nous ne sommes jamais chez nous — это же монтень! узнаю я, встрепенувшись, и джоан фелис треплет меня по щеке — ты книжный эльф, морас, осыпающиеся петитом персонажи тебе милее, чем взаправдашние люди, ты знаешь их голос и узнаешь по запаху, тогда как живущие вокруг тебя растворяются в беззвучной мороси и безразличии
бессовестный джойс любил бы тебя как сына, потому что был уверен, что люди рождаются на свет, чтобы прочитать его книгу
пожалуй, не стану говорить джоан, что я не помню, кто это такой
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Честно говоря, я не собиралась писать вам более. Разговаривать с пустотой утомительно, а вы к тому же не пустота, а семь футов под килем, семь футов снисходительного молчания!
Но я чувствую вас, как чувствуют присутствие рыб, глядя на мелкую рябь на темной воде, я знаю, что вы стоите там — едва шевеля плавниками — у самой поверхности, приложив к ней губы, будто к запотевшему стеклу, — стоите и дышите.
Тем временем история с дневником М. прояснилась, или наоборот — запуталась.
Уже несколько дней меня мучило желание найти и прочитать его, поймите — это даже не любопытство, а попытка обнаружить недостающие звенья, увидеть изнанку его повествования, в котором реквизит и декорации перемешаны, будто за кулисами переезжающего театра, ну хорошо, хорошо — и любопытство тоже, мне ужасно хотелось узнать, что он пишет обо мне и к чему все эти разговоры о джиннах, и грибном супе, и австралийской пустыне. Тем более что меня давно волновало присутствие той, другой Джоан, о которой мне — мне! — рассказывает Мозес и которую он время от времени называет Адальберта и как-то еще, сейчас не вспомню.
Здесь необходимо заметить, что Адальберта — это мое второе имя, точнее, первое, так меня называли в школе, Адальберта Джоан Фелисия, или — по-каталански — Жоан Фелис, потом нелюбимая мной Адальберта отпала, в университете я называла себя Джоан, и — с тех пор как я поселилась в Барселоне — никто и слыхом не слыхал об этой несчастной Адальберте, понимаете?
Впрочем, с именами у нас давно путаница — в клинике вашего брата называют Морасом, мне он велел — вернее, как я позже поняла, разрешил — звать его Мозесом, а в документах у него сами знаете что. Впрочем, мне лестно, что свое третье — внутреннее — имя он доверил именно мне.
Я спросила у сестры, не попадался ли ей дневник, записная книжка, стопка исписанных салфеток, все что угодно, я знала, как она посмотрит на меня, но все же спросила, дождавшись, когда М. заберут на процедуры — он простужен, и ему делают ингаляции, — потом я заглянула ему под подушку и в ящик стола, но его палата пуста, как кабина игрушечного самолетика, только маленький серебристый vaio на столе, вышитая бисером думка на постели и несколько книг на подоконнике, и что же — дневник оказался в этом vaio ! И никакого пароля, ни-че-го, записи мгновенно возникают на экране, стоит нажать connect и войти в интернет.
Мозес вел его в сети, в открытом доступе, а я-то все боялась спросить, идиотка, секрет Полишинеля с расплывчатой фотографией и четырьмя сотнями невразумительных реплик и вопросов, оставленных его читателями, которые все это время ожидали от него ответа с той же вероятностью получить его, с какой я способна получить ответ от вас.
Что ж, раз все так просто, я могу читать его дома, у меня ведь тоже есть интернет, подумала я, выключая компьютер и стараясь оставить его на краю стола в том же положении, мне было неловко, я чувствовала себя предательницей и преданной одновременно, почему он мне не сказал, почему? И я прочитала — все, от первой до последней страницы, если можно так назвать записи, читаемые с экрана — черным по белому, на синем фоне, в глазах у меня черно, а под глазами синие круги, — я закончила утром и, не теряя ни минуты, отправляю вам это письмо, чувствуя себя утопившейся аполлодоровой сиреной, так и не сумевшей пленить Одиссея.
Самое смешное, что все то плотное и горячее, что написано там о вас, совершенно разуверило меня в вашем существовании.
/moses/
Читайте сами, если вы есть, а если вас нет, то вас пора выдумать.
МОРАС — ДЖОАН ФЕЛИС
(Записка на обороте счета)
пишу тебе записку вместо обещанного письма, оттого что тороплюсь и нет, как назло, приличного листа бумаги, я хотел бы, как тот студент из еврейской притчи, наклониться над тазом, чтобы вымыть руки, увидеть свое отражение и прожить за эту секунду семьдесят лет, но получается все наоборот — все вокруг успевают родиться несколько раз, а я, будто застряв в крутящихся дверях, проживаю несколько редакторских версий в одном и том же времени
и еще — если в следующей версии не будет тебя, то, на всякий случай, прощай, джоан, на всякий случай, прости, фелис, теперь ты можешь вести мой дневник, пароль к нему — имя моего брата, кроме того, — как там у эйвонского лебедя? — я завещаю тебе вторую из лучших моих постелей со всею принадлежащей к ней мебелью, так что не стесняйся, продолжай его на испанском, только осторожнее — дневники ограничивают, не набей себе шишку о внутренний небосвод J
я знаю, что ты, фелис, на стороне ангелов, ро r supuesto, чем ты хуже дизраэли? но знаешь ли ты, фелис, в чем разница между нами и ангелами? ангелы не знают будущего, как и мы, но могут возвращаться в точку необратимости и начинать заново
Ўdemontre! листок кончается — см. на обороте
ангелы разносят божественные письма, но не смогли бы обмакнуть перо в чернила или высунуть язык и наклеить марку, ангелы не пишут, ангелы не сочиняют, и разговаривать с ними не о чем, почему же мне так хотелось увидеть того аникщяйского, озерного, отразившегося в песке беглеца, загорающего, если верить брату, то под дневной — ледяной, молочной, то под ночной — растаявшей, медовой — луной? теперь я знаю, о чем я спросил бы его, если бы сумел подстеречь: как это выходит, что люди бедны и беспомощны? ведь они старше вас, если верить небесной табели о рангах, старше и значительнее, оттого что владеют словом, логосом, возможностью помещать действительность в кроличью дыру, вырытую собственными руками, выходит, я старше своего дневного ангела, и мой старший брат старше своего — ночного, но повелевать ими мы не можем, как не можем повелевать кружащимся над садовой лампочкой бражником, хотя запросто можем выключить свет
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Господи боже мой, я не знаю, что говорить, с чего начать, голова моя идет кругом, пишу вам из больницы, сижу в палате на подоконнике, а тут еще лоренцо вколол мне какую-то успокаивающую мерзость и теперь все валится из рук, к тому же компьютер мозеса подключен к интернету скрученным телефонным проводом, а к розетке — скрученным электрическим, и все это путается куделью, вот видите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
бессовестный джойс любил бы тебя как сына, потому что был уверен, что люди рождаются на свет, чтобы прочитать его книгу
пожалуй, не стану говорить джоан, что я не помню, кто это такой
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Честно говоря, я не собиралась писать вам более. Разговаривать с пустотой утомительно, а вы к тому же не пустота, а семь футов под килем, семь футов снисходительного молчания!
Но я чувствую вас, как чувствуют присутствие рыб, глядя на мелкую рябь на темной воде, я знаю, что вы стоите там — едва шевеля плавниками — у самой поверхности, приложив к ней губы, будто к запотевшему стеклу, — стоите и дышите.
Тем временем история с дневником М. прояснилась, или наоборот — запуталась.
Уже несколько дней меня мучило желание найти и прочитать его, поймите — это даже не любопытство, а попытка обнаружить недостающие звенья, увидеть изнанку его повествования, в котором реквизит и декорации перемешаны, будто за кулисами переезжающего театра, ну хорошо, хорошо — и любопытство тоже, мне ужасно хотелось узнать, что он пишет обо мне и к чему все эти разговоры о джиннах, и грибном супе, и австралийской пустыне. Тем более что меня давно волновало присутствие той, другой Джоан, о которой мне — мне! — рассказывает Мозес и которую он время от времени называет Адальберта и как-то еще, сейчас не вспомню.
Здесь необходимо заметить, что Адальберта — это мое второе имя, точнее, первое, так меня называли в школе, Адальберта Джоан Фелисия, или — по-каталански — Жоан Фелис, потом нелюбимая мной Адальберта отпала, в университете я называла себя Джоан, и — с тех пор как я поселилась в Барселоне — никто и слыхом не слыхал об этой несчастной Адальберте, понимаете?
Впрочем, с именами у нас давно путаница — в клинике вашего брата называют Морасом, мне он велел — вернее, как я позже поняла, разрешил — звать его Мозесом, а в документах у него сами знаете что. Впрочем, мне лестно, что свое третье — внутреннее — имя он доверил именно мне.
Я спросила у сестры, не попадался ли ей дневник, записная книжка, стопка исписанных салфеток, все что угодно, я знала, как она посмотрит на меня, но все же спросила, дождавшись, когда М. заберут на процедуры — он простужен, и ему делают ингаляции, — потом я заглянула ему под подушку и в ящик стола, но его палата пуста, как кабина игрушечного самолетика, только маленький серебристый vaio на столе, вышитая бисером думка на постели и несколько книг на подоконнике, и что же — дневник оказался в этом vaio ! И никакого пароля, ни-че-го, записи мгновенно возникают на экране, стоит нажать connect и войти в интернет.
Мозес вел его в сети, в открытом доступе, а я-то все боялась спросить, идиотка, секрет Полишинеля с расплывчатой фотографией и четырьмя сотнями невразумительных реплик и вопросов, оставленных его читателями, которые все это время ожидали от него ответа с той же вероятностью получить его, с какой я способна получить ответ от вас.
Что ж, раз все так просто, я могу читать его дома, у меня ведь тоже есть интернет, подумала я, выключая компьютер и стараясь оставить его на краю стола в том же положении, мне было неловко, я чувствовала себя предательницей и преданной одновременно, почему он мне не сказал, почему? И я прочитала — все, от первой до последней страницы, если можно так назвать записи, читаемые с экрана — черным по белому, на синем фоне, в глазах у меня черно, а под глазами синие круги, — я закончила утром и, не теряя ни минуты, отправляю вам это письмо, чувствуя себя утопившейся аполлодоровой сиреной, так и не сумевшей пленить Одиссея.
Самое смешное, что все то плотное и горячее, что написано там о вас, совершенно разуверило меня в вашем существовании.
/moses/
Читайте сами, если вы есть, а если вас нет, то вас пора выдумать.
МОРАС — ДЖОАН ФЕЛИС
(Записка на обороте счета)
пишу тебе записку вместо обещанного письма, оттого что тороплюсь и нет, как назло, приличного листа бумаги, я хотел бы, как тот студент из еврейской притчи, наклониться над тазом, чтобы вымыть руки, увидеть свое отражение и прожить за эту секунду семьдесят лет, но получается все наоборот — все вокруг успевают родиться несколько раз, а я, будто застряв в крутящихся дверях, проживаю несколько редакторских версий в одном и том же времени
и еще — если в следующей версии не будет тебя, то, на всякий случай, прощай, джоан, на всякий случай, прости, фелис, теперь ты можешь вести мой дневник, пароль к нему — имя моего брата, кроме того, — как там у эйвонского лебедя? — я завещаю тебе вторую из лучших моих постелей со всею принадлежащей к ней мебелью, так что не стесняйся, продолжай его на испанском, только осторожнее — дневники ограничивают, не набей себе шишку о внутренний небосвод J
я знаю, что ты, фелис, на стороне ангелов, ро r supuesto, чем ты хуже дизраэли? но знаешь ли ты, фелис, в чем разница между нами и ангелами? ангелы не знают будущего, как и мы, но могут возвращаться в точку необратимости и начинать заново
Ўdemontre! листок кончается — см. на обороте
ангелы разносят божественные письма, но не смогли бы обмакнуть перо в чернила или высунуть язык и наклеить марку, ангелы не пишут, ангелы не сочиняют, и разговаривать с ними не о чем, почему же мне так хотелось увидеть того аникщяйского, озерного, отразившегося в песке беглеца, загорающего, если верить брату, то под дневной — ледяной, молочной, то под ночной — растаявшей, медовой — луной? теперь я знаю, о чем я спросил бы его, если бы сумел подстеречь: как это выходит, что люди бедны и беспомощны? ведь они старше вас, если верить небесной табели о рангах, старше и значительнее, оттого что владеют словом, логосом, возможностью помещать действительность в кроличью дыру, вырытую собственными руками, выходит, я старше своего дневного ангела, и мой старший брат старше своего — ночного, но повелевать ими мы не можем, как не можем повелевать кружащимся над садовой лампочкой бражником, хотя запросто можем выключить свет
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Господи боже мой, я не знаю, что говорить, с чего начать, голова моя идет кругом, пишу вам из больницы, сижу в палате на подоконнике, а тут еще лоренцо вколол мне какую-то успокаивающую мерзость и теперь все валится из рук, к тому же компьютер мозеса подключен к интернету скрученным телефонным проводом, а к розетке — скрученным электрическим, и все это путается куделью, вот видите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83