавес скромности. (Ее триумф испорчен стоном Питера, и она бросается к нему.) «Питер! Что! Где?»
На что Мэри Дир отвечает глухим голосом:
«Нет, это не та боль», — и потом кричит с жуткой убежденностью: «Венди, ты ошибаешься насчет матерей. Я тоже так думал про окна и много-много дней оставался вдали, а потом полетел обратно, но окна были закрыты, потому что моя мама забыла меня и новый маленький мальчик лежал в моей постельке».
Бонни заметил состояние Стеллы и потрепал ее по плечу:
— Постарайся выкинуть это из головы.
Думал, что она все еще переживает тот несчастный случай.
Конец репетиции она не досмотрела: Мэри Дир загоняла с поручениями. То ей понадобилась рыбка для хозяйкиной кошки — бедное существо просто изнывает от голода, — то перегорела лампочка в настольной лампе, а потом она вспомнила, что в Манчестере у нее у кого-то премьера и в вечерних газетах обязательно будут рецензии. Может, Стелла, миленькая, не откажет, сбегает за газеткой?
Стелла просматривала газету под фонарем у служебного входа. И на третьей полосе изумленно обнаружила собственную фотографию в костюме Птолемея, сопровожденную коротеньким отзывом насчет «трогательного и многообещающего юного дарования». Фотографию она вырвала, а газету запихала в урну.
Она спрятала вырезку в горке в реквизитной — домой понесешь, прицепится дядя Вернон, а с него станется декламировать это вслух коммивояжерам. Хотела сунуть в фарфоровую вазу, но кто-то из рабочих сцены там схоронил свою зажигалку, так что пришлось заткнуть свой портрет между книжками на верхней полке. Мэри Дир она сказала, что газеты распроданы.
Мэри сидела в гримерке №3, когда Стелла объявила второй звонок перед вечерним представлением «Цезаря и Клеопатры». Кусочек рыбки для хозяйкиной кошки начинал слегка подванивать. Выяснилось, что Мэри отдала бы полжизни за чашечку чая с двумя кусочками сахара.
— Мне не велено ходить в реквизитную, когда я в костюме, — сказала Стелла. — Еще испачкаюсь.
Грейс Берд ей подмигнула.
Когда подняли занавес для четвертого акта, Мэри Дир все сидела в гримерке — вне себя из-за того, что у нее кончились спички. И у мужчин ни у кого их нет.
— Деточка, выручи, — молила она. — Найди мне спички.
Стелла, злая, спустилась по лестнице стрельнуть коробок у швейцара. На нижней площадке еле протиснулась мимо центуриона, привалясь к стене, добиравшего чипсы из упаковки.
— Хоть бы копье подобрал, — сказала она. — Невозможно пройти.
У швейцара тоже не оказалось спичек. Она бросилась в реквизитную, пошарила на каминной полке — и там ничего. Тут она вспомнила про ту зажигалку в фарфоровой вазе. И, взбегая по лестнице, крутанула колесико на всякий случай, вдруг вышел бензин.
* * *
Мередит одиноко пил в «Устричном баре» и думал о Хилари, когда к нему устремился человечек в бачках, с вытянутым лицом.
— Извиняюсь за беспокойство, — сказал человечек. — Но вынужден обратиться. Брэдшо моя фамилия. Вернон Брэдшо.
Мередиту это ничего не говорило. Тем не менее он тряс руку незнакомцу, как старинному другу. Он рад был развеяться, потому что получил сегодня телеграмму от Хилари, извещающую, несмотря на «по гроб жизни» и «так никого никогда», что поездка из Лондона на премьеру «Питера Пэна» в последнюю минуту сорвалась. Что-то такое возникло, с работой связанное, безумно важное что-то.
— Я вас опознал по фото возле театра, — сказал человечек. — должен признать, давно хотел познакомиться.
— Отлично! — вскричал Мередит. — Что будем пить?
— Благодарен за вашу любезность, кружечку пива не откажусь.
— Бросьте, — восстал Мередит и заказал виски.
— Мне постановка понравилась. Лили тоже осталась довольна.
— Я рад, я очень рад, — сказал Мередит. Его умственному взору предносилась картинка: Хилари барахтается в зыбучих песках, а сам он стоит и смотрит.
— Мы так думаем — у нашей Стеллы неплохо выходит. То, что надо, да?
— Господи Боже, — сказал Мередит. — Значит, вы дядя Вернон.
— Понимаете ли как, — сказал Вернон. — Она молодая еще, она впечатлительная. И я просто обязан поинтересоваться, с кем она водит знакомство.
— Бесспорно, — сказал Мередит.
— Должен признать, иной раз ее понять бывает непросто. Котелок у ней варит, это я не спорю, но она не простая… сама-то. Конечно, на это есть свои причины… причины всегда есть… но только как бы она ложного шага не сделала… по брыкливости своей.
Мередит задумчиво смотрел в рюмку.
— Может, вы о ней другого мнения? — с надеждой спросил Вернон.
— Нет, — сказал Мередит. — Не уверен.
— Последнее время что-то настроение у нее упало.
— Да? — сказал Мередит. Взгляд его выразил удивление.
— А почему я такой вывод делаю, в принципе, и не расскажешь… Шут, извините за выражение, разберет… так, мелочи… фотографии на камине разглядывает. Одну-другую перевернет, понимаете ли, к стенке. А то встанет посреди ночи и сидит в темноте, в холле у телефона. Там, конечно, не то что совсем темно. Снаружи фонарь светит. Она, правда, и раньше номера откалывала. Секреты вечные… С подружками ее школьными познакомиться и думать не моги. За спиной у ней приходилось справки наводить, как говорится. Но вы ведь не будете отрицать, тут я в своем праве, по-моему…
— Разумеется, — утешил его Мередит.
— Вот Лили и подумала, может, вы нас надоумите… почему у нее состояние такое печальное… может, она с вами поделилась… ведь столько времени с вами проводит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38