«Я для этой должности не гожусь и нельзя меня было до этого кресла допускать». По-мужски сурово и справедливо. (История, правда, не упоминает, после которой там по счету стопки — но это уже неважно, потому как что у трезвого на уме, и так далее. Но из прочих всех — и во все века — многим ли мысль такая вообще в голову приходила?)
Потом, конечно, президенты себе такой откровенности не позволяли. Наоборот, к народу с речами самыми возвышенными шли. Да вот хоть как тот же Кеннеди, эвон как нацию-то тряхнул: не спрашивай, дескать, что для тебя может сделать страна, а спроси себя, что ты для своей страны можешь сделать. Ну, все, конечно, слезьми залились, в грудь себя покаянно колотить принялись.
А молодой президент, сорвав на такой зажигательной речи бурю аплодисментов, пошел себе да и назначил совсем уж сопливого братца Роберта все на ту же сладкую должность Генерального прокурора. Тут кое-кто зашумел было. Как же, говорят, да ведь пацан только что со скамьи студенческой, что ж это такое делается? На что президент и ответил (опять-таки цитирую дословно): «Не вижу ничего дурного в том, чтобы дать Бобби поднакопить опыта, прежде чем он начнет частную практику». Сказано было, прямо признаем, не без логики, так что братец Бобби в том кресле и остался.
Тогда, правда (а уж сейчас тем более), первая речь куда как шире второй тиражировалась. Может, для воспитания молодежи на положительных примерах, может, еще почему.
Ну, а постельные его похождения (где любовницы, и среди них первая дива экрана Мэрилин Монро, по-моему, и не десятками даже исчислялись) — да кто ж такими пустяками будет себе голову забивать? Чай, не в монастырь ведь поступал человек — в президенты. (А пример положительный, как я всегда и думал, сила великая. К президенту-то Кеннеди, всем его обликом очарованный, пробился как-то мальчонка — чуть было не написал «пионер» — руку принялся жать, сфотографироваться попросился. Хочу, говорит, стать таким же, как вы, товарищ Кеннеди. Президент и спрашивает: как же тебя, мальчик, зовут, и откуда ты родом? Звать меня, говорит, Билли. Из Арканзаса я. Такая вот была историческая встреча, на фотографии запечатленная. И, кстати, как мальчонка мечтал — так ведь оно по всем статьям и вышло…)
Тут наиболее чувствительные могут как всегда завозмущаться. Дескать, что ж теперь на Кеннеди-то наваливаться, когда его — а, между прочим, и братца Роберта тоже — так бессердечно застрелили насмерть. И о мертвых, дескать, либо хорошо, либо ни шиша. Но тут кроме валидола мне посоветовать нечего. Потому как в книжке этой мы с мертвецами — в том числе и с теми, что не совсем добровольно с жизнью расставались — кругом дело имеем. (Да ведь и книжка — не газета, не в один день и не на один же день пишется. Писал бы только о живых — да сегодня он жив, а завтра вполне может и так, что в сортир головой да в речку.)
Но по большей части такие возмущения по другой причине могут происходить. По той, что — как же так, любимая же статуя! Тут, однако, ничего не попишешь, такому уж занятию предаемся, чтобы к статуе той на метр поближе и позолоту ногтем. Неизбежны таковские расстройства в наш век обилия божков да идолов, которых вплотную для душевного спокойствия лучше и не рассматривать. Но, с другой стороны, а кто вам сказал, что так я вашим душевным спокойствием озабочен?
А конфуз такой с любой скульптурой из этого ряда может произойти. Если уж по президентам пока пошли, то вот вам и еще случай, с парой в тамошних краях едва ли не официально канонизированной (да и в тутошних к ним тоже, сдается, с полным почтением). Франклин Делано и Элеонора Рузвельты.
Я тут не к тому, чтобы всю их богатую биографию по косточкам разбирать (на что и всей этой книги хватить не может), а так просто — колупнуть едва ли и не наугад.
Ну, образ и впрямь благолепный. Он — отец нации, войну, можно сказать, едва ли не в одиночку выигравший (что вроде и на этом берегу перепевать начинают), депрессию великую действиями решительными разгребший, ну и так далее (о чем мы здесь не будем, ибо тема совершенно особая). За что благодарный народ, похерив Конституцию, на три срока его и избирал.
Благообразный такой государственный муж, к креслу инвалидному по причине полиомиелита прикованный. (Кресло это в хрониках американскому народу, впрочем, старались не демонстрировать. Как-то оно, по мнению киношников, величия Ф.Д.Р. не добавляло.)
Жена его верная, Элеонора, первой из президентских жен так широко на народ вышла. Взглядов самых передовых, либеральных и восторженных. Каковые даже излагала в статьях и речах (по сей день издающихся и раздерганных на афоризмы — стало быть, спрос есть). И сама — прямо как Ганди в юбке (тоже еще, кстати, статуя — со временем и к Махатме на шажок подступим), и семья — дружная, спаянная, образец для всенародного подражания.
При той, однако, мелочи, что отношения семейные выстроены были по тем временам не вполне и стандартно. С мужем у них любовь не залаживалась (и, как пишут, не по причине инвалидности, которая не мешала же ему по любовницам в коляске разъезжать весело), другой мужчина достойный тоже, видать, не подвернулся — и ушла наша либеральная Первая Дама с головой в однополую любовь. За которую сейчас в иных учреждениях власти, может, и ордена, и должности раздают как при Гелиогабале — а тогда в шесть секунд можно было из всех Белых домов вместе с мужем и коляской вылететь.
И такая у мадам Рузвельт любовь с Лореной Хикок, репортершей Ассошиэйтед Пресс, затеялась, что написала ей мадам ни много ни мало — а две с половиной тысячи страстных донельзя писем (ну, расходы на марки мы тут считать не будем), а равно и приютила на несколько лет в Белом Доме, снабжая деньгами в количествах, позволивших потом Лорене безбедно остаток жизни прожить.
Опять же люди взглядов наиболее передовых поинтересоваться могут хмуро: ну и что? Да ничего, не считая того, что кроме собственной ее сексуальной ориентации тут речь и о государственном в некоторой степени кармане шла. Я же сказал: мелочь, так, наугад колупнули. И то еще тут, что после свиданий страстных с полюбовницей шагала Элеонора с головой, гордо поднятой, на очередную с мужем съемку, дабы с чистой душой продемонстрировать восторженным американцам незыблемость института семьи в тех самых Соединенных Штатах.
Мелочь, еще раз и повторю. Но и характерная мелочь. Потому что одни для народа нравственные устои да законы (ибо однополая любовь в те времена за пределами законов и находилась) — и совсем другие для тех, что при власти. И не сенсационности ради пример — а из-за его же, примера, типичности.
Оно, конечно, нового ничего нет. С древних времен сказано: «квод лицет Йови, нон лицет бови», в том смысле, что дозволенное Юпитеру не дозволено быку — скотине, то есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Потом, конечно, президенты себе такой откровенности не позволяли. Наоборот, к народу с речами самыми возвышенными шли. Да вот хоть как тот же Кеннеди, эвон как нацию-то тряхнул: не спрашивай, дескать, что для тебя может сделать страна, а спроси себя, что ты для своей страны можешь сделать. Ну, все, конечно, слезьми залились, в грудь себя покаянно колотить принялись.
А молодой президент, сорвав на такой зажигательной речи бурю аплодисментов, пошел себе да и назначил совсем уж сопливого братца Роберта все на ту же сладкую должность Генерального прокурора. Тут кое-кто зашумел было. Как же, говорят, да ведь пацан только что со скамьи студенческой, что ж это такое делается? На что президент и ответил (опять-таки цитирую дословно): «Не вижу ничего дурного в том, чтобы дать Бобби поднакопить опыта, прежде чем он начнет частную практику». Сказано было, прямо признаем, не без логики, так что братец Бобби в том кресле и остался.
Тогда, правда (а уж сейчас тем более), первая речь куда как шире второй тиражировалась. Может, для воспитания молодежи на положительных примерах, может, еще почему.
Ну, а постельные его похождения (где любовницы, и среди них первая дива экрана Мэрилин Монро, по-моему, и не десятками даже исчислялись) — да кто ж такими пустяками будет себе голову забивать? Чай, не в монастырь ведь поступал человек — в президенты. (А пример положительный, как я всегда и думал, сила великая. К президенту-то Кеннеди, всем его обликом очарованный, пробился как-то мальчонка — чуть было не написал «пионер» — руку принялся жать, сфотографироваться попросился. Хочу, говорит, стать таким же, как вы, товарищ Кеннеди. Президент и спрашивает: как же тебя, мальчик, зовут, и откуда ты родом? Звать меня, говорит, Билли. Из Арканзаса я. Такая вот была историческая встреча, на фотографии запечатленная. И, кстати, как мальчонка мечтал — так ведь оно по всем статьям и вышло…)
Тут наиболее чувствительные могут как всегда завозмущаться. Дескать, что ж теперь на Кеннеди-то наваливаться, когда его — а, между прочим, и братца Роберта тоже — так бессердечно застрелили насмерть. И о мертвых, дескать, либо хорошо, либо ни шиша. Но тут кроме валидола мне посоветовать нечего. Потому как в книжке этой мы с мертвецами — в том числе и с теми, что не совсем добровольно с жизнью расставались — кругом дело имеем. (Да ведь и книжка — не газета, не в один день и не на один же день пишется. Писал бы только о живых — да сегодня он жив, а завтра вполне может и так, что в сортир головой да в речку.)
Но по большей части такие возмущения по другой причине могут происходить. По той, что — как же так, любимая же статуя! Тут, однако, ничего не попишешь, такому уж занятию предаемся, чтобы к статуе той на метр поближе и позолоту ногтем. Неизбежны таковские расстройства в наш век обилия божков да идолов, которых вплотную для душевного спокойствия лучше и не рассматривать. Но, с другой стороны, а кто вам сказал, что так я вашим душевным спокойствием озабочен?
А конфуз такой с любой скульптурой из этого ряда может произойти. Если уж по президентам пока пошли, то вот вам и еще случай, с парой в тамошних краях едва ли не официально канонизированной (да и в тутошних к ним тоже, сдается, с полным почтением). Франклин Делано и Элеонора Рузвельты.
Я тут не к тому, чтобы всю их богатую биографию по косточкам разбирать (на что и всей этой книги хватить не может), а так просто — колупнуть едва ли и не наугад.
Ну, образ и впрямь благолепный. Он — отец нации, войну, можно сказать, едва ли не в одиночку выигравший (что вроде и на этом берегу перепевать начинают), депрессию великую действиями решительными разгребший, ну и так далее (о чем мы здесь не будем, ибо тема совершенно особая). За что благодарный народ, похерив Конституцию, на три срока его и избирал.
Благообразный такой государственный муж, к креслу инвалидному по причине полиомиелита прикованный. (Кресло это в хрониках американскому народу, впрочем, старались не демонстрировать. Как-то оно, по мнению киношников, величия Ф.Д.Р. не добавляло.)
Жена его верная, Элеонора, первой из президентских жен так широко на народ вышла. Взглядов самых передовых, либеральных и восторженных. Каковые даже излагала в статьях и речах (по сей день издающихся и раздерганных на афоризмы — стало быть, спрос есть). И сама — прямо как Ганди в юбке (тоже еще, кстати, статуя — со временем и к Махатме на шажок подступим), и семья — дружная, спаянная, образец для всенародного подражания.
При той, однако, мелочи, что отношения семейные выстроены были по тем временам не вполне и стандартно. С мужем у них любовь не залаживалась (и, как пишут, не по причине инвалидности, которая не мешала же ему по любовницам в коляске разъезжать весело), другой мужчина достойный тоже, видать, не подвернулся — и ушла наша либеральная Первая Дама с головой в однополую любовь. За которую сейчас в иных учреждениях власти, может, и ордена, и должности раздают как при Гелиогабале — а тогда в шесть секунд можно было из всех Белых домов вместе с мужем и коляской вылететь.
И такая у мадам Рузвельт любовь с Лореной Хикок, репортершей Ассошиэйтед Пресс, затеялась, что написала ей мадам ни много ни мало — а две с половиной тысячи страстных донельзя писем (ну, расходы на марки мы тут считать не будем), а равно и приютила на несколько лет в Белом Доме, снабжая деньгами в количествах, позволивших потом Лорене безбедно остаток жизни прожить.
Опять же люди взглядов наиболее передовых поинтересоваться могут хмуро: ну и что? Да ничего, не считая того, что кроме собственной ее сексуальной ориентации тут речь и о государственном в некоторой степени кармане шла. Я же сказал: мелочь, так, наугад колупнули. И то еще тут, что после свиданий страстных с полюбовницей шагала Элеонора с головой, гордо поднятой, на очередную с мужем съемку, дабы с чистой душой продемонстрировать восторженным американцам незыблемость института семьи в тех самых Соединенных Штатах.
Мелочь, еще раз и повторю. Но и характерная мелочь. Потому что одни для народа нравственные устои да законы (ибо однополая любовь в те времена за пределами законов и находилась) — и совсем другие для тех, что при власти. И не сенсационности ради пример — а из-за его же, примера, типичности.
Оно, конечно, нового ничего нет. С древних времен сказано: «квод лицет Йови, нон лицет бови», в том смысле, что дозволенное Юпитеру не дозволено быку — скотине, то есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122