И только когда к зданию подъехала одна из дежурных машин, вылезший из нее полицейский, выслушав Строба, усадил его за стол и записал все необходимые данные.
Ну, конечно, судья Строб раскипятился на весь белый свет. И то сказать, виданное ли дело судью — в Америке должность, как выразился бы великий стилист Ульянов, архипочетная — эдак-то мурыжить. Отчего, конечно, история эта в газетах прогремела, попав, соответственно, и на эти страницы.
Но это, как мы уже заметили, судья. А вот вам и случай с гражданами из попроще. В марте 1996 года некая Эми Хоу была сбита автомашиной в самой столице Соединенных Штатов. Сбита, слава Богу, не насмерть — но перелом ноги все-таки случился. Виновный водитель с места происшествия удрал, но свидетелей было море. И трое из них успели записать номер негодяйского автомобиля.
Тут, казалось бы, для полиции уже и тесто замесили, и сковородку разогрели. Только и осталось, что блинчик испечь. Ан дело как стояло, так и продолжало пребывать в таком вертикальном положении.
Тогда муж Эми Хоу сделал и следующий шаг. По номеру автомобиля он каким-то уж там образом выяснил фамилию и имя владельца, а равно его, владельца, домашний адрес и даже телефон. С каковыми данными и явился в полицию.
И только в сентябре — почти семь месяцев спустя после происшествия — полиция наконец раскачалась. Полицейский спикер, выступая перед прессой — а мистер Хоу поднял-таки некоторый шум, оказавшись из нетерпеливых — сказал, что теперь, когда полиция располагает необходимыми данными, она готова начать расследование.
Что ведь, как вы понимаете, тоже ни черта еще не значит. Здесь речь не о том даже, что расследовать этим столичным полицейским было практически нечего, поскольку пострадавшие и сам-то блинчик за них уже испекли. Речь о том, что ведь взявшись — неизвестно еще чего и нарасследуют.
Этот момент в их полицейской работе для окружающих — однозначно один из самых небезопасных. Что вам хотя бы и Кевин Экерман, студент Бостонского университета, мог бы поведать. В июне 1997 года арестовали его по обвинению в поджоге. После чего расследование на всю катушку и раскрутили.
В оправдание полиции — очень уж относительное и натянутое оправдание -то лишь сказать можно, что типом лица Кевин и впрямь злоумышленника-поджигателя (которого один свидетель вроде бы засек) несколько напоминал. И, хотя был он на ПЯТНАДЦАТЬ сантиметров выше того (что свидетель все-таки отметил), закрывать дело полиции было невтерпеж, отчего бедного Кевина и поволокли на скамью подсудимых.
А уже на судебном слушании выяснилось, что полиция никаких доказательств причастности Экермана к преступлению не собрала и собирать, похоже, не намеревалась. За исключением, конечно, упомянутого физиономического сходства. Никаких следов — ни бензина, ни золы там с пеплом — не было обнаружено ни на его одежде, ни на коже. Не имел он и никакого мотива поджигать что бы то ни было. И еще: ПЯТНАДЦАТЬ свидетелей показали, что в момент совершения преступления Кевин Экерман был с ними на развеселой студенческой вечеринке, никуда ни на минуту с нее не отлучаясь.
А это совсем уж на сладкое. Единственный свидетель, на показаниях которого все это дело полицией и было выстроено, сам сиживал не единожды. К тому же более чем раз-другой именно за дачу ложных показаний.
Конечно, какое уж тут обвинение может быть. Отпустили парня с Богом. Всего-то и отделался тем, что с июня до февраля на нарах отлежаться пришлось.
Расти Стриклэнду, жителю Рима (есть такой в штате Джорджия), полицейское расследование стоило чуть больше крови и нервов. В 1991 году полиция — по какому-то уж там сигналу — ворвалась в его дом, учинив обыск, в ходе которого были найдены десятки пластиковых мешочков с белым порошком. Арестованный Стриклэнд, что удивительно, не особо и нервничал, а всего лишь просил полицию сделать анализ содержимого найденных мешочков. А вот когда полиция положила на стол результаты анализа, согласно которым белый порошок был самым отборным кокаином — у Расти задрожали и руки, и ноги, и все остальное. Братцы, сказал он, да за что ж вы меня так-то под монастырь, какой кокаин?!
Так вот и продолжал орать, даже и на суде, где ему впаяли весомых двенадцать лет. Сидит себе Расти Стриклэнд — в не самой, понятно, для него симпатичной компании. Но и не просто сидит, а строчит слезные письма — начальнику полиции, судье, губернатору. Не с просьбой о помиловании, нет — с просьбой сделать ЕЩЕ РАЗ анализ проклятого порошка.
В общем, через полгода кто-то сверху приказал: черт с ним, порошком, просейте уж там его да засыпьте в положенную колбу, чтобы этому писателю раз и навсегда кислород перекрыть. После чего был сделан анализ.
Который показал, что белый порошок, стоивший Расти двенадцатилетнего срока есть не что иное, как… порошковое мыло. И что мешочки эти криминальные даже следов кокаина не содержали. После чего и получился наш Расти свободным человеком, всего-то год без какой-то малости в тюряге протрубив.
А с первым анализом дело было очень даже просто. Не было там никакого такого злого умысла. И судмедэксперт никаким таким личным врагом Расти Стриклэнду тоже не был. Просто шло у него дело к концу рабочего дня, когда порошок злополучный ему на анализ приперли. Спросил, конечно: на что тут подозрение имеется. Ему говорят: на кокаин. Что он, никаких колб не пачкая, в формуляр анализа и записал.
А уж дальше любой понимает: за подпись данную человек должен даже ценой жизни держаться. Тем более если эта жизнь — чужая. Так что эксперт свой анализ и на суде под присягой отстаивал. Ну, конечно, не вкатили ему, химику, двенадцати годов — как оно по справедливости полагалось бы. Уволили, правда — это уж на всю катушку. Но опять же не единственный же это Рим на планете. Уже химик тот где-нибудь еще химичит…
Вот и вышли мы с вами, как и обещано было, на экспертов — народ даже в полиции совершенно особый. Которому запросто одним росчерком пера — в результате минутной лени (а это у них, похоже, состояние перманентное) — невинного человека на десяток лет в зону сосватать, а то и на вышку определить. Хотя, конечно, случается и с точностью до наоборот — когда из-за той же лени преступник спокойненько продолжает по улицам ошиваться.
В конце восьмидесятых годов ушел с почетом на пенсию некий судмедэксперт, Джозеф Судимак, до того ответственно трудившийся в штате Огайо. А в 1995 году возбудила прокуратура дело уголовное по поводу состоявшегося едва ли не двадцать лет до того убийства. Которое — не взирая на явные признаки насилия — тем самым судмедэкспертом Судимаком было определено как самоубийство. Отчего никакое «висячее» дело никому больше глаз не мозолило (до, конечно, того самого девяносто пятого года).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122