Как бы ты ни чувствовал себя правым, не лезь на рожон, не провоцируй того, кто сильнее. А лучше всего вообще не высовывать носа. И эта тактика, как правило, всегда приносила ему пользу, ограждала от неприятностей: Ведь вопрос о драке как бы исчезал сам собой, и противник (если только это был не завзятый драчун), хотя и испытывал к нему чувство презрения, тем не менее был удовлетворен, считая, что получил достаточные доказательства своего превосходства над Адамчиком, и оставлял его поэтому в покое.
Когда он увидел, какие огромные возможности дает человеку дзю-до, ему показалось, что теперь-то уж все должно перемениться. Он даже представил себе, что возвращается домой и идет в школу. По дороге встречает известных хулиганов и задир. Всех тех, кто столько раз колотил и обижал его. Они и теперь не прочь напомнить, кто здесь хозяин. Замахиваются, пытаются ударить… и летят вверх тормашками, роют носом пыль, позорно ползают на брюхе, вымаливая у него пощаду.
Конечно, чертовски трудно представить, что все это может быть наяву. Однако то, что показывал инструктор, это уже не чепуха вроде самоучителя Бомоно. Это было реальное дело. И с ним теперь будут заниматься настоящие учителя, специалисты своего дела. Так же, как это было на стрельбище или на занятиях по штыковому бою. Так что если он будет прилежным, станет добросовестно заниматься, то почему бы и не освоить эту полезную науку — дзю-до. Освоил же он стрельбу и штыковые приемы, освоит и это.
— Первое, что нам следует сделать, — говорил инструктор, — это научиться правильно падать. Это надо освоить даже раньше, чем самый простейший бросок. Что главное при падении? Главное — это упасть так, чтобы не потерять ориентировку и не сбить дыхание, остаться в целости и сохранности, без вывихов и переломов, в общем, упасть так, чтобы все было на месте и ты мог бы продолжать бой. Получить от врага все, на что он способен, и все же быть в состоянии дать ему сдачи и в конце концов одержать верх. А ведь умение падать — это вовсе не врожденное качество. Это настоящее искусство, и ему надо как следует учиться.
В тот день взвод до самого обеда разучивал различные способы падения. Отойдя друг от друга на три шага, солдаты сперва сели на маты, чтобы затем быстро перекувырнуться назад, громко стукнув при этом левой ладонью по мату. Потом все встали в полуприседе, и ко свистку инструктора шестьдесят шесть правых рук протянулись к шестидесяти шести правым ногам и сделали резкий рывок. Как будто бы это была рука противника. От этого рывка шестьдесят шесть тел полетели кувырком назад, шлепнув опять же левой рукой по мату — останавливая падение. А инструктор ходил вдоль рядов, делая замечания, показывая, в чем ошибка и как ее исправить. Время от времени он командовал взводу встать, поворачивал всех лицом к себе и вновь и вновь демонстрировал, как нужно правильно падать.
Сделав затем десятиминутный перерыв, новобранцы приступили к отработке приемов падения с ног. Это было уже посложнее. В зале то и дело раздавались вскрики, слышалось, как тяжело грохались на маты человеческие тела.
— Единственный способ научиться, — пронзительный голос инструктора перекрывал стоявший в зале шум, — снова и снова повторять приемы. Повторять и повторять до тех пор, пока не станешь все делать автоматически. Ясно? Поехали…
Уэйт захватил рукой свою ногу, дернул и грузно грохнулся на мат. Однако не вскочил тут же, а продолжал какое-то время лежать, пока инструктор не скомандовал встать. Солдаты вокруг него прыгали и падали, прыгали и падали, а он не спеша поднялся, медленно снова стал в позицию.
Нельзя сказать, чтобы он устал. Просто надоело без конца повторять одно и то же, снова и снова делать уже успевшие опротиветь движения.
«Но ведь это же то, к чему ты так стремился, — говорил он сам себе. — Разве не ради этого ты завербовался на службу? Ты ведь знал, что здесь так будет, что с утра до вечера будешь слышать одни приказы и команды. Не думать, не принимать решения, а только выполнять. Слушаться и выполнять. Только так, просто и понятно. Чему же ты теперь удивляешься? Чем недоволен?»
— Приго-отовились! И-и… бросок!
Он перекувырнулся назад, упал на спину, немного полежал, потом поднялся.
— И-и… бросок!
Снова повторил движение.
— И-и… бросок!
Опять то же самое.
— Побольше огонька, парень, — инструктор остановился около него. — Что-то ты вроде без души работаешь.
С губ Уэйта едва не сорвался дерзкий ответ, но он вовремя сдержался и только коротко ответил:
— Есть, сэр!
— Тогда… бросок!
Инструктор не отходил, и Уэйт постарался на этот раз сделать все как следует. Получилось вроде бы неплохо, сержант одобрительно кивнул и пошел дальше. Уэйт молча послал ему вдогонку пару теплых слов — насчет того, куда бы он ему подпустил огоньку, кабы его воля. Узнал бы тогда, шкура, почем фунт лиха. Да ведь только попробуй открой рот, враз сам сгоришь без дыма…
Он уже начал одуревать от всего этого однообразия, именуемого начальной рекрутской подготовкой. Броски, падения, шагистика, всякая прочая мура. Даже сами дни и ночи в казарме вызывали в его душе растущее негодование и возмущение бессмысленно потерянным временем. В нем непрерывно нарастало острое чувство протеста. Все чаще и чаще приходилось сдерживать себя, затыкать себе рот, чтобы не сорваться, выдержать эти последние недели обучения в лагере.
Отработка приемов падения продолжалась всю первую половину дня.
После обеда взвод снова вернулся в зал. Солдатам было приказано снять обувь и стать полукругом. Пришел новый инструктор. Он был тоже невысок ростом и, как и утренний преподаватель, худощав и жилист. Одет он был тоже в белый костюм вроде пижамы и подпоясан черным поясом; Только волосы посветлее и кожа не такая загорелая.
— Вольно! Садись!
Новобранцы разом опустились на пол, поджав ноги по-турецки…
— Это что за взвод? — вдруг гаркнул что есть мочи инструктор.
— Сэр! Взвод один девяносто семь!
— Какой?
— Сэр, — подхватывая игру, рявкнули шестьдесят шесть глоток, — взвод о-дин де-вя-нос-то семь!
— Третьего батальона?
— Никак нет, сэр! Пер-во-го ба-таль-о-на!
— Второго батальона? Не слышу!
— Сэр! Пер-во-го ба-таль-о-на!
— А вы, червяки, орете так, будто гордитесь, что вы из первого.
— Так точно, сэр! Гор-дим-ся, сэр!
— Ну и ладно! Меня зовут сержант Лэндон. — Он повернулся к находившейся у него за спиной стойке, на которой висела большая красочная таблица. На ней изображен человек. Но человек очень странный. Казалось, что кто-то только что содрал с него кожу. Розовые мышцы были вывернуты и распластаны, за ними виднелись какие-то черные линии, красные реки и ярко-синие потоки, разбегавшиеся во все стороны. В разных местах этой разноцветной паутины были изображены непонятные темно-красные кружки…
— Перед вами парень по имени Чарли, — весело начал инструктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Когда он увидел, какие огромные возможности дает человеку дзю-до, ему показалось, что теперь-то уж все должно перемениться. Он даже представил себе, что возвращается домой и идет в школу. По дороге встречает известных хулиганов и задир. Всех тех, кто столько раз колотил и обижал его. Они и теперь не прочь напомнить, кто здесь хозяин. Замахиваются, пытаются ударить… и летят вверх тормашками, роют носом пыль, позорно ползают на брюхе, вымаливая у него пощаду.
Конечно, чертовски трудно представить, что все это может быть наяву. Однако то, что показывал инструктор, это уже не чепуха вроде самоучителя Бомоно. Это было реальное дело. И с ним теперь будут заниматься настоящие учителя, специалисты своего дела. Так же, как это было на стрельбище или на занятиях по штыковому бою. Так что если он будет прилежным, станет добросовестно заниматься, то почему бы и не освоить эту полезную науку — дзю-до. Освоил же он стрельбу и штыковые приемы, освоит и это.
— Первое, что нам следует сделать, — говорил инструктор, — это научиться правильно падать. Это надо освоить даже раньше, чем самый простейший бросок. Что главное при падении? Главное — это упасть так, чтобы не потерять ориентировку и не сбить дыхание, остаться в целости и сохранности, без вывихов и переломов, в общем, упасть так, чтобы все было на месте и ты мог бы продолжать бой. Получить от врага все, на что он способен, и все же быть в состоянии дать ему сдачи и в конце концов одержать верх. А ведь умение падать — это вовсе не врожденное качество. Это настоящее искусство, и ему надо как следует учиться.
В тот день взвод до самого обеда разучивал различные способы падения. Отойдя друг от друга на три шага, солдаты сперва сели на маты, чтобы затем быстро перекувырнуться назад, громко стукнув при этом левой ладонью по мату. Потом все встали в полуприседе, и ко свистку инструктора шестьдесят шесть правых рук протянулись к шестидесяти шести правым ногам и сделали резкий рывок. Как будто бы это была рука противника. От этого рывка шестьдесят шесть тел полетели кувырком назад, шлепнув опять же левой рукой по мату — останавливая падение. А инструктор ходил вдоль рядов, делая замечания, показывая, в чем ошибка и как ее исправить. Время от времени он командовал взводу встать, поворачивал всех лицом к себе и вновь и вновь демонстрировал, как нужно правильно падать.
Сделав затем десятиминутный перерыв, новобранцы приступили к отработке приемов падения с ног. Это было уже посложнее. В зале то и дело раздавались вскрики, слышалось, как тяжело грохались на маты человеческие тела.
— Единственный способ научиться, — пронзительный голос инструктора перекрывал стоявший в зале шум, — снова и снова повторять приемы. Повторять и повторять до тех пор, пока не станешь все делать автоматически. Ясно? Поехали…
Уэйт захватил рукой свою ногу, дернул и грузно грохнулся на мат. Однако не вскочил тут же, а продолжал какое-то время лежать, пока инструктор не скомандовал встать. Солдаты вокруг него прыгали и падали, прыгали и падали, а он не спеша поднялся, медленно снова стал в позицию.
Нельзя сказать, чтобы он устал. Просто надоело без конца повторять одно и то же, снова и снова делать уже успевшие опротиветь движения.
«Но ведь это же то, к чему ты так стремился, — говорил он сам себе. — Разве не ради этого ты завербовался на службу? Ты ведь знал, что здесь так будет, что с утра до вечера будешь слышать одни приказы и команды. Не думать, не принимать решения, а только выполнять. Слушаться и выполнять. Только так, просто и понятно. Чему же ты теперь удивляешься? Чем недоволен?»
— Приго-отовились! И-и… бросок!
Он перекувырнулся назад, упал на спину, немного полежал, потом поднялся.
— И-и… бросок!
Снова повторил движение.
— И-и… бросок!
Опять то же самое.
— Побольше огонька, парень, — инструктор остановился около него. — Что-то ты вроде без души работаешь.
С губ Уэйта едва не сорвался дерзкий ответ, но он вовремя сдержался и только коротко ответил:
— Есть, сэр!
— Тогда… бросок!
Инструктор не отходил, и Уэйт постарался на этот раз сделать все как следует. Получилось вроде бы неплохо, сержант одобрительно кивнул и пошел дальше. Уэйт молча послал ему вдогонку пару теплых слов — насчет того, куда бы он ему подпустил огоньку, кабы его воля. Узнал бы тогда, шкура, почем фунт лиха. Да ведь только попробуй открой рот, враз сам сгоришь без дыма…
Он уже начал одуревать от всего этого однообразия, именуемого начальной рекрутской подготовкой. Броски, падения, шагистика, всякая прочая мура. Даже сами дни и ночи в казарме вызывали в его душе растущее негодование и возмущение бессмысленно потерянным временем. В нем непрерывно нарастало острое чувство протеста. Все чаще и чаще приходилось сдерживать себя, затыкать себе рот, чтобы не сорваться, выдержать эти последние недели обучения в лагере.
Отработка приемов падения продолжалась всю первую половину дня.
После обеда взвод снова вернулся в зал. Солдатам было приказано снять обувь и стать полукругом. Пришел новый инструктор. Он был тоже невысок ростом и, как и утренний преподаватель, худощав и жилист. Одет он был тоже в белый костюм вроде пижамы и подпоясан черным поясом; Только волосы посветлее и кожа не такая загорелая.
— Вольно! Садись!
Новобранцы разом опустились на пол, поджав ноги по-турецки…
— Это что за взвод? — вдруг гаркнул что есть мочи инструктор.
— Сэр! Взвод один девяносто семь!
— Какой?
— Сэр, — подхватывая игру, рявкнули шестьдесят шесть глоток, — взвод о-дин де-вя-нос-то семь!
— Третьего батальона?
— Никак нет, сэр! Пер-во-го ба-таль-о-на!
— Второго батальона? Не слышу!
— Сэр! Пер-во-го ба-таль-о-на!
— А вы, червяки, орете так, будто гордитесь, что вы из первого.
— Так точно, сэр! Гор-дим-ся, сэр!
— Ну и ладно! Меня зовут сержант Лэндон. — Он повернулся к находившейся у него за спиной стойке, на которой висела большая красочная таблица. На ней изображен человек. Но человек очень странный. Казалось, что кто-то только что содрал с него кожу. Розовые мышцы были вывернуты и распластаны, за ними виднелись какие-то черные линии, красные реки и ярко-синие потоки, разбегавшиеся во все стороны. В разных местах этой разноцветной паутины были изображены непонятные темно-красные кружки…
— Перед вами парень по имени Чарли, — весело начал инструктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99