Я проснулся от шума. Во дворе разворачивалась машина. Здесь? Ночью? Тут и днем-то они редко бывают. Не понравилось мне это. И правильно не понравилось.
…На пороге стояла… Светка.
— Ты здоровый? — Я еще ее терпеть не мог и потому, что она сроду не здоровалась. Поебать — кто ты. Ни здрасьте, ни до свидания. Чума.
— В каком смысле?
— Васька в реанимации. Кровь нужна… Сегодня пил?
У меня рухнуло вниз сердце.
— Да нет. А что случилось?
— Под машину попал, пьяный. Блядь, говорила я вам, допьетесь, скоты!
— Группа у него какая?
— А у тебя какая?
— Третья.
— А резус не ебанутый у тебя?
— Да нормальный у меня резус! Положительный.
Ну, чума!
— Пойдет. Быстро в машину!
…В машине Светка на ходу потрошила свой роскошный кожаный органайзер, выискивая адреса и телефоны. Шофер напряженно молчал, не отрывая глаз от дороги. Несколько раз мы останавливались, она выскакивала, матерясь и скрипя зубами, и исчезала в дверях домов. Чаще она возвращалась ни с чем. Но еще пару доноров эта вампирша вбила в машину пинками. С тех пор я уважаю ее. Чума.
Кровь моя напрямую не подошла. Но для плазмы или там еще чего годилась. Вообще, на плазму берут днем — это не срочно. Но Светка сказала, что лично отхуярит каждого по отдельности, если с меня сейчас не сольют столько крови, сколько я смогу выдержать. Никто не решился ничего сказать. Чума не принимала никаких возражений. Она просто приказывала. Когда я вышел в коридор, придерживая правой рукой левую, Светка стояла у мраморной колонны и зло плакала — молча и мощно. Ни одного звука — только скрип зубов. Увидев меня, она вытерла платком свое породистое лицо и подошла ко мне.
— Голова не кружится?
Я не верил своим ушам. Тон был очень даже дружеский. И без матов.
— Да нет. Расскажи, что случилось-то?
— Он вышел из общежития. Кстати, я еще эту суку…
— Да ладно, ты о нем…
— А что о нем? Пошел за очередным пузырем, там, ты помнишь, можно вокруг обойти, а можно на горку подняться. Он поднялся. И заскользил вниз. Влетел прямо под «девятку». Никто не виноват. Кроме него, дурака. Перелом таза, ребер, черепно-мозговая. Вылечу — убью.
Последняя фраза поразила даже ее саму. Она засмеялась. И я вдруг увидел перед собой женщину изумительной, нечеловеческой красоты… и понял — почему Вася на ней женился. Для меня это всегда было неразрешимой загадкой. — Сейчас, подожди меня. Я схожу спрошу — что там у него. Доживет до утра или нет… — она сунула мне свою сумку.
— Подержи пока. И иди в машину…
…Измученный шофер спал, запрокинув голову и широко открыв рот. В полуоткрытых его глазах светились белки. Он вздрогнул от моего стука по стеклу окна и вцепился в баранку, как лемур. Потом, посмотрев на меня краем глаза, облегченно выдохнул.
— Я уж думал — она.
— А что, страшно? — спросил я, захлопнув дверь.
— Не говори. Ты ее вечером не видел. А я видел.
— Ты давно у нее работаешь? — спросил я.
— Вообще, в ихней фирме уже полгода. А ее я месяц вожу.
— Уходить не собираешься?
— Нет, — с непонятной гордостью сказал шофер, — не собираюсь.
Дверь открылась и в машину полезла Светка.
— Доживет, — успокоено сказала она. — Пусть, блядь, попробует не дожить! Хоронить буду лично!
— Ну ты уж… совсем озверела, — сказал я, полный иронии.
— Ну-ка, там, возле тебя, сумка. Дай-ка ее сюда. — Светка сняла шапку и взъерошила себе волосы двумя руками. На приборной панели горели часики с иероглифами и цифрами. «4:10 AM». Светка щелкнула по ним холеным ногтем.
— Ни хрена себе. Спать-то я буду сегодня, нет? Алексей, где наша фанерка? Порежь-ка…
Я подал ей тяжелую кожаную сумку, в которой что-то перекатывалось и звякало. Светка перехватила ее, поставила к себе на колени и стала там рыться. Достала батон, колбасу, кусок сыра. Для шофера это было, видать, уже в порядке вещей и он вытащил откуда-то небольшой кусок ламинированной фанеры. Стал резать все крупными кусками, покачивая головой от недосыпания.
— Водки у меня нет, красного вина тоже, кровь мы тебе коньяком восстановим… Не против?
— Нет, не против. — Я принял от нее мельхиоровый стаканчик с коричневой жидкостью. — А ты, Света?
— Ну и я… А то свалюсь сейчас. Пей быстрее — стакан второй не могу найти, укатился куда-то.
Мы выпили по очереди два раза. Светка рвала бутерброды не хуже Карата, видно было, что давно не ела. Алексей тоже умял пару бутеров и выпил минералки. За окном было муторно, летел снег. Поземка тащила по сугробу мятый полиэтиленовый пакет. Мы сидели, как космонавты, такие одинокие — каждый сам по себе — и нужные, и ненужные одновременно. В такое время пить очень странно. Организм мой вежливо постучался изнутри, не услышал ответа, пожал плечами и уложил коньяк куда надо. А поспать нельзя, спросил он? Пока нет, ответил я. А когда будет можно, спросил он. Ночью, сказал я. А, пардон, сейчас что, спросил организм. А сейчас я с дамой. А, решил организм, секс то есть. С дамой, назидательно сказал я, это не всегда секс. Ни хуя себе, сказал организм, тогда давай еще бутер. Это можно, сказал я.
— Я, Алкаш, Ваську на свадьбе какой-то увидела. Глаза у него темные, смотрят ласково, и улыбаются. Увидел меня — танцевать пригласил. А я злая, неприступная такая. По жизни, понимаешь. Ко мне мужики всегда липли. А я же умная. Я же сильная. Единственный ребенок в семье. Какой я еще могла быть? Васька тогда второй раз женат был. И ребенок у него. Как так получилось? Танцуем с ним, а он смотрит мне в глаза и улыбается. Потом спрашивает — ты всегда такая хмурая. Я говорю — нет, я еще какая веселая. И тут — драка. Чего там будущие родственники не поделили — не знаю. Ничего понять невозможно. Бьют кого-то, и достается вдруг мне. Я чью-то морду режу вдоль и поперек маникюром, а Васька сходу крошит всех подряд, выдирает меня из толпы и уносит на руках. На глазах у жены. А массовик музыку не остановил. Умница. Веселый массовик был. Но, слава богу, улеглось там все. Жены, дамы на руках у кавалеров повисли, мировую распили, дрались уже потом только на улице. Прогресс. А Васька отнес меня в коридор и начал целовать. Режу и его вдоль и поперек. Я, Алкаш, 85 килограмм вешу. Я и без ногтей могу. Тут жена его появляется в дверях. У этой еще хлеще маникюр. Вообще расписала его под хохлому. Короче, ухожу я с этой свадьбы куда глаза глядят.
Я вдруг вспомнил: «А Ленка была здоровая, как лошадь»… И привиделся мне смысл…
— Четыре ногтя сломала. Хотя, ты этого не поймешь… не мужского это ума дело. Сижу два дня дома, синяк зализываю. Злая как кобра. Заявляется. На лице — крестики-нолики. Как узнал, где живу? Белые розы, шампанское. Спрашиваю — а жена? Ничего, говорит, здорова… Я говорю, сейчас тебя убью, я тебя не об этом спрашиваю. Танцевать, Алкаш, это одно, а при живой жене к другой женщине с белыми розами приходить — это совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37