ангелы создавали крыльями ветер и выдували пламя из золотых ламп, но это еще что, там у них смоковница завяла на глазах, жезл моисея осыпался жасминовыми бутонами, а публику актеры накормили пятью хлебами — тысячу человек! — и двенадцать корзин было унесено с остатками
это я к чему — в те времена актерам денег не давали, но за исполнение божественной роли одному парню уплатили шестнадцать пенсов, а другому парню, за райского змея, — четыре, по свидетельству очевидца
не думаю, что они больше остальных хлопотали, просто ангелами, как водится, можно пренебречь, а поди не заплати сценаристу и продюсеру
без даты
over troubled water
опереточный доктор отрастил русую бородку клинышком и приходит в джемпере цвета переспелой малины, от этого у него фламандский вид, особенно когда он откидывается назад в своем лайковом скрипучем кресле и вертит в пальцах серебряную точилку в виде глобуса, где моря залиты синей эмалью, суша — охрой, а полюса — дырочки для карандашей
каждый раз, когда я вижу эту точилку, меня терзает щекотное предчувствие, что я ее украду и сделаю свой лучший секрет, скажем — под корнями бука в больничном парке, того, что похож на букву V, в прошлом году его расщепила молния, ударила прямо в солнечное сплетение
деревья, если их ударить в солнечное сплетение, тоже задыхаются и ловят воздух ртом, хотя сплетение у них совсем для другого
когда я смотрю на это дерево из окна, я совершенно уверен, что видел его раньше
без даты
всего четыре тебе осталось, сказала андреа, заглянув ко мне утром с пластиковым стаканчиком — еще один пункт моего списка необходимых потерь
мне нравится лукавая иконописная андреа — неаполитанская желть, умбра, ярь венецианская
вот тебе твоя непроливайка! она поставила его на стол с таким стуком, как если бы это был неистощимый котел дагда, но это еще не все, сказал я быстро, мне нужна свежая рубашка, здешняя пижама похожа на кухонное полотенце, я весь под ней чешусь, моя рубашка цвета берлинской лазури! в моих вещах посмотрите! но она уже ушла, выскользнула, будто ртутная киноварь, и слушать не стала
четыре чего? все утро думаю, что она имела в виду — четыре рога у космического быка? это кажется, египтяне
четыре телесных сока? вездесущий тетраграмматон?
пусть гамлета к помосту отнесут, как воина, четыре капитана?
четверо ворот во дворце императора?
четыре страны света станут источником ветров, и четыре кувшина с водой — источником дождя? это майя, если я не путаю
четыре юнговских херувима?
четыре зоаса?
четыре реки из-под дерева жизни? это вообще все, даже тевтоны
так чего четыре-то?
То: др. Фиона Рассел
russetlfiona@hotmail.com
From: Густоп
gzemeroz@macedonia.eu.org
24 апреля
Фиона, я глазам своим не верю! Прочел в интернете список счастливчиков, получивших гранты, — моя работа упомянута как одна из лучших, а денег мне, получается, не дают? Я отстаю на 0,5 балла, это же смешно. Они там с ума посходили.
Зато дают этому компилятору из университета Эксетера, доморощенному египтологу, я читал его статью про эпоху Рамессидов, там половина списана у Пьера Монте.
Теперь он может два года валяться в своем Дартмурском парке на траве и размышлять о фиванской теократии.
Раскопки в Ком эль-Хеттан их, видите ли, не интересуют, Аменхотеп Третий и царица Тейе для них парочка кварцитовых булыжников, не более того, а ведь ты говорила, что это перспективная тема.
Я тебя послушал и поехал с Лопесом, я тебя послушал и три месяца глотал пыль в заупокойном храме.
А потом всю зиму писал как проклятый, зарабатывая уроками для несмышленышей и развозя скоростную пиццу по промозглому Челси.
Фиона, они меня убили. Всего половина балла!
Если бы с этим эксетерским графоманом что-нибудь случилось, если бы он, скажем, въехал в дорожный столб величиной с Мемнонский колосс, я сам смог бы валяться на траве до и размышлять о священном гиппототаме.
Пойду в Айриш Паб, надерусь как следует и подерусь с ирландцами, рыжими и коварными, как ты.
МОРАС
без даты
мне снилась наша вильнюсская кухня и как мой брат смеется и пьет молоко прямо из треугольного жесткого пакета, ужасно скучаю по таким пакетам, их больше нигде не продают, здесь, в барселоне, я несчастнее, чем был на мальте, но счастливее, чем в этом невозможном городе, всегда напоминавшем мне полную людей казенную комнату, выкрашенную масляной краской, пропахшую старым сукном и шариками от моли, комнату с окошечком для выдачи чего-то там, у которого я сижу в ожидании того момента, когда стекло поднимется и мне издали покажут твою фотографию, папа
апрель, 25
поп ciposso nemmeno pensare
я вспомнил еще одно немецкое слово — Schnur, оно обозначает шнурок и эпоху, это, кажется, кьеркегор первый заметил, в той главе, где он пишет про скуку и люнебургскую свинью
у фионы на кожаном шнурке болталась эта штука — жемчужная фасолина, тебе бы еще меч и зеркало, сказал я тогда, вот и регалии приличного императора
да нет же, мо, это ключ, мо! фиона теребила ее, накручивала на палец, от двери, что открывается один раз, пропуская в пустоватые коридоры других возможностей, это, если верить оскару, мо, но кто же станет ему верить?
апрель, 26
прав был повар марко, когда в марте отговаривал меня от голден тюлипа
за вчерашний день мы потеряли двух постояльцев и репутацию приличной гостиницы
студент густав утонул в ванной, профессора застрелил сумасшедший араб, который в глаза не видел некрономикона, да и читать, вероятно, не умеет, полиция арестовала магду, а я весь день собираю воду тряпками в номере на втором этаже — его залило водой, просочившейся через ветхий потолок из номера бедного густава, — и плачу как дурак
парень наглотался снотворного и соскользнул в смерть, точно в ложку, или она его зачерпнула, не знаю, что и сказать, моя способность собирать слова в предложения размокла и отяжелела, как забытое белье под дождем
как это у них получилось — умереть в один день, хотя они жили не счастливо и не вдвоем?
без даты
девочка, роза саронская, писал я однокласснице зимой тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, там еще рифма была, но она невосстановима — Джульетта веронская? вероника полонская?
тогда я еще не знал, что роза не роза, а вовсе даже лилия, впрочем, некоторые считают, что тюльпан или — какая скука! — белый нарцисс
восемь лет спустя я писал курсовую по переводам Песни Песней, выяснилось, что не подкрепите меня яблоками, а обложите меня яблоками, а я-то в детстве представлял, как, раскрыв перемазанные медом губы, она лежит в тени смоковницы, похрустывая зеленой антоновкой, и себя представлял пасущимся между ее лилий, у меня и сомнений не было, что это за лилии, а теперь, когда я знаю, у меня оскомина от недозрелой мякоти, и запах Ливана, что запечатывал мне ноздри нездешней смолой, оказался розмарином лекарственным, с листочками, подбитыми белым сапожным войлоком
апрель, 27
жидкость все проверяющая
странное дело — я вдруг понял, что плакал по профессору, хотя он обошелся со мною грубо, а вовсе не по густаву, хотя он был немного похож на фелипе
вчера, когда я покончил в трилистнике с отжиманием бесконечных тряпок, хозяин отправил меня наверх, в номер с переполненной ванной — ничего не трогай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
это я к чему — в те времена актерам денег не давали, но за исполнение божественной роли одному парню уплатили шестнадцать пенсов, а другому парню, за райского змея, — четыре, по свидетельству очевидца
не думаю, что они больше остальных хлопотали, просто ангелами, как водится, можно пренебречь, а поди не заплати сценаристу и продюсеру
без даты
over troubled water
опереточный доктор отрастил русую бородку клинышком и приходит в джемпере цвета переспелой малины, от этого у него фламандский вид, особенно когда он откидывается назад в своем лайковом скрипучем кресле и вертит в пальцах серебряную точилку в виде глобуса, где моря залиты синей эмалью, суша — охрой, а полюса — дырочки для карандашей
каждый раз, когда я вижу эту точилку, меня терзает щекотное предчувствие, что я ее украду и сделаю свой лучший секрет, скажем — под корнями бука в больничном парке, того, что похож на букву V, в прошлом году его расщепила молния, ударила прямо в солнечное сплетение
деревья, если их ударить в солнечное сплетение, тоже задыхаются и ловят воздух ртом, хотя сплетение у них совсем для другого
когда я смотрю на это дерево из окна, я совершенно уверен, что видел его раньше
без даты
всего четыре тебе осталось, сказала андреа, заглянув ко мне утром с пластиковым стаканчиком — еще один пункт моего списка необходимых потерь
мне нравится лукавая иконописная андреа — неаполитанская желть, умбра, ярь венецианская
вот тебе твоя непроливайка! она поставила его на стол с таким стуком, как если бы это был неистощимый котел дагда, но это еще не все, сказал я быстро, мне нужна свежая рубашка, здешняя пижама похожа на кухонное полотенце, я весь под ней чешусь, моя рубашка цвета берлинской лазури! в моих вещах посмотрите! но она уже ушла, выскользнула, будто ртутная киноварь, и слушать не стала
четыре чего? все утро думаю, что она имела в виду — четыре рога у космического быка? это кажется, египтяне
четыре телесных сока? вездесущий тетраграмматон?
пусть гамлета к помосту отнесут, как воина, четыре капитана?
четверо ворот во дворце императора?
четыре страны света станут источником ветров, и четыре кувшина с водой — источником дождя? это майя, если я не путаю
четыре юнговских херувима?
четыре зоаса?
четыре реки из-под дерева жизни? это вообще все, даже тевтоны
так чего четыре-то?
То: др. Фиона Рассел
russetlfiona@hotmail.com
From: Густоп
gzemeroz@macedonia.eu.org
24 апреля
Фиона, я глазам своим не верю! Прочел в интернете список счастливчиков, получивших гранты, — моя работа упомянута как одна из лучших, а денег мне, получается, не дают? Я отстаю на 0,5 балла, это же смешно. Они там с ума посходили.
Зато дают этому компилятору из университета Эксетера, доморощенному египтологу, я читал его статью про эпоху Рамессидов, там половина списана у Пьера Монте.
Теперь он может два года валяться в своем Дартмурском парке на траве и размышлять о фиванской теократии.
Раскопки в Ком эль-Хеттан их, видите ли, не интересуют, Аменхотеп Третий и царица Тейе для них парочка кварцитовых булыжников, не более того, а ведь ты говорила, что это перспективная тема.
Я тебя послушал и поехал с Лопесом, я тебя послушал и три месяца глотал пыль в заупокойном храме.
А потом всю зиму писал как проклятый, зарабатывая уроками для несмышленышей и развозя скоростную пиццу по промозглому Челси.
Фиона, они меня убили. Всего половина балла!
Если бы с этим эксетерским графоманом что-нибудь случилось, если бы он, скажем, въехал в дорожный столб величиной с Мемнонский колосс, я сам смог бы валяться на траве до и размышлять о священном гиппототаме.
Пойду в Айриш Паб, надерусь как следует и подерусь с ирландцами, рыжими и коварными, как ты.
МОРАС
без даты
мне снилась наша вильнюсская кухня и как мой брат смеется и пьет молоко прямо из треугольного жесткого пакета, ужасно скучаю по таким пакетам, их больше нигде не продают, здесь, в барселоне, я несчастнее, чем был на мальте, но счастливее, чем в этом невозможном городе, всегда напоминавшем мне полную людей казенную комнату, выкрашенную масляной краской, пропахшую старым сукном и шариками от моли, комнату с окошечком для выдачи чего-то там, у которого я сижу в ожидании того момента, когда стекло поднимется и мне издали покажут твою фотографию, папа
апрель, 25
поп ciposso nemmeno pensare
я вспомнил еще одно немецкое слово — Schnur, оно обозначает шнурок и эпоху, это, кажется, кьеркегор первый заметил, в той главе, где он пишет про скуку и люнебургскую свинью
у фионы на кожаном шнурке болталась эта штука — жемчужная фасолина, тебе бы еще меч и зеркало, сказал я тогда, вот и регалии приличного императора
да нет же, мо, это ключ, мо! фиона теребила ее, накручивала на палец, от двери, что открывается один раз, пропуская в пустоватые коридоры других возможностей, это, если верить оскару, мо, но кто же станет ему верить?
апрель, 26
прав был повар марко, когда в марте отговаривал меня от голден тюлипа
за вчерашний день мы потеряли двух постояльцев и репутацию приличной гостиницы
студент густав утонул в ванной, профессора застрелил сумасшедший араб, который в глаза не видел некрономикона, да и читать, вероятно, не умеет, полиция арестовала магду, а я весь день собираю воду тряпками в номере на втором этаже — его залило водой, просочившейся через ветхий потолок из номера бедного густава, — и плачу как дурак
парень наглотался снотворного и соскользнул в смерть, точно в ложку, или она его зачерпнула, не знаю, что и сказать, моя способность собирать слова в предложения размокла и отяжелела, как забытое белье под дождем
как это у них получилось — умереть в один день, хотя они жили не счастливо и не вдвоем?
без даты
девочка, роза саронская, писал я однокласснице зимой тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, там еще рифма была, но она невосстановима — Джульетта веронская? вероника полонская?
тогда я еще не знал, что роза не роза, а вовсе даже лилия, впрочем, некоторые считают, что тюльпан или — какая скука! — белый нарцисс
восемь лет спустя я писал курсовую по переводам Песни Песней, выяснилось, что не подкрепите меня яблоками, а обложите меня яблоками, а я-то в детстве представлял, как, раскрыв перемазанные медом губы, она лежит в тени смоковницы, похрустывая зеленой антоновкой, и себя представлял пасущимся между ее лилий, у меня и сомнений не было, что это за лилии, а теперь, когда я знаю, у меня оскомина от недозрелой мякоти, и запах Ливана, что запечатывал мне ноздри нездешней смолой, оказался розмарином лекарственным, с листочками, подбитыми белым сапожным войлоком
апрель, 27
жидкость все проверяющая
странное дело — я вдруг понял, что плакал по профессору, хотя он обошелся со мною грубо, а вовсе не по густаву, хотя он был немного похож на фелипе
вчера, когда я покончил в трилистнике с отжиманием бесконечных тряпок, хозяин отправил меня наверх, в номер с переполненной ванной — ничего не трогай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83