Однако это больно ударило по его самолюбию, и больше того — по его престижу во взводе. Он потом рассказал обо всем этом Уэйту.
— Так ты же сам напросился, — удивился тот.
— То есть как это сам?
— А не суй свой нос, куда не следует…
— Выходит, что я должен был спокойно наблюдать, как эти подонки издеваются над Купером?
— Тебе-то какая забота?
— Да черт меня побери, если я такое терпеть буду…
— Ну, как хочешь. Только тогда уж не бегай ко мне плакаться. Сам полезешь, сам и расхлебывай. А мне все-это до лампочки. Моя цель — выйти отсюда одним куском. Поэтому в чужие дела я совать нос не намерен. Да и тебе не советую. Помяни мое слово.
Вспоминая теперь этот разговор, Адамчик снова украдкой поглядел на Уэйта. Да, этот выйдет целым из любой передряги. Одним куском, как он говорит. Кто-кто, а он везде выживет.
Тем временем Филиппоне и его банда продолжали издеваться над Хорьком. Теперь итальянец заставлял солдата громко повторять за ним похабную частушку. Красный, весь взлохмаченный Хорек пытался отказаться, отчаянно тряс головой, отчего мокрая нижняя губа беспомощно моталась из стороны в сторону, умолял оставить его в покое. Развеселившиеся парни и слышать об этом не хотели. Они все же заставили солдата повторить громко и слово в слово всю гадость, которой его учили, и только после этого отошли. Уже уходя, Филиппоне вдруг спросил Логана:
— А спасибо-то ты мне скажешь? За науку, а? Я ведь так старался…
— Да, да… Спасибо тебе, — еле слышно, не поднимая головы, выдавил Хорек. — Спасибо.
Довольно ухмыляясь, Филиппопе отправился к себе, Кастальди и двое других двинулись следом.
Адамчик до глубины души ненавидел Филиппоне. Этот итальянец был настоящим мерзавцем, опытным и готовым на все подонком. Адамчик даже молился в душе, чтобы он провалился на зачетах. Хотя прекрасно понимал, сколь слабы, а скорее всего просто безнадежны были его мольбы. Ведь этот итальянец был жестоким бойцом. И он обладал теми качествами, о которых говорил Магвайр, когда рисовал им портрет настоящего морского пехотинца. Да, пожалуй, Филиппоне был даже чем-то похож на Магвайра, во многом повторял его. Наверно, поэтому его и командиром отделения назначили.
Он взглянул на Хорька, сидевшего на рундуке согнувшись над учебным пособием. Увидел отвисшую большую розовую губу, толстые линзы очков армейского образца, неуклюже сидевших на носу, и вдруг почувствовал что-то вроде жалости к этому парню. Захотелось помочь ему, выразить сочувствие, что ли. Но он тут же сказал себе, что помочь ничем не может, стало быть, нечего и голову ломать.
Неожиданно он поймал себя на мысли: интересно, а о чем сейчас думает сам Хорек? Да и вообще, думает он о чем-нибудь или нет? Может быть (Адамчик внушал себе это скорее для собственного успокоения), парень вовсе и не переживает то, что произошло несколько минут назад. Ведь есть же немало людей, которые ничего особенно близко к сердцу не принимают. Может, и этот парень из таких. С такой рожей, как у него, всю жизнь будешь объектом насмешек. В конце концов, как тут не привыкнуть. Не исключено, что он просто не обращает никакого внимания на то, что о нем говорят.
Придя к этому выводу, Адамчик тут же решил, что, пожалуй, плечи у Хорька опущены вовсе не так, как это бывает у людей одиноких и подавленных. Скорее, так делают искусные и терпеливые хитрецы. Вот именно, хитрецы. Недаром ведь вон сколько раз бывало, что все новобранцы переживают, злятся, а этот Хорек сидит себе как ни в чем не бывало и в ус не дует. Его, видно, ничто особенно не волнует. Ох, уж этот Хорек. Только о себе и думает, хитрюга. Ну и эгоист.
От этих мыслей Адамчику почему-то стало легко на душе. Но вечером, когда взвод вернулся с ужина и солдаты занимались чисткой оружия, гнетущее ощущение вернулось снова. Филиппоне и Магвайр, Хорек, «взводная мышь», Свинья, Уэйт, он сам — рядовой Адамчик — все они перепутались, смешались у него в голове, разом кричали и бранились, толкались и плакали. Он едва не начал орать во весь голос.
— Хватит с меня, — твердил он себе шепотом. — Хватит. Больше я уже не могу. Все получил. Сполна. С меня хватит!
— Хватит? — неожиданно переспросил его сидевший рядом Уэйт. — Ты что, уж не собрался ли лапки вверх поднимать? Струсил, что ли?
— А что делать? Что? До каких же пор терпеть этого Магвайра? Смотреть, как он издевается над людьми. Как сует этому Куперу бутылку с соской, оскорбляет, бьет… Так что ли?
— Ну, а почему бы и нет?
— Тебе, видишь, почему бы и нет, а я не могу. Просто не в силах больше. Дошел до ручки. Хватит с меня…
— Да ведь с Купера-то как с гуся вода, а ты психуешь.
— О, господи… — Адамчик чуть не плакал. Он сгрыз все ногти, изжевал себе щеку, но все никак не мог успокоиться. — Ну, а этот парень… Тот, из первого отделения. Джексон, что ли?
— А что с ним? Я не знаю.
— Так вчера же его забрали. Вечером, когда спать ложились. Я посмотрел, а его койка стоит неразобранная. Спросил, что с ним, никто не знает. Говорят, куда-то его отправили.
— Может, заболел или еще что…
— Почему ж тогда ничего не сказали?
— А ты спросил бы Магвайра.
— Еще чего! Его спросишь, потом сам не рад будешь.
— Чего ж ты тогда раскипятился? Ничего не знаешь, да и парень этот тебе пришей кобыле хвост, а шуму развел, прямо куда там.
Уэйт протянул руку, взял у Адамчика банку с ружейной смазкой, отвинтил крышку и вылил немного масла себе на протирку.
— В общем-то верно, — продолжал рассуждать вслух Адамчик. — Это я про Джексона. Он ведь все время совал нос куда не следует. Хорек вон говорил, будто слышал, как он ревел по ночам. Все спят, а он носом хлюпает…
— Во-во, — поддакнул сразу Уэйт. — От этого, видно, и чокнулся.
— Так ведь… — хотел возразить Адамчик, но вдруг что-то вспомнил и замолчал. Он думал, а что же они могут сделать, чем могут помочь. Конечно, во взводе творится что-то непонятное, скверное. Но разве они в силах это изменить? Нет, конечно. И от этого бессилия, этой неспособности что-либо сделать, ему стало совсем не по себе. Все тело было каким-то вялым, разбитым, ничего не хотелось делать, хоть ложись и помирай…
— Мне кажется, — неожиданно сказал он шепотом, — у нас тут все так, как у нацистов в лагерях было. Я читал про них… Это точно.
— Да ты спятил, Рыжий. Вот уж удумал, надо же. Этот Джексон сейчас, может быть, преспокойно себе домой катит, а ты тут психуешь.
— Но мне же не по себе, как ты не понимаешь. Я ведь просто извелся весь…
— А ты постарайся не думать об этом. Выбрось все из головы.
— Не могу.
— Ты, видать, всерьез брыкаться удумал. Так, что ли? Гляди, опять в обморок не грохнись.
— Ужасно смешно. — Адамчика не тронула издевка, прозвучавшая в голосе товарища. — Значит, по-твоему, мы должны молчать, а этот Магвайр пусть и дальше зверствует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Так ты же сам напросился, — удивился тот.
— То есть как это сам?
— А не суй свой нос, куда не следует…
— Выходит, что я должен был спокойно наблюдать, как эти подонки издеваются над Купером?
— Тебе-то какая забота?
— Да черт меня побери, если я такое терпеть буду…
— Ну, как хочешь. Только тогда уж не бегай ко мне плакаться. Сам полезешь, сам и расхлебывай. А мне все-это до лампочки. Моя цель — выйти отсюда одним куском. Поэтому в чужие дела я совать нос не намерен. Да и тебе не советую. Помяни мое слово.
Вспоминая теперь этот разговор, Адамчик снова украдкой поглядел на Уэйта. Да, этот выйдет целым из любой передряги. Одним куском, как он говорит. Кто-кто, а он везде выживет.
Тем временем Филиппоне и его банда продолжали издеваться над Хорьком. Теперь итальянец заставлял солдата громко повторять за ним похабную частушку. Красный, весь взлохмаченный Хорек пытался отказаться, отчаянно тряс головой, отчего мокрая нижняя губа беспомощно моталась из стороны в сторону, умолял оставить его в покое. Развеселившиеся парни и слышать об этом не хотели. Они все же заставили солдата повторить громко и слово в слово всю гадость, которой его учили, и только после этого отошли. Уже уходя, Филиппоне вдруг спросил Логана:
— А спасибо-то ты мне скажешь? За науку, а? Я ведь так старался…
— Да, да… Спасибо тебе, — еле слышно, не поднимая головы, выдавил Хорек. — Спасибо.
Довольно ухмыляясь, Филиппопе отправился к себе, Кастальди и двое других двинулись следом.
Адамчик до глубины души ненавидел Филиппоне. Этот итальянец был настоящим мерзавцем, опытным и готовым на все подонком. Адамчик даже молился в душе, чтобы он провалился на зачетах. Хотя прекрасно понимал, сколь слабы, а скорее всего просто безнадежны были его мольбы. Ведь этот итальянец был жестоким бойцом. И он обладал теми качествами, о которых говорил Магвайр, когда рисовал им портрет настоящего морского пехотинца. Да, пожалуй, Филиппоне был даже чем-то похож на Магвайра, во многом повторял его. Наверно, поэтому его и командиром отделения назначили.
Он взглянул на Хорька, сидевшего на рундуке согнувшись над учебным пособием. Увидел отвисшую большую розовую губу, толстые линзы очков армейского образца, неуклюже сидевших на носу, и вдруг почувствовал что-то вроде жалости к этому парню. Захотелось помочь ему, выразить сочувствие, что ли. Но он тут же сказал себе, что помочь ничем не может, стало быть, нечего и голову ломать.
Неожиданно он поймал себя на мысли: интересно, а о чем сейчас думает сам Хорек? Да и вообще, думает он о чем-нибудь или нет? Может быть (Адамчик внушал себе это скорее для собственного успокоения), парень вовсе и не переживает то, что произошло несколько минут назад. Ведь есть же немало людей, которые ничего особенно близко к сердцу не принимают. Может, и этот парень из таких. С такой рожей, как у него, всю жизнь будешь объектом насмешек. В конце концов, как тут не привыкнуть. Не исключено, что он просто не обращает никакого внимания на то, что о нем говорят.
Придя к этому выводу, Адамчик тут же решил, что, пожалуй, плечи у Хорька опущены вовсе не так, как это бывает у людей одиноких и подавленных. Скорее, так делают искусные и терпеливые хитрецы. Вот именно, хитрецы. Недаром ведь вон сколько раз бывало, что все новобранцы переживают, злятся, а этот Хорек сидит себе как ни в чем не бывало и в ус не дует. Его, видно, ничто особенно не волнует. Ох, уж этот Хорек. Только о себе и думает, хитрюга. Ну и эгоист.
От этих мыслей Адамчику почему-то стало легко на душе. Но вечером, когда взвод вернулся с ужина и солдаты занимались чисткой оружия, гнетущее ощущение вернулось снова. Филиппоне и Магвайр, Хорек, «взводная мышь», Свинья, Уэйт, он сам — рядовой Адамчик — все они перепутались, смешались у него в голове, разом кричали и бранились, толкались и плакали. Он едва не начал орать во весь голос.
— Хватит с меня, — твердил он себе шепотом. — Хватит. Больше я уже не могу. Все получил. Сполна. С меня хватит!
— Хватит? — неожиданно переспросил его сидевший рядом Уэйт. — Ты что, уж не собрался ли лапки вверх поднимать? Струсил, что ли?
— А что делать? Что? До каких же пор терпеть этого Магвайра? Смотреть, как он издевается над людьми. Как сует этому Куперу бутылку с соской, оскорбляет, бьет… Так что ли?
— Ну, а почему бы и нет?
— Тебе, видишь, почему бы и нет, а я не могу. Просто не в силах больше. Дошел до ручки. Хватит с меня…
— Да ведь с Купера-то как с гуся вода, а ты психуешь.
— О, господи… — Адамчик чуть не плакал. Он сгрыз все ногти, изжевал себе щеку, но все никак не мог успокоиться. — Ну, а этот парень… Тот, из первого отделения. Джексон, что ли?
— А что с ним? Я не знаю.
— Так вчера же его забрали. Вечером, когда спать ложились. Я посмотрел, а его койка стоит неразобранная. Спросил, что с ним, никто не знает. Говорят, куда-то его отправили.
— Может, заболел или еще что…
— Почему ж тогда ничего не сказали?
— А ты спросил бы Магвайра.
— Еще чего! Его спросишь, потом сам не рад будешь.
— Чего ж ты тогда раскипятился? Ничего не знаешь, да и парень этот тебе пришей кобыле хвост, а шуму развел, прямо куда там.
Уэйт протянул руку, взял у Адамчика банку с ружейной смазкой, отвинтил крышку и вылил немного масла себе на протирку.
— В общем-то верно, — продолжал рассуждать вслух Адамчик. — Это я про Джексона. Он ведь все время совал нос куда не следует. Хорек вон говорил, будто слышал, как он ревел по ночам. Все спят, а он носом хлюпает…
— Во-во, — поддакнул сразу Уэйт. — От этого, видно, и чокнулся.
— Так ведь… — хотел возразить Адамчик, но вдруг что-то вспомнил и замолчал. Он думал, а что же они могут сделать, чем могут помочь. Конечно, во взводе творится что-то непонятное, скверное. Но разве они в силах это изменить? Нет, конечно. И от этого бессилия, этой неспособности что-либо сделать, ему стало совсем не по себе. Все тело было каким-то вялым, разбитым, ничего не хотелось делать, хоть ложись и помирай…
— Мне кажется, — неожиданно сказал он шепотом, — у нас тут все так, как у нацистов в лагерях было. Я читал про них… Это точно.
— Да ты спятил, Рыжий. Вот уж удумал, надо же. Этот Джексон сейчас, может быть, преспокойно себе домой катит, а ты тут психуешь.
— Но мне же не по себе, как ты не понимаешь. Я ведь просто извелся весь…
— А ты постарайся не думать об этом. Выбрось все из головы.
— Не могу.
— Ты, видать, всерьез брыкаться удумал. Так, что ли? Гляди, опять в обморок не грохнись.
— Ужасно смешно. — Адамчика не тронула издевка, прозвучавшая в голосе товарища. — Значит, по-твоему, мы должны молчать, а этот Магвайр пусть и дальше зверствует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99