знал бы он, что это за квартира, думает, что я переодетый англичанин, охотник за пимиентос дель пикилъо, сан-жозепский зевака в поисках утерянной бутифарры
это все мой акцент! никто не слышит в нем русского воспаленного нёба, онемелой увулы, припухших связок, с такими связками можно петь cante andaluz, говорит моя каталонская профессор джоан жорди
ваша мембрррана звучит суххестивно, дорррогой морррассс, говорит доктор дора
октябрь, 24
прочел сегодня, что слово гетто от итальянского слова плавильня происходит
евреи в Венеции селились в районе плавилен, то есть их селили, никто их не спрашивал особенно
плавильня — хорошее слово, в нем есть вильнюс, и плавный, и love, и даже авель
и еще плавильня — это змеиное слово таршиш, тут непременно замешан фарсис финикийский, где серебряные копи, оттуда в три года раз приходил фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян и павлинов, а может, и не фарсис никакой, а тарсисс, испанская гавань, куда бежал иона, а тот, от кого он бежал, воздвиг на море крепкий ветер и правильно сделал
и еще из мильтона вспомнил вот это, про адские ворота: оттуда, словно из жерла плавильни, бил клубами черный дым
и русское еще: она отворила кладязъ бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи
бывают слова, где смыслы цепляются один за другой, будто блестящими крючочками
у моей няни был в зингере ящичек с такими — черными, дивно красивыми и бесполезными
так и не узнал, зачем они
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, двадцать четвертое октября
Наконец-то я приступил к мальтийским документам.
В основном, как и следовало ожидать, это монастырские хроники, письма и рукописные служебники.
Среди всего прочего обнаружился справочник по фармацевтике, а также копия трактата Давида Лагнеуса Harmonia seu Consensus Philosophorum Chemicorum.
Фармацевтический справочник — красавец. Печать в две краски, цельнокожаный переплет с бинтами по корешку, гравированный фронтиспис.
Текст переложен какой-то рукописью — или письмом? — алхимического, насколько мне удалось уловить, содержания. Хотя, чтобы в этом убедиться, неплохо было бы перевести пару страниц.
Начало у рукописи отсутствует, а из некоего подобия колофона следует, что написал ее некий брат Joannes — не слишком оригинальное имя для ученого монаха, надо заметить.
Первый из сохранившихся листов начинается фразой adperpetranda miracula rei unius — чтобы свершить чудо одного-единственного.
Как я успел заметить, язык рукописи — письма? — изобилует греческими словами и, что самое интересное, в нем отсутствует обычная для подобного рода текстов алхимическая терминология. Никаких тебе киммерийских теней, черных драконов или красных львов.
Речь, без сомнения, идет о Transmutatio и Opus Magnum, но в каком-то совершенно неожиданном и необычном контексте.
Не уверен, что господам госпитальерам обязательно об этом докладывать.
Библиотека для них — всего лишь собрание аукционных лотов, никто даже не удосужился полистать роскошный справочник хотя бы из любопытства — а ведь Иоаннова бумага выпала бы им прямо в руки!
Во всяком случае сначала я прочитаю письмо целиком.
Придется освежить латынь и греческий, ничего не поделаешь, дорогой Тео.
И вот еще что занятно. Многие греческие слова, которые встречаются в тексте, являются именами финикийских богов.
Damuras, Dagon, Taautes, это сразу бросается в глаза.
Известно, что именно финикийцы, где-то в IX в. до н. э., заложили на Мальте первое поселение, но какое это имеет отношение к Великому Деланию и брату Иоанну? Может, и никакого.
МОРАС
октябрь, 27
лукас пишет, что на мальте пьют черешневое вино, домашнее
он покупает его на рынке в марсашлокке
сколько чудесных ш в этих словах
в барселоне много а, ялл,и рр
сегодня шел по рамбла де санта моника, еще есть рамбла капуцинов и дель эстудио, много рамбл
рамбла по-арабски это высохшее русло, выходит, все реки здесь бывшие
приятно думать, что идешь по чистому, сухому дну
без даты
субботнее утро, пустое, сизое небо, в городе тихо, только молоточки слышны где-то высоко, в строительных лесах — но близко, будто у самого виска — настойчивые и прохладные
в детстве у меня был любимый звук — нажимаешь педаль у отцовского пианино, не касаясь клавиш, только педаль, и оно будто вздыхает, хрипло, как старая
собака, но это надо делать рукой, только рукой, то есть надо быть очень маленьким и сидеть на полу
ноябрь, 1
о чем я думаю? о мальте
думать о мальте — это как стоять за спиной у человека, еще не знающего, что ты вернулся
смотреть, как он переставляет книги или моет тарелки
ты стараешься не дышать и ждешь, когда он обернется, но он уже почувствовал тебя и нарочно не оборачивается
ты знаешь, какое у него сейчас лицо
время становится точь-в-точь как плавающий снег в стеклянной игрушке
у стекла такая приятная тяжесть и внутри марципановый домик
ноябрь, 2
ПРОПИСНЫЕ!!!
Лукас спрашивает, почему я зову себя Морас.
Это долгая история, впрочем, можно и покороче. Moras — это испанская куманика. Точнее — ежевика, но разница только в сизом налете на тугих иссиня-черных ягодицах.
Нет, еще есть разница: ежевика любит залитые солнцем берега, а куманика — острую осоку и влажный мох.
Несомненно, я — куманика. Я связан с ней рунической мыльной веревкой, ведь моя руна — дубовый, ежевичный, куманический thorn.
Я связан с ней тем же колючим сочным стеблем, что и безумный Жан со своим дроком.
С тех пор как я в Испании, я — Морас. Точнее, Zarzamoras, но многие зовут меня Морас, или просто — Мо.
А то Zarza напоминает Zamza, а это нам вовсе ни к чему.
Латунная латынь позвякивает в памяти: мора — это промежуток времени. Самая малая единица времени в античном стихе. Четыре моры — это стопа дактиля. Три моры — стопа хорея. Восемь мор — плоскостопие и белый билет.
Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он сказал бы, что Мора — не пауза никакая, а существо с двумя душами — порождение славянского душного сна, — чья недобрая душа появляется только ночью. У Моры прозрачное тело, длинные ноги и руки, Мора похожа на комара или ночную бабочку, она приносит зло помимо своей воли, но уберечься от нее легко — не нужно даже втыкать иголку в подол или подставлять зеркало — стоит только сказать: приходи утром, дам тебе хлеба и соли.
Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он бы так и сказал. Но его здесь нет, и я живу на кофе и сухарях.
без даты
некоторые вещи нащупываешь с досадой, будто выключатель у двери, вслепую, в незнакомом гостиничном номере
да вот же он! вспыхивает свет, и ты забываешь о выключателе — теперь ты знаешь, где он, и легко отыщешь его в темноте
со словами происходит обратное: стоит увидеть их внутреннее устройство, нащупать кнопку, как смысл расплывается
бич человека — это воображаемое знание, говорит монтень
знание — вот где гибель поэта, говорю я, разоблаченные слова тянут шею книзу, как мешок с речными камнями
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, третье ноября
Теперь, когда ко мне в руки попало письмо Иоанна Мальтийского, я почувствовал, как забытое уже любопытство щекочет мне пересохшее от скуки горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
это все мой акцент! никто не слышит в нем русского воспаленного нёба, онемелой увулы, припухших связок, с такими связками можно петь cante andaluz, говорит моя каталонская профессор джоан жорди
ваша мембрррана звучит суххестивно, дорррогой морррассс, говорит доктор дора
октябрь, 24
прочел сегодня, что слово гетто от итальянского слова плавильня происходит
евреи в Венеции селились в районе плавилен, то есть их селили, никто их не спрашивал особенно
плавильня — хорошее слово, в нем есть вильнюс, и плавный, и love, и даже авель
и еще плавильня — это змеиное слово таршиш, тут непременно замешан фарсис финикийский, где серебряные копи, оттуда в три года раз приходил фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян и павлинов, а может, и не фарсис никакой, а тарсисс, испанская гавань, куда бежал иона, а тот, от кого он бежал, воздвиг на море крепкий ветер и правильно сделал
и еще из мильтона вспомнил вот это, про адские ворота: оттуда, словно из жерла плавильни, бил клубами черный дым
и русское еще: она отворила кладязъ бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи
бывают слова, где смыслы цепляются один за другой, будто блестящими крючочками
у моей няни был в зингере ящичек с такими — черными, дивно красивыми и бесполезными
так и не узнал, зачем они
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, двадцать четвертое октября
Наконец-то я приступил к мальтийским документам.
В основном, как и следовало ожидать, это монастырские хроники, письма и рукописные служебники.
Среди всего прочего обнаружился справочник по фармацевтике, а также копия трактата Давида Лагнеуса Harmonia seu Consensus Philosophorum Chemicorum.
Фармацевтический справочник — красавец. Печать в две краски, цельнокожаный переплет с бинтами по корешку, гравированный фронтиспис.
Текст переложен какой-то рукописью — или письмом? — алхимического, насколько мне удалось уловить, содержания. Хотя, чтобы в этом убедиться, неплохо было бы перевести пару страниц.
Начало у рукописи отсутствует, а из некоего подобия колофона следует, что написал ее некий брат Joannes — не слишком оригинальное имя для ученого монаха, надо заметить.
Первый из сохранившихся листов начинается фразой adperpetranda miracula rei unius — чтобы свершить чудо одного-единственного.
Как я успел заметить, язык рукописи — письма? — изобилует греческими словами и, что самое интересное, в нем отсутствует обычная для подобного рода текстов алхимическая терминология. Никаких тебе киммерийских теней, черных драконов или красных львов.
Речь, без сомнения, идет о Transmutatio и Opus Magnum, но в каком-то совершенно неожиданном и необычном контексте.
Не уверен, что господам госпитальерам обязательно об этом докладывать.
Библиотека для них — всего лишь собрание аукционных лотов, никто даже не удосужился полистать роскошный справочник хотя бы из любопытства — а ведь Иоаннова бумага выпала бы им прямо в руки!
Во всяком случае сначала я прочитаю письмо целиком.
Придется освежить латынь и греческий, ничего не поделаешь, дорогой Тео.
И вот еще что занятно. Многие греческие слова, которые встречаются в тексте, являются именами финикийских богов.
Damuras, Dagon, Taautes, это сразу бросается в глаза.
Известно, что именно финикийцы, где-то в IX в. до н. э., заложили на Мальте первое поселение, но какое это имеет отношение к Великому Деланию и брату Иоанну? Может, и никакого.
МОРАС
октябрь, 27
лукас пишет, что на мальте пьют черешневое вино, домашнее
он покупает его на рынке в марсашлокке
сколько чудесных ш в этих словах
в барселоне много а, ялл,и рр
сегодня шел по рамбла де санта моника, еще есть рамбла капуцинов и дель эстудио, много рамбл
рамбла по-арабски это высохшее русло, выходит, все реки здесь бывшие
приятно думать, что идешь по чистому, сухому дну
без даты
субботнее утро, пустое, сизое небо, в городе тихо, только молоточки слышны где-то высоко, в строительных лесах — но близко, будто у самого виска — настойчивые и прохладные
в детстве у меня был любимый звук — нажимаешь педаль у отцовского пианино, не касаясь клавиш, только педаль, и оно будто вздыхает, хрипло, как старая
собака, но это надо делать рукой, только рукой, то есть надо быть очень маленьким и сидеть на полу
ноябрь, 1
о чем я думаю? о мальте
думать о мальте — это как стоять за спиной у человека, еще не знающего, что ты вернулся
смотреть, как он переставляет книги или моет тарелки
ты стараешься не дышать и ждешь, когда он обернется, но он уже почувствовал тебя и нарочно не оборачивается
ты знаешь, какое у него сейчас лицо
время становится точь-в-точь как плавающий снег в стеклянной игрушке
у стекла такая приятная тяжесть и внутри марципановый домик
ноябрь, 2
ПРОПИСНЫЕ!!!
Лукас спрашивает, почему я зову себя Морас.
Это долгая история, впрочем, можно и покороче. Moras — это испанская куманика. Точнее — ежевика, но разница только в сизом налете на тугих иссиня-черных ягодицах.
Нет, еще есть разница: ежевика любит залитые солнцем берега, а куманика — острую осоку и влажный мох.
Несомненно, я — куманика. Я связан с ней рунической мыльной веревкой, ведь моя руна — дубовый, ежевичный, куманический thorn.
Я связан с ней тем же колючим сочным стеблем, что и безумный Жан со своим дроком.
С тех пор как я в Испании, я — Морас. Точнее, Zarzamoras, но многие зовут меня Морас, или просто — Мо.
А то Zarza напоминает Zamza, а это нам вовсе ни к чему.
Латунная латынь позвякивает в памяти: мора — это промежуток времени. Самая малая единица времени в античном стихе. Четыре моры — это стопа дактиля. Три моры — стопа хорея. Восемь мор — плоскостопие и белый билет.
Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он сказал бы, что Мора — не пауза никакая, а существо с двумя душами — порождение славянского душного сна, — чья недобрая душа появляется только ночью. У Моры прозрачное тело, длинные ноги и руки, Мора похожа на комара или ночную бабочку, она приносит зло помимо своей воли, но уберечься от нее легко — не нужно даже втыкать иголку в подол или подставлять зеркало — стоит только сказать: приходи утром, дам тебе хлеба и соли.
Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он бы так и сказал. Но его здесь нет, и я живу на кофе и сухарях.
без даты
некоторые вещи нащупываешь с досадой, будто выключатель у двери, вслепую, в незнакомом гостиничном номере
да вот же он! вспыхивает свет, и ты забываешь о выключателе — теперь ты знаешь, где он, и легко отыщешь его в темноте
со словами происходит обратное: стоит увидеть их внутреннее устройство, нащупать кнопку, как смысл расплывается
бич человека — это воображаемое знание, говорит монтень
знание — вот где гибель поэта, говорю я, разоблаченные слова тянут шею книзу, как мешок с речными камнями
ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, третье ноября
Теперь, когда ко мне в руки попало письмо Иоанна Мальтийского, я почувствовал, как забытое уже любопытство щекочет мне пересохшее от скуки горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83