Метаморфозу, происшедшую с табличкой на входной двери, Кессель заметил только перед отходом ко сну. У Кесселя была привычка выглядывать за дверь перед тем, как запереть ее на ночь. Он выглядывал на лестничную площадку и лишь после этого закрывал дверь, накидывал цепочку, запирал замок на два оборота и еще проверял, хорошо ли закрыта дверь, слегка потянув за ручку – действие, конечно, совершенно бессмысленное. Он много раз пытался отвыкнуть от этой «проверки». Результат этих попыток был всегда один и тот же. Заперев замок на два оборота, Кессель делал над собой титаническое усилие и отходил от двери, не дотронувшись до ручки. Сразу же после этого мысли его приходили в полный беспорядок. Он ходил из угла в угол, не находя себе места. Мысли его вертелись вокруг нетронутой ручки, как если бы это была кровоточащая рана. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Проблема непроверенной ручки все разрасталась и разрасталась в его мозгу – до тех пор, пока он не вскакивал с постели и не дергал злосчастную ручку… Облегчение, которое он при этом испытывал, было сравнимо лишь с избавлением от боли после удаления зуба. В этот вечер, перед тем, как запереть дверь и дернуть за ручку, Кессель выглянул на лестничную площадку и обнаружил, что табличка «Кессель» заклеена широкой полосой пластыря, а на ней шариковой ручкой одно под другим написаны два имени:
Кессель
Вюнзе
Почерк был Ренатин.
– Как зачем? – удивилась Рената, – Вюнзе – это фамилия ребенка.
– Ну и что же?
– Но она здесь живет.
– ???
– По крайней мере, будет жить до тех пор, пока мы не уедем в отпуск.
– Так мы же уже в субботу уезжаем.
– Но до субботы-то она будет здесь.
– А она что, гостей ждет? И ты боишься, что без этого они ее не найдут?
– Не говори глупостей. Просто девочке будет приятно, если на двери будет стоять и ее фамилия.
Истинная причина, конечно, была не в этом. Но Кессель не стал допытываться. Фрау Кессель выждала какое-то время и, набрав побольше воздуху, произнесла:
– Кроме того…
– Что «кроме того»? – спросил Кессель.
– Я думала, будет лучше…
– Что будет лучше?
– Ну, это ничего не меняет в наших с тобой отношениях, и ты, конечно, можешь прийти ко мне, когда малышка заснет, прямо сегодня, если хочешь, или я могу прийти к тебе; но все же, думаю, будет лучше, если ты пока поспишь на диване. Я тебе там постелю.
– Ради малышки?
– Да. Только сегодня. Пока она не привыкла. Ей же только… Ну… В общем, для меня в ее возрасте это был бы настоящий шок.
– А как ты объяснишь ей, зачем тебе двуспальная кровать?
– Я ей объясню все, – пообещала Рената, – постепенно.
Если она даст тебе раскрыть рот, подумал Альбин Кессель.
– Значит ли это… – заговорил он вслух.
– Между нами все будет по-прежнему – Рената откинулась на спинку дивана, и юбка у нее задралась. На ней были трусики, состоявшие, в сущности, всего из двух белых треугольничков, одного спереди, другого сзади, связанных по бокам резинкой – такое бывало нечасто, даже в такие жаркие дни, как сегодня. Кессель заподозрил в этом некое заранее обдуманное намерение, а потому решил сегодня на приманку не поддаваться. Однако никаких намерений, судя по всему, не было: Рената заметила беглый взгляд Кесселя и одернула юбку.
– Она что, не знает, что мы женаты?
– Н-не совсем, – ответила Рената.
– Хм, – сообразил Кессель, – и что ты с ее отцом развелась, тоже не знает?
– Подобные вещи, – разъяснила Рената, – можно сообщать детям, особенно таким чувствительным и с лабильной психикой, лишь в крайне осторожной и доступной для них форме.
– Кстати, когда ты развелась со своим Вюнзе?
– В 1973 году, – сообщила Рената, – но…
– И ты воображаешь, что ребенок до сих пор не догадывается?…
– Я и Курти (Курти – это и был Вюнзе) еще тогда решили, что ребенку нужно рассказывать обо всем постепенно, по мере созревания ее психики.
– И до какой меры уже дозрела ее психика?
– Она знает, что мы с отцом сейчас не в лучших отношениях.
– Понятно, – вздохнул Кессель. – И когда ты собираешься рассказать ей остальное?
– Завтра, – объявила Рената.
– Значит, завтра я снова смогу ночевать в спальне?
– Ты можешь ночевать там хоть сегодня, но я буду спать здесь, если тебя это больше устраивает. Я согласна.
– Нет, нет, – запротестовал Альбин Кессель – Стели на диване.
– Спасибо, – сказала Рената и поцеловала Кесселя.
Кессель, однако, направился к телевизору и включил его.
– Сделай звук потише, – предупредила его Рената.
В ночь со среды на четверг, которую Рената Кессель провела в одиночестве на двуспальной кровати в спальне, ее новая дочь Керстин, «оскорбленная каракатица», – на кушетке в кабинете Альбина Кесселя, а сам Кессель – на диване в гостиной, ему приснилось, что он пришел в городскую библиотеку сдавать книги. Пересчитав их, девушка за стойкой сказала: «Спасибо. Все в порядке». Однако дома Кессель обнаружил на письменном столе еще одну библиотечную книгу. И тогда, во сне, он стал размышлять, должен ли он отнести в библиотеку и эту книгу или может оставить ее у себя, есть ли в библиотеке какая-то дополнительная проверка и не обнаружится ли при этой проверке, что он, Кессель, одну книгу зажилил.
Проснувшись от телефонного звонка и даже некоторое время спустя, Кессель все еще думал, оставлять или не оставлять у себя эту книгу. Хотя он уже полгода не брал книг в библиотеке – с тех самых пор, как бросил работать над «Хубами».
«Книга», – прочитал Кессель в соннике, означает «важное открытие». Выражений «библиотечная книга» или «чужая книга» не было, зато было «одолжить книгу: сбудется на третий день». Кессель сосчитал: четверг, пятница, суббота. Важное открытие в субботу, по дороге на юг Франции?
Кессель почистил зубы, побрился, маневрируя между ванной и кухней, чтобы приготовить себе завтрак и заварить чай. «Халат надень», – попросила Рената, войдя к нему утром, чтобы поцеловать на прощанье: она была одета и уже собралась уходить. «Не ходи нагишом, прошу тебя. Ты не обиделся?» – «Нет», – буркнул Кессель в ответ.
После ее ухода Кессель еще немного поспал. Тогда-то ему и приснился этот сон, незадолго перед пробуждением, перед телефонным звонком, который и оборвал его. Звонила Рената. Была половина одиннадцатого.
– Ну, как дела? – спросила Рената. Голос у нее был чрезвычайно бодрый.
– М-м?
– Я спрашиваю, как у вас дела?
– А-а, – наконец понял Кессель, – Она еще спит. Я тоже еще сплю.
– Вот сони! Не забудь: Зайчик пьет кофе с молоком.
– Кто?
– Зайчик, то есть Керстин. Я купила банку «Несквик». Это такой коричневый порошок. На кухне на столе – записка. Нужно согреть молока, а потом всыпать туда…
– А что, ребенок сам не может?
– У нее же каникулы!
– Ах, да, конечно. Хотя она пока все равно спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128