Каждый день, начиная с утра, я продирался к этому заветному рубежу, обламывая ногти. Поразительно, какой изнурительной может быть имитация бурной деятельности. Иногда к наступлению перерыва на обед мое лицо уже ныло от хмурой гримасы, призванной изобразить сложные мыслительные процессы по ту сторону лба. Порой я срывался и действительно принимался за работу, чтобы отвлечься. После чего неизменно осыпал себя горькими упреками, ведь в университете имелось предостаточно людей, единственная обязанность которых состояла в том, чтобы найти для меня работу. Если я находил ее сам, значит, другие впустую тратили время и ресурсы, с чем решительно боролось вышестоящее начальство.
Вот с какими трудностями мне приходилось сталкиваться ежедневно до наступления обеденного перерыва. Серьезно обдумывать при этом еще и переезд – чересчур для любого работника.
– Если бы тебе разрешили убить человека, кого бы ты убил? – Я поставил чай и бутерброд с беконом на столик, за которым уже сидели Трейси и Ру.
– Папу Римского и Зои Болл, – выдал ответ вместе с облаком табачного дыма Ру.
– Не выйдет, – прищурилась Трейси. – Два человека получается.
– А мне по фигу. Я бы рискнул. Выбрать между ними нереально – полный тупик. Если бы я убил только одного из них, меня бы потом загрызли сомнения и я стал бы эмоциональным калекой.
– Не могу сказать, что слежу за теологической модой, – заговорил я, набив рот хлебом, – но ты, кажется, католик. Убийство Папы Римского для католиков типа грех?
– Был бы грех, не будь я католиком. Тогда я бы видел в Папе Римском всего лишь старикана в шляпе! Убить старикана в шляпе – действительно грех, тут церковь права. Но я – католик, и любая идиотская мысль, которая приходит ему в голову, по идее должна прямиком влиять на мою жизнь, в таком случае убийство Папы Римского значит не более чем выступление в прениях.
Ру работал в магазине комиксов неподалеку от университета. Наверное, вы уже рисуете в воображении стереотипный образ продавца магазина комиксов? Сразу замечу: вы правы по всем статьям. Для Ру люди были не более чем бумажными куклами. Положим, у нас была реальная жизнь, семьи, биография – Ру допускал такую возможность, – но в значимости, выпуклости и оригинальности мы безнадежно уступали тому же Проповеднику или Стронциевому Псу. Сам Ру был неопределенного возраста – где-то между 19 и 52, – на его фигуре, мосластой, целиком состоящей из острых углов, болтался неизменный ансамбль из джинсов и футболки. Когда вы сидели рядом с ним, у вас возникало нехорошее чувство, что сама природа высасывает из вас молекулы жира, чтобы хоть как-то исправить жуткий дисбаланс в теле соседа. В придачу Ру смолоду облысел. Как и многие мужчины, в чьих действиях трудно обнаружить логику, Ру решил скрыть этот факт, сбривая начисто все волосы. Его голова напоминала крупный, лишенный красок плечевой сустав со вставленной в него сигаретой.
– А мне Папа нравится, – вставила Трейси.
– Еще бы, ты ведь любишь наряжаться монашкой. Но конечно, не это главная причина твоей любви к Папе, да? – на секунду опередил я Ру.
– Мне кажется, что он добрый. И на всяких разных языках говорит.
Ру вздохнул.
– Представь себе человека, бегущего по улице, – начал он.
– Чего-чего? – Трейси сморщила нос.
– Представь себе человека, бегущего по улице.
– Ну, представила.
– Он бежит во всю прыть, отчаянно пытаясь догнать автобус, который от него за двести метров и вот-вот отъедет от остановки.
– Ага.
– Человек делает последний рывок, машет руками, аж мелочь летит из карманов.
– Угу.
– До автобуса остается еще добрых сто пятьдесят метров, и тут человек спотыкается о маленькую собачку – хотя бы йоркширского терьера, – которая невозмутимо переходит дорогу. Человек падает. Неуклюже летит на мостовую посреди оазиса бездушия, образованного отскочившими в стороны прохожими. Какая досада! Напрасно старался. Только рукав на локте порвал. Водитель автобуса, ничего не замечая, трогает с места. Полный пролет.
– Ну и?
– А теперь на месте человека представь себя, а на месте автобуса – «здравый смысл».
– Вот спасибо! Как я сама не догадалась. А ты еще и трепло, оказывается.
– Кому какое дело, что Папа говорит на ста языках? Он – Папа. А хренотень, она и есть хренотень на любом языке. Я бы предпочел, чтобы Папа знал один корнуэльский диалект, но не порол всякую чушь.
– Боюсь, тут я согласен с Ру, – признал я.
– Ты-то согласен. Но – вот сюрприз! – атеистов не допускают к выборам Папы.
– Цыц. Дело не в Папе, дело в принципе. Совершенно неважно, что он лингвист-самородок. Представь себе парня…
– Если этот парень опять побежит за автобусом, я сразу уйду.
– …и парень говорит: «Эй, я знаю, у меня завтра тяжелый день, ну да черт с ним, как-нибудь выкручусь, а сейчас – айда на дискотеку, но сначала нарежемся до поросячьего визга!» Из такого парня получится ценный друг, но вазектомию я бы ему не доверил делать. Теперь понятно? Разные функции требуют разных качеств.
– Начинаю подозревать, что вас грызет зависть. Вы так ловко умеете разводить байду, а в Папы все равно не берут, вот вас и корчит.
– Странно, как Терри Стивена Рассела еще Папой не сделали. Он разводит байду на международном уровне, и не первый год.
– Может быть, уже сделали. Из университета же он уходит, – ответила Трейси, прихлебывая чай.
– Что? TCP уходит?
– Да-а-а, вроде бы другую работу нашел.
Я посмотрел на Ру, тот утвердительно кивнул.
Вечно так в УСВА. Любая действительно полезная информация всплывала в кафе «У Патрика» задолго до того, как попадала в одну из тысяч проектных групп, созданных в университете специально для обеспечения быстрого обмена информацией на всех уровнях. То в очереди окажешься за стайкой болтливых секретарш, то за соседним столиком труженики из пенсионного отдела обсуждают какое-нибудь скорое нововведение. Многие намеренно назначали деловые встречи в кафе, на нейтральной территории (где разрешалось курить). Если УСВА – это Вторая мировая война, то «У Патрика» – это кафе Рика в «Касабланке». Трейси и Ру проводили там уйму времени за кофе и пассивным подслушиванием, поэтому они были жутко информированы, а ведь Трейси даже не работала в университете. Она работала продавщицей в магазине, специализировавшемся на «одежде для досуга» – униформах медсестер, резиновых корсетах и кожаных штанах с большим вырезом между ног. Не могу вообразить, кто покупает такие вещи, но на этом рынке явно царило оживление. Пару раз я попробовал купить Урсуле в меру приличное кружевное белье, но получил по носу. Урсула держала бельишко двумя пальцами на отлете, будто носок бездомного бродяги, и чеканила: «Неужели где-то в закоулках твоих мозгов могла возникнуть мысль, что я такое надену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Вот с какими трудностями мне приходилось сталкиваться ежедневно до наступления обеденного перерыва. Серьезно обдумывать при этом еще и переезд – чересчур для любого работника.
– Если бы тебе разрешили убить человека, кого бы ты убил? – Я поставил чай и бутерброд с беконом на столик, за которым уже сидели Трейси и Ру.
– Папу Римского и Зои Болл, – выдал ответ вместе с облаком табачного дыма Ру.
– Не выйдет, – прищурилась Трейси. – Два человека получается.
– А мне по фигу. Я бы рискнул. Выбрать между ними нереально – полный тупик. Если бы я убил только одного из них, меня бы потом загрызли сомнения и я стал бы эмоциональным калекой.
– Не могу сказать, что слежу за теологической модой, – заговорил я, набив рот хлебом, – но ты, кажется, католик. Убийство Папы Римского для католиков типа грех?
– Был бы грех, не будь я католиком. Тогда я бы видел в Папе Римском всего лишь старикана в шляпе! Убить старикана в шляпе – действительно грех, тут церковь права. Но я – католик, и любая идиотская мысль, которая приходит ему в голову, по идее должна прямиком влиять на мою жизнь, в таком случае убийство Папы Римского значит не более чем выступление в прениях.
Ру работал в магазине комиксов неподалеку от университета. Наверное, вы уже рисуете в воображении стереотипный образ продавца магазина комиксов? Сразу замечу: вы правы по всем статьям. Для Ру люди были не более чем бумажными куклами. Положим, у нас была реальная жизнь, семьи, биография – Ру допускал такую возможность, – но в значимости, выпуклости и оригинальности мы безнадежно уступали тому же Проповеднику или Стронциевому Псу. Сам Ру был неопределенного возраста – где-то между 19 и 52, – на его фигуре, мосластой, целиком состоящей из острых углов, болтался неизменный ансамбль из джинсов и футболки. Когда вы сидели рядом с ним, у вас возникало нехорошее чувство, что сама природа высасывает из вас молекулы жира, чтобы хоть как-то исправить жуткий дисбаланс в теле соседа. В придачу Ру смолоду облысел. Как и многие мужчины, в чьих действиях трудно обнаружить логику, Ру решил скрыть этот факт, сбривая начисто все волосы. Его голова напоминала крупный, лишенный красок плечевой сустав со вставленной в него сигаретой.
– А мне Папа нравится, – вставила Трейси.
– Еще бы, ты ведь любишь наряжаться монашкой. Но конечно, не это главная причина твоей любви к Папе, да? – на секунду опередил я Ру.
– Мне кажется, что он добрый. И на всяких разных языках говорит.
Ру вздохнул.
– Представь себе человека, бегущего по улице, – начал он.
– Чего-чего? – Трейси сморщила нос.
– Представь себе человека, бегущего по улице.
– Ну, представила.
– Он бежит во всю прыть, отчаянно пытаясь догнать автобус, который от него за двести метров и вот-вот отъедет от остановки.
– Ага.
– Человек делает последний рывок, машет руками, аж мелочь летит из карманов.
– Угу.
– До автобуса остается еще добрых сто пятьдесят метров, и тут человек спотыкается о маленькую собачку – хотя бы йоркширского терьера, – которая невозмутимо переходит дорогу. Человек падает. Неуклюже летит на мостовую посреди оазиса бездушия, образованного отскочившими в стороны прохожими. Какая досада! Напрасно старался. Только рукав на локте порвал. Водитель автобуса, ничего не замечая, трогает с места. Полный пролет.
– Ну и?
– А теперь на месте человека представь себя, а на месте автобуса – «здравый смысл».
– Вот спасибо! Как я сама не догадалась. А ты еще и трепло, оказывается.
– Кому какое дело, что Папа говорит на ста языках? Он – Папа. А хренотень, она и есть хренотень на любом языке. Я бы предпочел, чтобы Папа знал один корнуэльский диалект, но не порол всякую чушь.
– Боюсь, тут я согласен с Ру, – признал я.
– Ты-то согласен. Но – вот сюрприз! – атеистов не допускают к выборам Папы.
– Цыц. Дело не в Папе, дело в принципе. Совершенно неважно, что он лингвист-самородок. Представь себе парня…
– Если этот парень опять побежит за автобусом, я сразу уйду.
– …и парень говорит: «Эй, я знаю, у меня завтра тяжелый день, ну да черт с ним, как-нибудь выкручусь, а сейчас – айда на дискотеку, но сначала нарежемся до поросячьего визга!» Из такого парня получится ценный друг, но вазектомию я бы ему не доверил делать. Теперь понятно? Разные функции требуют разных качеств.
– Начинаю подозревать, что вас грызет зависть. Вы так ловко умеете разводить байду, а в Папы все равно не берут, вот вас и корчит.
– Странно, как Терри Стивена Рассела еще Папой не сделали. Он разводит байду на международном уровне, и не первый год.
– Может быть, уже сделали. Из университета же он уходит, – ответила Трейси, прихлебывая чай.
– Что? TCP уходит?
– Да-а-а, вроде бы другую работу нашел.
Я посмотрел на Ру, тот утвердительно кивнул.
Вечно так в УСВА. Любая действительно полезная информация всплывала в кафе «У Патрика» задолго до того, как попадала в одну из тысяч проектных групп, созданных в университете специально для обеспечения быстрого обмена информацией на всех уровнях. То в очереди окажешься за стайкой болтливых секретарш, то за соседним столиком труженики из пенсионного отдела обсуждают какое-нибудь скорое нововведение. Многие намеренно назначали деловые встречи в кафе, на нейтральной территории (где разрешалось курить). Если УСВА – это Вторая мировая война, то «У Патрика» – это кафе Рика в «Касабланке». Трейси и Ру проводили там уйму времени за кофе и пассивным подслушиванием, поэтому они были жутко информированы, а ведь Трейси даже не работала в университете. Она работала продавщицей в магазине, специализировавшемся на «одежде для досуга» – униформах медсестер, резиновых корсетах и кожаных штанах с большим вырезом между ног. Не могу вообразить, кто покупает такие вещи, но на этом рынке явно царило оживление. Пару раз я попробовал купить Урсуле в меру приличное кружевное белье, но получил по носу. Урсула держала бельишко двумя пальцами на отлете, будто носок бездомного бродяги, и чеканила: «Неужели где-то в закоулках твоих мозгов могла возникнуть мысль, что я такое надену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79