Они ошибаются. Лили прекрасно знает, что это делается нарочно, и, оставшись со мной тет-а-тет, даёт волю возмущению:
— Зачем ты это делаешь, Джин? Что хочешь доказать?
Я стою перед ней в алом бархатном халате, подпоясавшись алым плетёным шнуром, царапаю пол загипсованной ногой и, качая головой, произношу:
— Тю-тю-тю!
Потому что, когда меня, всего в гипсе, доставили домой из больницы, я слышал, как она сказала кому-то по телефону:
— Очередное приключение. С ним вечно что-нибудь случается, но вообще— то он на редкость живуч.
Живуч! Как вам это нравится? Меня лично это порядком взбесило.
Возможно, Лили пошутила. Она любит шутить, разговаривая по телефону. Это крупная, жизнелюбивая женщина с приятным лицом и почти таким же характером. У нас было немало упоительных моментов. Если подумать, лучшие из них относятся ко времени её беременности, когда срок был уже порядочный. Перед сном я смазывал ей живот детским кремом, чтобы потом не осталось следов растяжения. Соски потемнели и превратились из розовых в коричневые. А близнецы копошились в ней, с каждым днём изменяя её фигуру.
Я наносил и втирал крем с величайшей осторожностью, чтобы не причинить ей вреда своими грубыми пальцами. Перед тем, как выключить свет, я вытирал их о волосы; мы обменивались нежным поцелуем и засыпали, пропахшие детским кремом.
Однако потом вражда между нами вспыхнула с новой силой. Услышав из уст жены слово «живучий», я придал ему злонамеренный смысл, хотя и знал её истинные чувства. А вообще-то я выставлял Лили в смешном свете перед гостями главным образом потому, что мне не нравилась её манера корчить из себя леди — хозяйку дома. Я и сам-то, при том, что являюсь единственным отпрыском славного рода, — босяк босяком, а она — всего лишь моя половина.
Заподозрив, что на меня плохо действует зима, Лили решила: хорошо бы нам пожить в отёле на берегу Залива, где я мог бы заняться рыбалкой. Внимательный друг дома подарил близнецам по рогатке. Одну из них я, распаковывая вещи, обнаружил в своём чемодане — и увлёкся. Наплевав на рыбалку, я просиживал по целым дням на пляже, стреляя камешками по бутылкам.
Чтобы все говорили: «Видите того амбала с чудовищным носом и торчащими усами? Его прадед был государственным секретарём, внучатые дядья — послами Соединённых Штатов в Англии и Франции, а отец, знаменитый учёный Уильярд Хендерсон, автор известного труда об альбигойцах, водил дружбу с Уильямом Джеймсом и Генри Адамсом». Думаете, они так не говорили? Голову на отсечение — говорили.
Так я развлекался на курорте с моей симпатичной, ранимой второй женой и мальчишками-близнецами. В столовой я наливал в утренний кофе бурбон из вместительной фляжки, а на пляже крушил бутылки. Отдыхающие жаловались управляющему из-за битого стекла, а он апеллировал к Лили: меня предпочитали не трогать. Такое фешенебельное заведение, евреям вход воспрещён — и вдруг им на голову сваливаюсь я, Ю.Хендерсон. Мамаши запретили своим детям играть с нашими малышами и объявили бойкот Лили.
Она попыталась меня образумить. Мы были у себя в номере, я — в плавках, и она начала выступать насчёт рогатки, битого стекла и неуважения к окружающим. Лили — дама интеллигентная: она не бранится, а читает мораль, это её хобби. В такие минуты она бледнеет как мел и понижает голос почти до шёпота. Не потому, что боится моего гнева, а оттого что сама переживает внутренний кризис.
А поскольку я не поддержал дискуссию, она расплакалась. Я же при виде слез совсем потерял голову и заорал:
— Я размозжу себе голову! Застрелюсь! Не думай, что я забыл дома пистолет!
— Джин! — взвизгнула Лили и пулей вылетела из номера.
Я вам скажу, почему.
ГЛАВА 2
Отец Лили покончил жизнь самоубийством — выстрелил в себя из пистолета.
Одна из наших с женой общих черт — проблемы с зубами. Она на двадцать лет моложе меня, но мы оба носим протезы. Я — по бокам, Лили — спереди. Ещё школьницей она лишилась четырех передних резцов. Однажды обожаемый папочка собрался поиграть в гольф на свежем воздухе и взял её с собой. Папочка был пьян в стельку — какой там гольф на свежем воздухе! Не посмотрев хорошенько, он без предупреждения отскочил от метки и, размахнувшись, заехал клюшкой доченьке в зубы. Как представлю пятнадцатилетнюю девочку с окровавленным ртом — кровь закипает в жилах. Черт бы побрал слабовольных алкашей — слюнтяев, не умеющих держать себя в руках! Ненавижу этих клоунов, выставляющих напоказ своё разбитое сердце! Но Лили не желала слышать о папочке ни одного худого слова и расстраивалась больше за него, чем за себя.
Она носит в сумочке его фото.
Я лично не знал старого сукиного сына: он лишил себя жизни то ли за десять, то ли за двенадцать лет до моего знакомства с Лили. Вскоре после его смерти она вышла замуж за парня из Балтимора — как мне сказали, с солидным положением, хотя кто сказал-то — сама Лили! Они не сошлись характерами, и во время войны Лили получила развод. Я тогда воевал в Италии.
Когда мы познакомились, она жила с матерью в «столице шляпников», то бишь Данбери. Однажды зимой мы с Фрэнсис отправились туда на вечеринку. Фрэнсис не хотела ехать. Она, видите ли, состояла в переписке с одним европейским интеллектуалом. Фрэнсис — большая любительница читать и писать письма, к тому же заядлая курильщица, так что, когда у неё наступал очередной философский запой, я её практически не видел. Знал только, что она торчит в своей комнате, курит одну за другой сигареты от «Собрани», кашляет и что-то строчит. В тот вечер она была именно в таком настроении: в разгар вечеринки вдруг вспомнила, что забыла что-то сделать, села в машину и умотала, начисто забыв обо мне. Я был в расстроенных чувствах, к тому же единственный из мужчин — в чёрном галстуке. И, должно быть, первым в этой части штата нацепил темно-синий смокинг. А Лили была в платье в красную и зеленую полоску. Нас познакомили. Мы разговорились.
Узнав об отъезде моей жены, Лили предложила подбросить меня домой. Я сказал: о»кей. И мы потопали по снегу к её машине.
Ночь была звёздная; снег искрился и звенел. Машина ждала на стоянке на верху невысокого холма длиной сотни в три ярдов; склон стал гладким, как сталь. Не успели мы тронуться в путь, как нас занесло на ледяную дорожку и завертело. Лили потеряла голову и с воплем: «Юджин!» — обхватила меня за шею.
Автомобиль развернулся на триста шестьдесят градусов. На холме, кроме нас, не было ни души. Лили выпростала из коротких рукавов шубейки обнажённые руки и прижималась ко мне все время, пока автомобиль кружился на льду. Наконец я дотянулся до ключа зажигания и выключил мотор. Нас занесло в сугроб, однако не слишком глубоко. Я отобрал у неё руль. Ночь была сказочно прекрасна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59