Предводительница амазонок. Её окружало довольно большое число женщин-воительниц в кожаных жилетах. Здесь же была высокая девушка, партнёрша Дахфу по игре с черепами и явно важная персона. Не могу сказать, чтобы я очень обрадовался ухмылкам Бунама. Может быть, он пришёл, чтобы выразить мне благодарность? Или за этим — судя по гирляндам — кроется нечто большее? Меня также смущала странная экипировка женщин. Две из них держали черепа на длинных, ржавых железных пиках. Остальные были вооружены чем-то вроде мухобоек — кусочков кожи на длинных ручках, — но, судя по поведению амазонок, эти штуки явно предназначались не для насекомых. Я увидел также короткие хлысты. К этой группе присоединились барабанщики, и я решил, что сейчас начнётся церемония награждения — все ждут только знака Дахфу.
— Чего они хотят? — спросил я короля, который не сводил с меня глаз и не обращал внимания на Бунама, генеральшу и полуголых воительниц. Остальные тоже смотрели на меня, как будто пришли ко мне, а не к королю. Чёрный кожаный человек, направивший нас с Ромилайу в засаду, тоже был здесь — очевидно, неспроста. Мне стало не по себе. Король что-то говорил о последствиях единобороства с Муммой. Но я же не проиграл! Я добился блестящего результата!
— Чего они от меня ждут? — вновь обратился я к Дахфу.
Если на то пошло, он тоже дикарь. Вон, до сих пор забавляется черепом на голубой ленте — возможно, черепом своего отца — и украшает шляпу человеческими зубами. Но он раздвинул в улыбке мясистые губы.
— У нас для вас новости, мистер Хендерсон. Тот, кто поднимет Мумму, получает титул короля дождя — Сунго. Отныне, мистер Хендерсон, вы — Сунго.
— Объясните на простом английском языке, что это значит. — Про себя я подумал: хорошо же они отблагодарили меня за победу над Муммой! — Эти люди словно ждут от меня каких-то действий. Каких именно? Слушайте, ваше величество, не отдавайте меня на растерзание. Я-то думал, вы мне симпатизируете.
— Я и вправду вам симпатизирую. Причём эта симпатия с каждой минутой крепнет. Чего вы испугались? Для этих людей вы — Сунго. Они зовут вас с собой.
Не знаю, почему, но в этот момент я не мог полностью доверять этому парню.
— У меня только одна просьба. Если со мной должно случиться что— нибудь плохое, я просил бы дать мне возможность написать жене. Просто попрощаться. Если говорить по большому счёту, она ко мне хорошо относилась. И не причиняйте зла Ромилайу. Он не сделал ничего дурного.
Мысленно я уже слышал, как знакомые обсуждают мой конец: «Слышали? Хендерсон доигрался! Как, вы не знаете? Он сбежал в Африку и пропал без вести. Должно быть, стал задирать дикарей, и они пырнули его ножичком. Так ему и надо! Говорят, его состояние оценивается в три миллиона баксов. По— моему, он сам понимал, что у него не все дома, и презирал людей за то, что они дали ему уйти от ответственности за убийство. Он прогнил до мозга костей. — (Сами вы прогнили, ублюдки!) — Вечно предавался излишествам».
(Моим самым большим излишеством была любовь к жизни. Что с вами, ребята, вы не верите в перерождение человека? По-вашему, ему только и остаётся, что катиться по наклонной плоскости)?
— Ну что вы, Хендерсон, — укоризненно молвил король, — откуда такие мысли? С чего вы взяли, будто вам и вашему слуге грозит опасность? Отнюдь. Просто вас просят принять участие в ритуале очищения колодцев и водоёмов. Говорят, вы для этого сюда и посланы. Ха-ха-ха, мистер Хендерсон! Вы сказали, будто завидуете мне из-за того, что я — заодно с народом. Но и вы сейчас — тоже!
— Да, но я полный невежда в таких вещах. Вы же для этого родились.
— Не будьте неблагодарным, Хендерсон. Ясно же, что вы тоже для чего— нибудь да появились на свет.
Это меня убедило. Я спустился вниз под крики и завывания толпы, похожие на те, что слышишь по радио во время трансляции бейсбольного матча. Подойдя сзади, Бунам снял с меня шлем. Тучная генеральша, с трудом нагнувшись, сняла с моих ног ботинки, а затем — сопротивление бесполезно — шорты. Я остался в несвежих трусах. Но и на этом они не остановились. После того, как на меня водрузили гирлянду из листьев, генеральша освободила меня от этого последнего клочка материи. «Нет, нет!» — крикнул я, но трусы уже болтались вокруг колен. Случилось худшее — я остался в чем мать родила. Я попытался прикрыть срам руками и листьями, но Тату, старшая над амазонками, разогнула мне пальцы и вложила в них плётку со множеством хвостов. Все закричали: «Сунго, Сунго, Сунголей». Итак, я, Хендерсон, стал Сунго. И мы побежали. Оставив позади короля и Бунама, понеслись прочь с арены и дальше, по извилистым улочкам. Я бежал на израненных ногах по раскалённым камням и, по наущению Тату, выкрикивал вместе со всеми: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» По дороге амазонки сбили с ног пару подвернувшихся стариков. Мы обежали городок по периметру и очутились возле эшафота. Там вниз головой болтались повешенные тела; их терзали стервятники. Оттуда мы понеслись ещё быстрее. Я задыхался и то ли кричал, то ли всхлипывал. Какого черта? Куда мы несёмся во весь опор? Местом назначения оказался пруд, очевидно, служивший водопоем для скота. Неожиданно на меня набросился добрый десяток разгорячённых женщин. Они подняли меня в воздух и бросили; я очутился в горячей, мутной воде, где прохлаждалось несколько длиннорогих животных. Глубина воды составляла не более шести дюймов, так что можно сказать, что я приземлился в толстый слой ила. Не успел я подумать: уж не хотят ли они, чтобы меня засосало? — как несколько воительниц протянули мне железные пики и помогли выбраться на берег. Но к тому времени я до того вымотался, что мне уже было все равно. Злиться было бесполезно. Чувство юмора здесь тоже не годилось: все делалось с умопомрачительной серьёзностью. Я понадеялся, что хоть приставшая к телу грязь прикроет мой срам. Впрочем, эти могучие нагие женщины не обращали внимания. Возобновилась прежняя свистопляска; я вместе со всеми орал: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» Посмотрите, вот он, Сунго, покоритель Муммы, чемпион по тяжёлой атлетике! Вот он, Хендерсон, гражданин Соединённых Штатов, капитан Хендерсон, кавалер «Пурпурного сердца», ветеран фронтов Северной Африки, Сицилии, Монте-Кассино и так далее. Неугомонный искатель, жалостливый и грубый, упрямый старый дурак и пьяница со сломанными искусственными зубами, сеющий смерть и угрожающий самоубийством. О силы рока! О владыки небесные! Вот сейчас я испущу дух, и меня швырнут на кучу дерьма, на съедение грифам. В сердце моем родился крик: «Милосердия, о Господи!» И тотчас — «Нет, справедливости!» А потом — «Правды, правды!» И наконец — «Да свершится воля Твоя!» Этот сердобольный забияка, падающий с ног задира возвышает голос до небес, требуя правды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Чего они хотят? — спросил я короля, который не сводил с меня глаз и не обращал внимания на Бунама, генеральшу и полуголых воительниц. Остальные тоже смотрели на меня, как будто пришли ко мне, а не к королю. Чёрный кожаный человек, направивший нас с Ромилайу в засаду, тоже был здесь — очевидно, неспроста. Мне стало не по себе. Король что-то говорил о последствиях единобороства с Муммой. Но я же не проиграл! Я добился блестящего результата!
— Чего они от меня ждут? — вновь обратился я к Дахфу.
Если на то пошло, он тоже дикарь. Вон, до сих пор забавляется черепом на голубой ленте — возможно, черепом своего отца — и украшает шляпу человеческими зубами. Но он раздвинул в улыбке мясистые губы.
— У нас для вас новости, мистер Хендерсон. Тот, кто поднимет Мумму, получает титул короля дождя — Сунго. Отныне, мистер Хендерсон, вы — Сунго.
— Объясните на простом английском языке, что это значит. — Про себя я подумал: хорошо же они отблагодарили меня за победу над Муммой! — Эти люди словно ждут от меня каких-то действий. Каких именно? Слушайте, ваше величество, не отдавайте меня на растерзание. Я-то думал, вы мне симпатизируете.
— Я и вправду вам симпатизирую. Причём эта симпатия с каждой минутой крепнет. Чего вы испугались? Для этих людей вы — Сунго. Они зовут вас с собой.
Не знаю, почему, но в этот момент я не мог полностью доверять этому парню.
— У меня только одна просьба. Если со мной должно случиться что— нибудь плохое, я просил бы дать мне возможность написать жене. Просто попрощаться. Если говорить по большому счёту, она ко мне хорошо относилась. И не причиняйте зла Ромилайу. Он не сделал ничего дурного.
Мысленно я уже слышал, как знакомые обсуждают мой конец: «Слышали? Хендерсон доигрался! Как, вы не знаете? Он сбежал в Африку и пропал без вести. Должно быть, стал задирать дикарей, и они пырнули его ножичком. Так ему и надо! Говорят, его состояние оценивается в три миллиона баксов. По— моему, он сам понимал, что у него не все дома, и презирал людей за то, что они дали ему уйти от ответственности за убийство. Он прогнил до мозга костей. — (Сами вы прогнили, ублюдки!) — Вечно предавался излишествам».
(Моим самым большим излишеством была любовь к жизни. Что с вами, ребята, вы не верите в перерождение человека? По-вашему, ему только и остаётся, что катиться по наклонной плоскости)?
— Ну что вы, Хендерсон, — укоризненно молвил король, — откуда такие мысли? С чего вы взяли, будто вам и вашему слуге грозит опасность? Отнюдь. Просто вас просят принять участие в ритуале очищения колодцев и водоёмов. Говорят, вы для этого сюда и посланы. Ха-ха-ха, мистер Хендерсон! Вы сказали, будто завидуете мне из-за того, что я — заодно с народом. Но и вы сейчас — тоже!
— Да, но я полный невежда в таких вещах. Вы же для этого родились.
— Не будьте неблагодарным, Хендерсон. Ясно же, что вы тоже для чего— нибудь да появились на свет.
Это меня убедило. Я спустился вниз под крики и завывания толпы, похожие на те, что слышишь по радио во время трансляции бейсбольного матча. Подойдя сзади, Бунам снял с меня шлем. Тучная генеральша, с трудом нагнувшись, сняла с моих ног ботинки, а затем — сопротивление бесполезно — шорты. Я остался в несвежих трусах. Но и на этом они не остановились. После того, как на меня водрузили гирлянду из листьев, генеральша освободила меня от этого последнего клочка материи. «Нет, нет!» — крикнул я, но трусы уже болтались вокруг колен. Случилось худшее — я остался в чем мать родила. Я попытался прикрыть срам руками и листьями, но Тату, старшая над амазонками, разогнула мне пальцы и вложила в них плётку со множеством хвостов. Все закричали: «Сунго, Сунго, Сунголей». Итак, я, Хендерсон, стал Сунго. И мы побежали. Оставив позади короля и Бунама, понеслись прочь с арены и дальше, по извилистым улочкам. Я бежал на израненных ногах по раскалённым камням и, по наущению Тату, выкрикивал вместе со всеми: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» По дороге амазонки сбили с ног пару подвернувшихся стариков. Мы обежали городок по периметру и очутились возле эшафота. Там вниз головой болтались повешенные тела; их терзали стервятники. Оттуда мы понеслись ещё быстрее. Я задыхался и то ли кричал, то ли всхлипывал. Какого черта? Куда мы несёмся во весь опор? Местом назначения оказался пруд, очевидно, служивший водопоем для скота. Неожиданно на меня набросился добрый десяток разгорячённых женщин. Они подняли меня в воздух и бросили; я очутился в горячей, мутной воде, где прохлаждалось несколько длиннорогих животных. Глубина воды составляла не более шести дюймов, так что можно сказать, что я приземлился в толстый слой ила. Не успел я подумать: уж не хотят ли они, чтобы меня засосало? — как несколько воительниц протянули мне железные пики и помогли выбраться на берег. Но к тому времени я до того вымотался, что мне уже было все равно. Злиться было бесполезно. Чувство юмора здесь тоже не годилось: все делалось с умопомрачительной серьёзностью. Я понадеялся, что хоть приставшая к телу грязь прикроет мой срам. Впрочем, эти могучие нагие женщины не обращали внимания. Возобновилась прежняя свистопляска; я вместе со всеми орал: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» Посмотрите, вот он, Сунго, покоритель Муммы, чемпион по тяжёлой атлетике! Вот он, Хендерсон, гражданин Соединённых Штатов, капитан Хендерсон, кавалер «Пурпурного сердца», ветеран фронтов Северной Африки, Сицилии, Монте-Кассино и так далее. Неугомонный искатель, жалостливый и грубый, упрямый старый дурак и пьяница со сломанными искусственными зубами, сеющий смерть и угрожающий самоубийством. О силы рока! О владыки небесные! Вот сейчас я испущу дух, и меня швырнут на кучу дерьма, на съедение грифам. В сердце моем родился крик: «Милосердия, о Господи!» И тотчас — «Нет, справедливости!» А потом — «Правды, правды!» И наконец — «Да свершится воля Твоя!» Этот сердобольный забияка, падающий с ног задира возвышает голос до небес, требуя правды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59