!
Но тут пришёл друг этого воина, такой же независимый воин.
– Мне горько на тебя смотреть – я считал тебя своим другом, а ты был всего лишь истуканом! Воин должен пройти через невыносимые душевные муки, и только тогда он – воин, равный богам, и обретает ценность жизни и смерти, которую боги у него не могут отнять! Ты прошёл через подвиги своего тела, ты человек только наполовину! – Он молча повернулся спиной к белой черте, чтобы не видеть больше своего бывшего друга.
И тут случилось то, чего не случалось никогда: воин вернулся из-за белой черты! Воины никогда раньше не меняли своего решения и всегда прыгали в пропасть, потому что для воина вернуться обратно было величайшим позором!
Его высекли под овации и восторженные крики толпы. Это был подвиг, о котором долго ещё говорили. В учебниках военной истории он описан среди величайших подвигов. То, что для одного человека трусость, для другого – великий подвиг. Важно, кто переходит белую черту!
Какие-то, особенно сильные, самоубийства запоминаются надолго, но чаще самоубийства происходят очень обыденно…
– Женщина, не делайте глупости! Не пересекайте черту! Поделитесь, расскажите, я прошу вас! – это сердобольная журналистка встала на пути очередной самоубийцы.
Женщина послушалась, рассказывает. Её обступает народ и замирает вокруг неё. Ей сочувственно кивают, поддакивают, возмущаются…
– Это не люди – с человеком так поступать!
– Да вы мне только скажите, кто он, я сейчас пойду и череп ему проломлю!
– Надо было к судье сразу идти!
– Вы сейчас просто расстроены! У вас в жизни всё наладится!
– Постойте минуточку!
Поздно. Она пересекла белую черту, сказав:
– Нет уж, хватит с меня всего этого!
Все замолчали. Женщина усталой, но решительной походкой подошла к пропасти и, не оглянувшись, сделала роковой шаг. Толпа ахнула, начались сдержанные обсуждения. Чем-то она была похожа на капризного ребёнка – «не понравилось и уйду!»
На сердобольную журналистку эта смерть произвела большое впечатление, она что-то говорила коллегам о своих переживаниях, руки её тряслись, и вся она дрожала. Потом заявила, что она всё поняла и больше никогда больше сюда не придёт, и ушла.
Не знаю, что она могла понять. Ребята называют это слабым самоубийством. Те, кто здесь живет, понимают, что смерть одного человека никак не равна смерти другого человека.
– Пропустите нас! – Толстая волевая женщина решительно шла через толпу и вела с собой девочку лет восьми и мальчика лет пяти.
Шум мгновенно стих, и толпа молча расступилась. Я сразу узнал её, и моё сердце замерло. Просто замерло, и мне кажется, что оно и не билось в то время.
– Куда ж вы детей-то ведёте?! Вы же мать! – воскликнула какая-то женщина с ребёнком.
– А вот это не твоё дело! – огрызнулась та.
У белой черты дорогу ей преградили полицейские:
– Согласно закону…
– Да, я знаю! – она перешла белую черту, оставив детей с полицейскими.
Молодой обаятельный лейтенант присел перед детьми на корточки и тихо о чём-то расспрашивал.
– Да, это наша мама.
– Да, мы её любим.
– Папа был моряком, он утонул в море, – слышались детские голоса в тишине, нарушаемой только шумом моря и стрёкотом двух телекамер.
– Я с мамой!
– Я с мамой!
Дети перешли белую черту. Теперь они стояли рядом с белой трибуной. Дети прижались к матери, и она положила им руки на плечи.
– А теперь объясните нам, пожалуйста: чем вы все лучше нас? Я работала всю жизнь, без единого проблеска чего-то хорошего, мы питаемся отбросами, я ни разу не смогла сшить для дочери новое платье…
Это была обычная история об ужасающей нищете и беспросветной тупой работе. Но, наверно, не совсем обычная. Эта девочка училась в нашем классе. Мы друг друга всегда замечали. Мы иногда разговаривали, как обычно, как все. Мне казалось, она чувствует мой взгляд. Иногда она поворачивалась и сразу смотрела мне в глаза. И, когда она на меня начинала смотреть, я как бы невзначай поворачивался, мы кивали друг другу и улыбались. Уже позже, став взрослым, я понял, что так смотреть друг на друга означает больше чем просто симпатию.
Действительно, платье у неё было из выцветшей ткани, и видно было, что оно переделано из взрослого платья. Я замечал, как она в этом платье собирала хворост для погребальных печей. Наши ребята этим не занимались – за это совсем уж мало платят.
Двое солидных мужчин стояли в стороне ото всех, прямо надо мной, загораживая мне солнце.
– Очень скверная история! Эту женщину надо бы как-то очернить, очень плохо, что на неё у вас ничего нет – жирная свинья этим воспользуется! Вон он, уже бежит!
«Жирная свинья» уже подходил к микрофону с кипой бумаг в руке:
– Я не могу без слёз и содрогания смотреть на это! Моё сердце не железное! Но я должен смотреть – вот результат политики нашего мэра!
– Зря старается! До выборов ещё год – через год о них все забудут! – сказал мужчина, стоящий возле меня.
Они ошибались.
Я смотрел на свою одноклассницу. Она смотрела немного в сторону и, казалось, меня не замечала. Я ведь тоже на неё не всё время смотрел. Прибежали девочки из нашего класса, взволнованно говорили о ней, но уже немного, как о посторонней. Белая черта сильно действует на людей.
– У вас даже нет правдивых богов! – говорила её мать. – Ваши лживые боги, как и политики, придумывают законы для других, а сами им никогда не следуют. Разве это боги?!
Обстановка вокруг скалы накалялась, сбегался народ.
– Я никогда не хитрила ради собственной выгоды – это противно моему духу! А что делаете вы? Я насквозь вижу все ваши хитрости и хитрости тех, кто хитрее вас. На что вы размениваете свой дух?! И те, кого вы считаете героями, – вовсе не герои, а всего лишь жалкие наглецы! Поклоняйтесь и дальше деньгам и пиратам! Дух покидает эту землю!
Пиратство на море в то время было разрешено. Закон запрещал преследовать пиратов, сошедших на берег, в порту их корабли с чёрными флагами находились под охраной закона о пиратской неприкосновенности. Нельзя было даже вслух назвать пирата пиратом, если это не было доказано правительственному суду и подтверждено судьёй. Для такого доказательства требовался протокол, составленный и подписанный тремя добропорядочными гражданами в присутствии пирата, личность которого установлена, непосредственно во время совершения им убийства или разбойного нападения на корабле, взятом пиратами на абордаж.
Один рыжий парень из старшего класса, разговаривая со своим другом, слишком громко назвал пиратом человека, сходящего с пиратского корабля. Но тот оказался видным сенатором и заявил о своих правах. Вместо обычного для такого случая подзатыльника рыжего выпороли перед всей школой два солдата.
Я подошёл ближе. По её щеке текла слеза, но она не обращала на это внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Но тут пришёл друг этого воина, такой же независимый воин.
– Мне горько на тебя смотреть – я считал тебя своим другом, а ты был всего лишь истуканом! Воин должен пройти через невыносимые душевные муки, и только тогда он – воин, равный богам, и обретает ценность жизни и смерти, которую боги у него не могут отнять! Ты прошёл через подвиги своего тела, ты человек только наполовину! – Он молча повернулся спиной к белой черте, чтобы не видеть больше своего бывшего друга.
И тут случилось то, чего не случалось никогда: воин вернулся из-за белой черты! Воины никогда раньше не меняли своего решения и всегда прыгали в пропасть, потому что для воина вернуться обратно было величайшим позором!
Его высекли под овации и восторженные крики толпы. Это был подвиг, о котором долго ещё говорили. В учебниках военной истории он описан среди величайших подвигов. То, что для одного человека трусость, для другого – великий подвиг. Важно, кто переходит белую черту!
Какие-то, особенно сильные, самоубийства запоминаются надолго, но чаще самоубийства происходят очень обыденно…
– Женщина, не делайте глупости! Не пересекайте черту! Поделитесь, расскажите, я прошу вас! – это сердобольная журналистка встала на пути очередной самоубийцы.
Женщина послушалась, рассказывает. Её обступает народ и замирает вокруг неё. Ей сочувственно кивают, поддакивают, возмущаются…
– Это не люди – с человеком так поступать!
– Да вы мне только скажите, кто он, я сейчас пойду и череп ему проломлю!
– Надо было к судье сразу идти!
– Вы сейчас просто расстроены! У вас в жизни всё наладится!
– Постойте минуточку!
Поздно. Она пересекла белую черту, сказав:
– Нет уж, хватит с меня всего этого!
Все замолчали. Женщина усталой, но решительной походкой подошла к пропасти и, не оглянувшись, сделала роковой шаг. Толпа ахнула, начались сдержанные обсуждения. Чем-то она была похожа на капризного ребёнка – «не понравилось и уйду!»
На сердобольную журналистку эта смерть произвела большое впечатление, она что-то говорила коллегам о своих переживаниях, руки её тряслись, и вся она дрожала. Потом заявила, что она всё поняла и больше никогда больше сюда не придёт, и ушла.
Не знаю, что она могла понять. Ребята называют это слабым самоубийством. Те, кто здесь живет, понимают, что смерть одного человека никак не равна смерти другого человека.
– Пропустите нас! – Толстая волевая женщина решительно шла через толпу и вела с собой девочку лет восьми и мальчика лет пяти.
Шум мгновенно стих, и толпа молча расступилась. Я сразу узнал её, и моё сердце замерло. Просто замерло, и мне кажется, что оно и не билось в то время.
– Куда ж вы детей-то ведёте?! Вы же мать! – воскликнула какая-то женщина с ребёнком.
– А вот это не твоё дело! – огрызнулась та.
У белой черты дорогу ей преградили полицейские:
– Согласно закону…
– Да, я знаю! – она перешла белую черту, оставив детей с полицейскими.
Молодой обаятельный лейтенант присел перед детьми на корточки и тихо о чём-то расспрашивал.
– Да, это наша мама.
– Да, мы её любим.
– Папа был моряком, он утонул в море, – слышались детские голоса в тишине, нарушаемой только шумом моря и стрёкотом двух телекамер.
– Я с мамой!
– Я с мамой!
Дети перешли белую черту. Теперь они стояли рядом с белой трибуной. Дети прижались к матери, и она положила им руки на плечи.
– А теперь объясните нам, пожалуйста: чем вы все лучше нас? Я работала всю жизнь, без единого проблеска чего-то хорошего, мы питаемся отбросами, я ни разу не смогла сшить для дочери новое платье…
Это была обычная история об ужасающей нищете и беспросветной тупой работе. Но, наверно, не совсем обычная. Эта девочка училась в нашем классе. Мы друг друга всегда замечали. Мы иногда разговаривали, как обычно, как все. Мне казалось, она чувствует мой взгляд. Иногда она поворачивалась и сразу смотрела мне в глаза. И, когда она на меня начинала смотреть, я как бы невзначай поворачивался, мы кивали друг другу и улыбались. Уже позже, став взрослым, я понял, что так смотреть друг на друга означает больше чем просто симпатию.
Действительно, платье у неё было из выцветшей ткани, и видно было, что оно переделано из взрослого платья. Я замечал, как она в этом платье собирала хворост для погребальных печей. Наши ребята этим не занимались – за это совсем уж мало платят.
Двое солидных мужчин стояли в стороне ото всех, прямо надо мной, загораживая мне солнце.
– Очень скверная история! Эту женщину надо бы как-то очернить, очень плохо, что на неё у вас ничего нет – жирная свинья этим воспользуется! Вон он, уже бежит!
«Жирная свинья» уже подходил к микрофону с кипой бумаг в руке:
– Я не могу без слёз и содрогания смотреть на это! Моё сердце не железное! Но я должен смотреть – вот результат политики нашего мэра!
– Зря старается! До выборов ещё год – через год о них все забудут! – сказал мужчина, стоящий возле меня.
Они ошибались.
Я смотрел на свою одноклассницу. Она смотрела немного в сторону и, казалось, меня не замечала. Я ведь тоже на неё не всё время смотрел. Прибежали девочки из нашего класса, взволнованно говорили о ней, но уже немного, как о посторонней. Белая черта сильно действует на людей.
– У вас даже нет правдивых богов! – говорила её мать. – Ваши лживые боги, как и политики, придумывают законы для других, а сами им никогда не следуют. Разве это боги?!
Обстановка вокруг скалы накалялась, сбегался народ.
– Я никогда не хитрила ради собственной выгоды – это противно моему духу! А что делаете вы? Я насквозь вижу все ваши хитрости и хитрости тех, кто хитрее вас. На что вы размениваете свой дух?! И те, кого вы считаете героями, – вовсе не герои, а всего лишь жалкие наглецы! Поклоняйтесь и дальше деньгам и пиратам! Дух покидает эту землю!
Пиратство на море в то время было разрешено. Закон запрещал преследовать пиратов, сошедших на берег, в порту их корабли с чёрными флагами находились под охраной закона о пиратской неприкосновенности. Нельзя было даже вслух назвать пирата пиратом, если это не было доказано правительственному суду и подтверждено судьёй. Для такого доказательства требовался протокол, составленный и подписанный тремя добропорядочными гражданами в присутствии пирата, личность которого установлена, непосредственно во время совершения им убийства или разбойного нападения на корабле, взятом пиратами на абордаж.
Один рыжий парень из старшего класса, разговаривая со своим другом, слишком громко назвал пиратом человека, сходящего с пиратского корабля. Но тот оказался видным сенатором и заявил о своих правах. Вместо обычного для такого случая подзатыльника рыжего выпороли перед всей школой два солдата.
Я подошёл ближе. По её щеке текла слеза, но она не обращала на это внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79