Отец настаивал, что приезжать не надо, в конце концов он взрослый, разумный человек и может сам все уладить, но мы его переубедили. Ловушка была расставлена.
В назначенный час к дому подъехал детектив — высокий темноволосый мужчина подозрительной наружности с многодневной щетиной — и забарабанил в дверь.
— Наверно, почтальон! — воскликнула Вера, которая была на ногах с шести утра, с нетерпением ожидая развязки. — Может, посылка для тебя, Валентина.
Валентина помчалась в двери. На ней все еще были фартук с рюшечками и желтые резиновые перчатки, в которых она мыла посуду после завтрака.
Детектив сунул конверт ей в руку. У Валентины был озадаченный вид.
— Бомага на розвод? Я не хочу розводиться.
— Вы не поняли, — сказал детектив. — Заявление подал мистер Николай Маевский. Он разводится с вами.
На мгновение Валентина застыла в немом изумлении. Но потом впала в ярость:
— Николай! Николай! Шо це таке? — заорала на отца. — Николай, ты самошедша здохляка з кладовища! Сирко тебе уси мозги пожрав!
Отец заперся у себя в комнате и включил на полную громкость радио.
Она повернулась было обратно к детективу, но тот уже захлопнул дверцу своего «БМВ» и укатил под визг шин. Валентина повернулась к Вере:
— Ах ты ж хижа видьма! Драна кишка! Сучка!
— Прости, Валентина, — сказала Старшая Сеструха, как она позднее мне передала — спокойно и рассудительно. — Но ты это заслужила. Нельзя приезжать в нашу страну и обманывать людей, даже если они бестолковые.
— Я не обманюю! Це ты обманюешь! Я люблю твого папу! Люблю!
— Не говори глупостей, Валентина. Лучше сходи к своему юристу.
— Замечательно, Вера! Неужели все прошло так гладко?
К попавшей в ловушку, загнанной Валентине я ощутила лишь минутную, мимолетную жалость.
— Пока что все складывается хорошо, — сказала миссис Эксперт-по-разводам.
Но Валентинин юрист припас один трюк, которого мисс Картер не ожидала. Первое судебное слушание, на котором она собиралась подать ходатайство о выселении Валентины, перенесли по просьбе мисс Картер на более ранний срок. Ни меня, ни сестры там не было, так что мы знали о случившемся только со слов Лоры. Рано утром они с отцом явились в суд. Приехал судья. Прибыли Валентина и Станислав. Судья открыл заседание. Валентина встала:
— Я не розумию английську. Мени треба переводчика.
Суд оцепенел. Служащие засуетились, сделали несколько торопливых звонков. Переводчика с украинского так и не нашли. Судья отложил слушание и назначил новую дату. Мы потеряли две недели.
— Черт возьми! — воскликнула мисс Картер. — Как же я это упустила?
В начале августа все собрались в том же составе, но на сей раз женщина средних лет из Украинского клуба Питерборо согласить выступить в роли переводчицы. Расходы взял на себя папа. Наверное, она знала о Валентине и отце — о них знали все украинцы на многие мили вокруг, — но лицо у нее было непроницаемое и ничего не выражало. Я взяла отгул, чтобы тоже прийти и морально поддержать Лору и папу. На дворе стояла адская жара — прошел ровно год после их женитьбы. На Валентине был темно-синий костюм на розовой подкладке — возможно, тот самый, который она надела на заседание иммиграционной комиссии. На отце — тот же свадебный костюм и белая рубашка с пуговицами, пришитыми черной ниткой.
Мисс Картер описала инциденты с мокрым кухонным полотенцем, стаканом воды и потасовку на ступенях больницы. Она говорила тихо и четко, подавляя эмоции и торжественно живописуя все эти ужасы. Чуть ли не с извиняющимся видом склонила голову, опустила глаза и нанесла coup de grace , предъявив заключение психиатра. Валентина стала энергично и колоритно возражать, что отец злонамеренно ее оклеветал, она любит мужа и ей с сыном больше негде жить.
— Я не погана жинка. У него паранойя. Обращаясь к суду, она мотала головой из стороны в сторону и размахивала руками. Толмач переводила все это от третьего лица на вежливый английский.
Потом встал отец и стал отвечать на вопросы таким слабым и дрожащим голосом, что судья переспрашивал его по нескольку раз. Отец говорил на правильном, официальном английском — языке технарей — и, с хорошо рассчитанным мелодраматическим эффектом поднимая трясущуюся руку, указывал на Валентину:
— По-моему, она хочет меня убить!
В своем жеваном костюме и очках с толстыми стеклами он казался маленьким, иссохшим и смущенным; его хилый вид был красноречивее всяких слов. Судья постановил, что Валентина со Станиславом должны съехать в течение двух недель вместе со всем своим имуществом.
В тот вечер мы с отцом решили отметить это событие и открыли бутылку маминой сливянки четырехлетней выдержки. Пробка вылетела со свистом и ударилась в потолок, оставив на штукатурке вмятину. Вино по вкусу напоминало лекарство от кашля и сразу ударяло в голову. Отец начал рассказывать о своей работе на киевском заводе «Красный плуг» — самых счастливых днях своей жизни, заявил он, не считая сегодняшнего. Через полчаса мы оба крепко уснули: отец — в кресле, а я — головой на обеденном столе. Поздно ночью проснулась от какого-то шума: Станислав и Валентина проникли в дом и на цыпочках прокрались наверх, тихо между собой переговариваясь.
Несмотря на то что психиатр признал отца совершенно здоровым, возможно, Валентина все же была ближе к истине, хотя сама того и не осознавала. Лишь тот, кто жил в тоталитарном государстве, способен по-настоящему понять, что такое паранойя. В 1937 году, когда отец вернулся из Луганска в Киев, вся страна утопала в паранойяльных миазмах.
Они проникали повсюду — в самые укромные щели человеческих жизней — и отравляли отношения между коллегами и друзьями, учителями и студентами, родителями и детьми, мужьями и женами. Кругом кишели враги. Если тебе не понравилась цена за поросенка, взгляд, каким кто-нибудь посмотрел на твою подружку, спросил о деньгах, которые ты ему задолжал, или поставил тебе на экзамене низкую отметку, достаточно сказать пару слов работникам НКВД — и твой обидчик мгновенно будет наказан. Если тебе приглянулась чья-нибудь жена, обратись в НКВД — ее мужа отправят в Сибирь, и путь перед тобой расчистится. Каким бы ты ни был умным, одаренным человеком или патриотом, все равно представляешь для кого-нибудь угрозу. Если чересчур понятлив, то наверняка являешься потенциальным перебежчиком или саботажником. Если же чересчур глуп, то обязательно рано или поздно скажешь чего не следует. Никто был не в силах избежать паранойи — от самых низов до самых верхов: наиболее могущественный человек в стране, Сталин, был неизлечимым параноиком. Паранойя просачивалась из-под запертых ворот Кремля, парализуя жизнь всех людей.
В 1937 году мир авиации был потрясен арестом известного конструктора самолетов Туполева, обвиненного в саботаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
В назначенный час к дому подъехал детектив — высокий темноволосый мужчина подозрительной наружности с многодневной щетиной — и забарабанил в дверь.
— Наверно, почтальон! — воскликнула Вера, которая была на ногах с шести утра, с нетерпением ожидая развязки. — Может, посылка для тебя, Валентина.
Валентина помчалась в двери. На ней все еще были фартук с рюшечками и желтые резиновые перчатки, в которых она мыла посуду после завтрака.
Детектив сунул конверт ей в руку. У Валентины был озадаченный вид.
— Бомага на розвод? Я не хочу розводиться.
— Вы не поняли, — сказал детектив. — Заявление подал мистер Николай Маевский. Он разводится с вами.
На мгновение Валентина застыла в немом изумлении. Но потом впала в ярость:
— Николай! Николай! Шо це таке? — заорала на отца. — Николай, ты самошедша здохляка з кладовища! Сирко тебе уси мозги пожрав!
Отец заперся у себя в комнате и включил на полную громкость радио.
Она повернулась было обратно к детективу, но тот уже захлопнул дверцу своего «БМВ» и укатил под визг шин. Валентина повернулась к Вере:
— Ах ты ж хижа видьма! Драна кишка! Сучка!
— Прости, Валентина, — сказала Старшая Сеструха, как она позднее мне передала — спокойно и рассудительно. — Но ты это заслужила. Нельзя приезжать в нашу страну и обманывать людей, даже если они бестолковые.
— Я не обманюю! Це ты обманюешь! Я люблю твого папу! Люблю!
— Не говори глупостей, Валентина. Лучше сходи к своему юристу.
— Замечательно, Вера! Неужели все прошло так гладко?
К попавшей в ловушку, загнанной Валентине я ощутила лишь минутную, мимолетную жалость.
— Пока что все складывается хорошо, — сказала миссис Эксперт-по-разводам.
Но Валентинин юрист припас один трюк, которого мисс Картер не ожидала. Первое судебное слушание, на котором она собиралась подать ходатайство о выселении Валентины, перенесли по просьбе мисс Картер на более ранний срок. Ни меня, ни сестры там не было, так что мы знали о случившемся только со слов Лоры. Рано утром они с отцом явились в суд. Приехал судья. Прибыли Валентина и Станислав. Судья открыл заседание. Валентина встала:
— Я не розумию английську. Мени треба переводчика.
Суд оцепенел. Служащие засуетились, сделали несколько торопливых звонков. Переводчика с украинского так и не нашли. Судья отложил слушание и назначил новую дату. Мы потеряли две недели.
— Черт возьми! — воскликнула мисс Картер. — Как же я это упустила?
В начале августа все собрались в том же составе, но на сей раз женщина средних лет из Украинского клуба Питерборо согласить выступить в роли переводчицы. Расходы взял на себя папа. Наверное, она знала о Валентине и отце — о них знали все украинцы на многие мили вокруг, — но лицо у нее было непроницаемое и ничего не выражало. Я взяла отгул, чтобы тоже прийти и морально поддержать Лору и папу. На дворе стояла адская жара — прошел ровно год после их женитьбы. На Валентине был темно-синий костюм на розовой подкладке — возможно, тот самый, который она надела на заседание иммиграционной комиссии. На отце — тот же свадебный костюм и белая рубашка с пуговицами, пришитыми черной ниткой.
Мисс Картер описала инциденты с мокрым кухонным полотенцем, стаканом воды и потасовку на ступенях больницы. Она говорила тихо и четко, подавляя эмоции и торжественно живописуя все эти ужасы. Чуть ли не с извиняющимся видом склонила голову, опустила глаза и нанесла coup de grace , предъявив заключение психиатра. Валентина стала энергично и колоритно возражать, что отец злонамеренно ее оклеветал, она любит мужа и ей с сыном больше негде жить.
— Я не погана жинка. У него паранойя. Обращаясь к суду, она мотала головой из стороны в сторону и размахивала руками. Толмач переводила все это от третьего лица на вежливый английский.
Потом встал отец и стал отвечать на вопросы таким слабым и дрожащим голосом, что судья переспрашивал его по нескольку раз. Отец говорил на правильном, официальном английском — языке технарей — и, с хорошо рассчитанным мелодраматическим эффектом поднимая трясущуюся руку, указывал на Валентину:
— По-моему, она хочет меня убить!
В своем жеваном костюме и очках с толстыми стеклами он казался маленьким, иссохшим и смущенным; его хилый вид был красноречивее всяких слов. Судья постановил, что Валентина со Станиславом должны съехать в течение двух недель вместе со всем своим имуществом.
В тот вечер мы с отцом решили отметить это событие и открыли бутылку маминой сливянки четырехлетней выдержки. Пробка вылетела со свистом и ударилась в потолок, оставив на штукатурке вмятину. Вино по вкусу напоминало лекарство от кашля и сразу ударяло в голову. Отец начал рассказывать о своей работе на киевском заводе «Красный плуг» — самых счастливых днях своей жизни, заявил он, не считая сегодняшнего. Через полчаса мы оба крепко уснули: отец — в кресле, а я — головой на обеденном столе. Поздно ночью проснулась от какого-то шума: Станислав и Валентина проникли в дом и на цыпочках прокрались наверх, тихо между собой переговариваясь.
Несмотря на то что психиатр признал отца совершенно здоровым, возможно, Валентина все же была ближе к истине, хотя сама того и не осознавала. Лишь тот, кто жил в тоталитарном государстве, способен по-настоящему понять, что такое паранойя. В 1937 году, когда отец вернулся из Луганска в Киев, вся страна утопала в паранойяльных миазмах.
Они проникали повсюду — в самые укромные щели человеческих жизней — и отравляли отношения между коллегами и друзьями, учителями и студентами, родителями и детьми, мужьями и женами. Кругом кишели враги. Если тебе не понравилась цена за поросенка, взгляд, каким кто-нибудь посмотрел на твою подружку, спросил о деньгах, которые ты ему задолжал, или поставил тебе на экзамене низкую отметку, достаточно сказать пару слов работникам НКВД — и твой обидчик мгновенно будет наказан. Если тебе приглянулась чья-нибудь жена, обратись в НКВД — ее мужа отправят в Сибирь, и путь перед тобой расчистится. Каким бы ты ни был умным, одаренным человеком или патриотом, все равно представляешь для кого-нибудь угрозу. Если чересчур понятлив, то наверняка являешься потенциальным перебежчиком или саботажником. Если же чересчур глуп, то обязательно рано или поздно скажешь чего не следует. Никто был не в силах избежать паранойи — от самых низов до самых верхов: наиболее могущественный человек в стране, Сталин, был неизлечимым параноиком. Паранойя просачивалась из-под запертых ворот Кремля, парализуя жизнь всех людей.
В 1937 году мир авиации был потрясен арестом известного конструктора самолетов Туполева, обвиненного в саботаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70