— Простите, ваше величество. Я скорее перережу себе горло, чем стану подрывать вашу уверенность в себе в столь ответственный момент. Но нельзя ли упростить процедуру? Опоить зверя… дать наркотик…
— Спасибо, Хендерсон.
Я понял: терпение Дахфу на исходе. Он не стал напоминать мне, что он король варири, — я сам об этом вспомнил. Он позволил мне быть рядом. Возвёл в ранг своего друга. Я не должен ему мешать.
Мы сидели на шаткой платформе из жердей с настилом из тростника. В конце концов я не выдержал, встал и шагнул на узкую доску, где предстояло балансировать королю.
— Что вы делаете, Хендерсон?
— Слежу за Бунамом.
(На самом деле я хотел проверить жердь).
— Не стойте там.
Под моей тяжестью доска прогнулась, однако не треснула. Я вернулся на платформу и сел рядом с королём. Перед нами был утёс из песчаника, а дальше, в лощине, я разглядел маленькое каменное строение.
— Там кто-нибудь живёт?
— Нет. — Брошенный дом? Или он все-таки служит для каких-то целей?
— Только не для того, чтобы в нем жили.
Значит, это склеп? Но чей?
Король встрепенулся и прислушался.
— Они приближаются. Мчатся сломя голову. Видите? Хендерсон, вы видите?
Он приложил ладонь ко лбу, защищая глаза от солнца. Я сделал то же самое.
— Нет, не вижу.
— Я тоже. Начинается самое трудное.
— Ваше величество, вы его поймаете. Вы же всю жизнь имели дело с этими зверями. Вы — профи. Больше всего на свете я люблю наблюдать за работой мастеров своего дела — будь то такелажник, чечеточник, мойщик окон или представитель любой другой профессии. Как вы управились с черепами!
Я снял тропический шлем и, порывшись за подкладкой, извлёк бумажник, где хранил паспорт и четыре купюры по тысяче долларов.
— Ваше величество, я не показывал вам фотографии моей жены и детей? Вот моя жена. Мы ухлопали уйму денег на её портрет и все время ссорились. Я не хотел, чтобы она поместила его в галерее фамильных портретов, и дошёл до белого каления. Но на этом снимке она — красавица.
— Серьёзная особа, — молвил король.
— Подходящая жена для эскулапа, не правда ли?
— Подходящая жена для любого серьёзного человека.
— Боюсь, что Лили не согласилась бы с вами, ваше величество. Она вбила себе в голову, что я единственный гожусь ей в мужья. Один Бог, один муж… А вот и дети.
Он без каких-либо комментариев посмотрел на фотографии Райси, Эдварда, маленькой Элис и близнецов.
На следующем целлулоидном квадратике был изображён я сам в алом халате и охотничьей шапчонке, со скрипкой под мышкой и странным выражением лица. Я только сейчас обратил на него внимание. Далее на свет явилось удостоверение кавалера «Пурпурного сердца».
— О! Так вы — капитан Хендерсон?
— Был комиссован по состоянию здоровья. Хотите взглянуть на следы моих боевых ран, ваше величество? Я подорвался на противопехотной мине. Мне повезло: взрывная волна отбросила меня на двадцать футов. Вот здесь, на бедре… уже плохо видно из-за отросших волос. Ранение в живот было гораздо тяжелее. У меня начали вываливаться внутренности. Я зажал их руками и в полусогнутом состоянии дотопал до перевязочной.
— Вы очень гордитесь своими страданиями, да, Хендерсон?
Он подметил, что я неравнодушен к теме страданий. И сейчас, когда мы сидели на верхотуре в ожидании торжественной встречи, давал мне понять, что страдание — ближайший путь к Богу. Уж поверьте, я знал своего друга! Не стану отрицать — я действительно гордился своими несчастьями и считал, что никто в целом свете не страдал столько и так тяжело, как я.
Но больше нельзя было разговаривать, потому что шум приближался. Серебряные трели цикад заглушил стук трещоток. Слуги с копьями подняли опускную дверь, чтобы выпустить вспугнутую загонщиками дичь. Высокая трава буша заходила ходуном, как морская вода, когда полный рыбы невод поднимается на поверхность.
— Смотрите! — воскликнул Дахфу, указывая в сторону обрыва, где мчались парнокопытные с кручёными рогами — то ли газели, то ли антилопы. Во главе стада бежал крупный самец. Опустившись на одно колено, Дахфу впился взглядом в заросли. Там, в траве, обозначились словно бы ручейки: то спасались бегством разные мелкие зверюшки. Птиц спешили подняться в небо. Я различил в траве планки высотой шесть-восемь дюймов, которых не заметил раньше. На мой немой вопрос Дахфу ответил:
— Правильно, Хендерсон, это рельсы. После поимки Гмило на них установят колёса, чтобы увезти клетку.
После того, как парнокопытные проскочили в открытые ворота, туда, словно толпа иммигрантов, ринулась обезумевшая от ужаса мелюзга. Показалась гиена. В отличие от других, она знала о нашем присутствии и метнула в нас быстрый взгляд, сопроводив его рычанием. К сожалению, на платформе не было ничего такого, чем можно было бы в неё бросить; пришлось ограничиться плевком.
— Лев, лев! — закричал король, вскакивая на ноги и указывая туда, где, примерно в сотне ярдов от нас, трава не затрепетала, а пошла крупными волнами от метаний крупного зверя.
Я вскочил на узенький выступ — что-то вроде подножки, с которой можно было соскочить на жердь.
— Хендерсон — не сметь!
Король бросил на меня испепеляющий взгляд, и я подчинился — вернулся в «хижину» и уселся на пол. Король сам ступил на жердь и, развязав узел, немного намотал на руку привязанный к клетке трос. Клетка зашевелилась. Она была такой лёгкой, что, если бы не балласт, давно поднялась бы в воздух. Король сбросил шляпу, чтобы не мешала.
Солнце обожгло моё незащищённое лицо. Я висел над загоном, как гигантская горгулья. Несмотря на грохот, производимый загонщиками, снова стали слышны рулады насекомых. Лощина вдали алела и пенилась цветочками кактусов; даже на значительном расстоянии их шипы вонзались мне прямо в сердце. Природа вела со мной безмолвный разговор. Я мысленно задал ей вопрос о судьбе этого безумца, одержимого идеей поимки льва, но не получил ответа. Природа говорила только о себе самой. Мне оставалось только корчиться телом и душой, сидя на шаткой платформе. Страх за короля вытеснил все остальные чувства.
— Видите гриву, Хендерсон? — вскричал король.
Он по-прежнему держал трос; клетка закачалась; раздался перестук камней. Я не мог смотреть, как он балансирует на узкой рейке, с грузом булыжников над головой. Любого из них, если бы он вывалился из плетёной клетки, было бы достаточно, чтобы убить его.
Снизу донеслось грозное рычание. Я опустил глаза и увидел перед собой огромную, злющую, волосатую львиную морду. Она была сплошь в морщинах; в этих складках таилась смерть. Хищник открыл пасть, и на меня дохнуло смертельным жаром. Я непроизвольно забормотал себе под нос: «Господи, как бы ты ко мне ни относился, не дай мне свалиться в эту живую мясницкую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59