Самого д-ра Вюнзе Кессель никогда не видел, даже на фотографии. Если у Ренаты и сохранились где-то его фотографии, она их никогда не доставала.
Теперь, зная, в чем дело, Кессель нашел разгадку некоторых странных высказываний Керстин по дороге сюда – сначала в поезде, потом в машине. Значит, ребенку это уже тогда было известно. Однажды, когда у Жабы ненадолго прорезался голос, она спросила у матери: «Скажи, кого ты любишь больше всех на свете?» – «Тебя», – ответила Рената – »Нет, – уточнила Зайчик, – я имею в виду, из мужчин?» – Это было в поезде, днем, когда они уже встали и позавтракали. Кондуктор превратил спальные места обратно в сидячие. Кессель сидел у двери в коридор и читал книгу. Рената и Жаба сидели у окна. В Провансе стоял облачный душный день. Они переезжали пересохшие русла речек.
Услышав вопрос Зайчика, Кессель оторвал взгляд от книги и посмотрел на Ренату. Он не собирался облегчать ей жизнь, делая вид, что не слышит ее ответа.
Рената бросила на него быстрый взгляд.
– Это сложный вопрос, – наконец сказала Рената.
– Папу? – продолжала докапываться Зайчик.
– Это действительно сложный вопрос, – повторила Рената.
– А я больше всех люблю папу! – призналась Жаба.
– Естественно, – облегченно вздохнула Рената, – это вполне естественно, что ты больше всех любишь папу.
– Хоть бы он приехал поскорее! – воскликнула Зайчик, поцеловала свою плюшевую кошку и подняла ее высоко над головой, чтобы та могла выглянуть из окна.
На пляже, когда Рената, совершив несколько забавных телодвижений, натянула под платьем купальник, а Зайчик унеслась к морю, чтобы показать его своей кошке Блюмшен, Кессель спросил, зачем сюда едет д-р Вюнзе.
– Ты не будешь переодеваться? – спросила Рената.
– По-моему, ты прекрасно поняла, о чем я тебя спрашиваю, – произнес Кессель. – Впрочем, могу повторить: зачем едет сюда этот господин Вюнзе?
– Ну и глупо так ревновать. Я же давно его не люблю.
– А я и не спрашивал, любишь ли ты его или нет. Я спросил, зачем он сюда едет.
– Ты хочешь испортить мне настроение?
– Это еще неизвестно, кто кому портит настроение!
– Тоже мне, нашел повод ревновать!
– Я не ревную. Просто я не собирался проводить отпуск в обществе господина Вюнзе.
– Но я же не могу запретить ему приехать! Кроме того, он приедет со своей девушкой. Так что ревновать тут совершенно нечего.
– При чем тут «запретить»? – удивился Кессель. – Ты же не будешь уверять меня, что у вас с ним не было сговора.
– Я прошу тебя не употреблять слова «сговор»! В конце концов, это только ради Зайчика.
– Значит, ты все-таки знала, что этот Вюнзе…
– Почему ты все время называешь его «этот Вюнзе»? Я уверена, что вы с ним подружитесь.
– Вряд ли я сумею подружиться с каким-то типом из этого вашего Ремшейда.
– Во-первых, Люденшейда, а во-вторых, это чушь!
– Можно вопрос? – начал Кессель, – Ты вообще-то собираешься когда-нибудь сообщить вашему Зайчику, что я – твой муж?
– Для этого Курти сюда и едет, – Рената распрямила спину – Да, именно для этого! Мы скажем ей это вместе. Родители должны щадить психику ребенка, он имеет на это право: такую ужасную весть можно сообщать только в мягкой форме.
– И когда же это произойдет?
– В свое время. Скоро – Рената потянулась к Кесселю с явным намерением поцеловать его, но он уклонился.
– Я хочу, – сказал Кессель, – чтобы ты, начиная с сегодняшнего дня, снова спала со мной в одной комнате.
– Сегодня я не могу, – сказала Рената, – Вот когда мы ей все скажем, тогда, конечно, прямо сразу, я тебе обещаю…
– Мне не нужно прямо сразу, мне нужно сегодня.
– Мы можем все втроем пойти и сказать ей – так, наверное, будет даже лучше.
– Значит, сегодня ты со мной спать не будешь?
– Ну, когда Зайчик заснет… – проворковала Рената.
– Я говорю не об этом, я спрашиваю тебя, будешь ли ты жить со мной в одной комнате. Как полагается.
– Пока мы ей этого не сказали, я не могу. Нельзя так травмировать ребенка. Ребенок этого не перенесет. Ну войди ты в мое положение…
– Прежде всего я вхожу в свое положение, – сказал Кессель.
– Ты ведешь себя, как мальчишка, – заявила Рената.
– И последний вопрос, – объявил Кессель. – Значит ли это, что вы с господином Вюнзе будете жить в одной комнате, чтобы уж создать Зайчику полную иллюзию?
– О чем ты говоришь! Я же не люблю его. И, кроме того, я давно уже не его жена, а твоя.
– Хорошо, что ты хоть это помнишь, – вздохнул Кессель, поднимаясь на ноги.
– Ты куда? – спросила Рената – Ты не будешь надевать плавки?
Альбин Кессель даже не обернулся. Он спустился к воде, снял башмаки и носки, высоко закатал брюки и отправился на прогулку по пляжу.
До Морсо было километров тридцать. Когда Кессель около двух часов вернулся со своей затянувшейся прогулки, Рената была в прекрасном настроении, хотя и встретила его легкими упреками. Она искупалась – правда, у самого берега, потому что из-за прибоя нельзя было далеко заплывать, – а купание всегда приводило ее в хорошее настроение. Она быстро все собрала, и они поехали сначала домой – «оставить вещи, а то чемоданы Курти не влезут в багажник. У него всегда бывает очень много вещей», сообщила Рената, – а потом в Морсо. Кессель сказал было, что лучше останется в Сен-Моммюле, потому что машина маленькая, места и так мало. «Нельзя, – шепнула ему Рената, – я же сказала: Курти приедет с девушкой. Надо было как-то объяснить это ребенку. Я сказала ей, что это твоя девушка».
На целых несколько секунд Кессель лишился дара речи. Наконец он открыл рот, но сумел вымолвить только:
– Однако между нами все останется по-прежнему.
– Конечно, – шепнула Рената. Оглянувшись, не смотрит ли Зайчик, она поцеловала Кесселя в щеку.
Г-н д-р Курти Вюнзе был приземист и кругл, на нем было что-то вроде куртки-ветровки со множеством молний, пряжек и карманов, у него были рыжие волосы и рыжая борода. Но это был не дьявольски-огненный рыжий цвет, как у Якоба Швальбе, а какой-то матовый, морковный. Волосы на голове и бороде были почти одинаковы: они торчали острыми, мягкими спиральками и росли как бы двумя пучками, один из которых тянулся ото лба вверх, другой от подбородка вниз. Протягивая ему руку, Кессель подумал: если бы он однажды надумал отпустить баки, они торчали бы у него еще вправо и влево, и тогда он превратился бы в законченное подобие розы ветров.
Зайчик прыгала то на одной ноге, то на другой, сипло выкрикивая:
– Как я рада, как я рада! Папочка приехал! Мамочка, что ж ты не поцелуешь нашего папочку?
Вот подлая тварь, подумал Кессель. Она ведь наверняка давно все знает.
Курти и Рената замялись, но Зайчик не отставала. Рената послала извиняющуюся улыбку Кесселю, Курти – своей девушке, и Рената чмокнула Курти куда-то в подбородок.
– Нет, нет, – квакала Зайчик, – только в губы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Теперь, зная, в чем дело, Кессель нашел разгадку некоторых странных высказываний Керстин по дороге сюда – сначала в поезде, потом в машине. Значит, ребенку это уже тогда было известно. Однажды, когда у Жабы ненадолго прорезался голос, она спросила у матери: «Скажи, кого ты любишь больше всех на свете?» – «Тебя», – ответила Рената – »Нет, – уточнила Зайчик, – я имею в виду, из мужчин?» – Это было в поезде, днем, когда они уже встали и позавтракали. Кондуктор превратил спальные места обратно в сидячие. Кессель сидел у двери в коридор и читал книгу. Рената и Жаба сидели у окна. В Провансе стоял облачный душный день. Они переезжали пересохшие русла речек.
Услышав вопрос Зайчика, Кессель оторвал взгляд от книги и посмотрел на Ренату. Он не собирался облегчать ей жизнь, делая вид, что не слышит ее ответа.
Рената бросила на него быстрый взгляд.
– Это сложный вопрос, – наконец сказала Рената.
– Папу? – продолжала докапываться Зайчик.
– Это действительно сложный вопрос, – повторила Рената.
– А я больше всех люблю папу! – призналась Жаба.
– Естественно, – облегченно вздохнула Рената, – это вполне естественно, что ты больше всех любишь папу.
– Хоть бы он приехал поскорее! – воскликнула Зайчик, поцеловала свою плюшевую кошку и подняла ее высоко над головой, чтобы та могла выглянуть из окна.
На пляже, когда Рената, совершив несколько забавных телодвижений, натянула под платьем купальник, а Зайчик унеслась к морю, чтобы показать его своей кошке Блюмшен, Кессель спросил, зачем сюда едет д-р Вюнзе.
– Ты не будешь переодеваться? – спросила Рената.
– По-моему, ты прекрасно поняла, о чем я тебя спрашиваю, – произнес Кессель. – Впрочем, могу повторить: зачем едет сюда этот господин Вюнзе?
– Ну и глупо так ревновать. Я же давно его не люблю.
– А я и не спрашивал, любишь ли ты его или нет. Я спросил, зачем он сюда едет.
– Ты хочешь испортить мне настроение?
– Это еще неизвестно, кто кому портит настроение!
– Тоже мне, нашел повод ревновать!
– Я не ревную. Просто я не собирался проводить отпуск в обществе господина Вюнзе.
– Но я же не могу запретить ему приехать! Кроме того, он приедет со своей девушкой. Так что ревновать тут совершенно нечего.
– При чем тут «запретить»? – удивился Кессель. – Ты же не будешь уверять меня, что у вас с ним не было сговора.
– Я прошу тебя не употреблять слова «сговор»! В конце концов, это только ради Зайчика.
– Значит, ты все-таки знала, что этот Вюнзе…
– Почему ты все время называешь его «этот Вюнзе»? Я уверена, что вы с ним подружитесь.
– Вряд ли я сумею подружиться с каким-то типом из этого вашего Ремшейда.
– Во-первых, Люденшейда, а во-вторых, это чушь!
– Можно вопрос? – начал Кессель, – Ты вообще-то собираешься когда-нибудь сообщить вашему Зайчику, что я – твой муж?
– Для этого Курти сюда и едет, – Рената распрямила спину – Да, именно для этого! Мы скажем ей это вместе. Родители должны щадить психику ребенка, он имеет на это право: такую ужасную весть можно сообщать только в мягкой форме.
– И когда же это произойдет?
– В свое время. Скоро – Рената потянулась к Кесселю с явным намерением поцеловать его, но он уклонился.
– Я хочу, – сказал Кессель, – чтобы ты, начиная с сегодняшнего дня, снова спала со мной в одной комнате.
– Сегодня я не могу, – сказала Рената, – Вот когда мы ей все скажем, тогда, конечно, прямо сразу, я тебе обещаю…
– Мне не нужно прямо сразу, мне нужно сегодня.
– Мы можем все втроем пойти и сказать ей – так, наверное, будет даже лучше.
– Значит, сегодня ты со мной спать не будешь?
– Ну, когда Зайчик заснет… – проворковала Рената.
– Я говорю не об этом, я спрашиваю тебя, будешь ли ты жить со мной в одной комнате. Как полагается.
– Пока мы ей этого не сказали, я не могу. Нельзя так травмировать ребенка. Ребенок этого не перенесет. Ну войди ты в мое положение…
– Прежде всего я вхожу в свое положение, – сказал Кессель.
– Ты ведешь себя, как мальчишка, – заявила Рената.
– И последний вопрос, – объявил Кессель. – Значит ли это, что вы с господином Вюнзе будете жить в одной комнате, чтобы уж создать Зайчику полную иллюзию?
– О чем ты говоришь! Я же не люблю его. И, кроме того, я давно уже не его жена, а твоя.
– Хорошо, что ты хоть это помнишь, – вздохнул Кессель, поднимаясь на ноги.
– Ты куда? – спросила Рената – Ты не будешь надевать плавки?
Альбин Кессель даже не обернулся. Он спустился к воде, снял башмаки и носки, высоко закатал брюки и отправился на прогулку по пляжу.
До Морсо было километров тридцать. Когда Кессель около двух часов вернулся со своей затянувшейся прогулки, Рената была в прекрасном настроении, хотя и встретила его легкими упреками. Она искупалась – правда, у самого берега, потому что из-за прибоя нельзя было далеко заплывать, – а купание всегда приводило ее в хорошее настроение. Она быстро все собрала, и они поехали сначала домой – «оставить вещи, а то чемоданы Курти не влезут в багажник. У него всегда бывает очень много вещей», сообщила Рената, – а потом в Морсо. Кессель сказал было, что лучше останется в Сен-Моммюле, потому что машина маленькая, места и так мало. «Нельзя, – шепнула ему Рената, – я же сказала: Курти приедет с девушкой. Надо было как-то объяснить это ребенку. Я сказала ей, что это твоя девушка».
На целых несколько секунд Кессель лишился дара речи. Наконец он открыл рот, но сумел вымолвить только:
– Однако между нами все останется по-прежнему.
– Конечно, – шепнула Рената. Оглянувшись, не смотрит ли Зайчик, она поцеловала Кесселя в щеку.
Г-н д-р Курти Вюнзе был приземист и кругл, на нем было что-то вроде куртки-ветровки со множеством молний, пряжек и карманов, у него были рыжие волосы и рыжая борода. Но это был не дьявольски-огненный рыжий цвет, как у Якоба Швальбе, а какой-то матовый, морковный. Волосы на голове и бороде были почти одинаковы: они торчали острыми, мягкими спиральками и росли как бы двумя пучками, один из которых тянулся ото лба вверх, другой от подбородка вниз. Протягивая ему руку, Кессель подумал: если бы он однажды надумал отпустить баки, они торчали бы у него еще вправо и влево, и тогда он превратился бы в законченное подобие розы ветров.
Зайчик прыгала то на одной ноге, то на другой, сипло выкрикивая:
– Как я рада, как я рада! Папочка приехал! Мамочка, что ж ты не поцелуешь нашего папочку?
Вот подлая тварь, подумал Кессель. Она ведь наверняка давно все знает.
Курти и Рената замялись, но Зайчик не отставала. Рената послала извиняющуюся улыбку Кесселю, Курти – своей девушке, и Рената чмокнула Курти куда-то в подбородок.
– Нет, нет, – квакала Зайчик, – только в губы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128