Скотт пытался ответить им, и они цеплялись за каждое его слово. Но как только обнаружилось, что он не знает ответа на первый, жизненно важный вопрос, его отбросили в сторону, словно старую газету.
Молодой врач, усталый и взлохмаченный, размышлял вслух:
– Сейчас ЭКГ показывает аритмию. Может быть, это трициклиды? – Никто ему не ответил. – Может, она принимала антидепрессанты? Ради Бога, пусть кто-нибудь спросит у ее приятеля. Она могла достать антидепрессанты?
Его раздражение само собой передалось всей бригаде.
– Проба содержимого желудка отправлена в лабораторию. Результаты будут через десять минут.
– Через десять минут они уже никому не будут нужны. У меня здесь просматривается желудочковая тахикардия. Введите в капельницу лидокаин, Сью, ампулу на пятьдесят миллиграмм, и приготовьте инъекцию такой же дозы на всякий случай. Приготовьте раствор соды. Хорошо? Что этот приятель говорит про антидепрессанты?
Приятель, в ужасе от своего полного неведения, сказать ничего не мог. У Кристи не было никакой депрессии, пока он не смял ее, словно чистый лист бумаги. Может быть, Джо Энн принимала такие лекарства? Совсем не похоже, чтобы их пил сенатор Стэнсфилд.
– Я совсем не знаю. Господи! Я не знаю, – сумел он только выдавить из себя в отчаянии под устремленными на него вопросительными и обвиняющими взглядами. – Как она? Она поправится?
Но они уже были глухи к его словам. А сам он снова стал для них невидимкой. Теперь он мог рыдать и каяться один на один сам с собой.
– Еще введите лидокаин. Эта доза не действует.
Дайте данные кровяного давления.
– У меня семьдесят на пятьдесят.
– Черт, кажется, она отходит. Подключите ее к искусственному дыханию. Давайте, включайте. Дефибриллятор готов? Дайте мне гель, Сью. Том, следи за экраном кардиографа, как ястреб. Как только появится фибрилляция желудочков, даем ей импульс. Ясно?
– Ничего не слышу. Давление совсем не прослушивается.
Скотт чувствовал себя так, будто с сердцем у него было еще хуже, чем у Кристи. Он не понимал большую часть из того, что говорили, но то, что действия носят чрезвычайный характер, было ясно. Кто-то вводит трубку Кристи в трахею, еще кто-то крутит на капельнице зажим, регулирующий поступление лекарства, сестра взялась за рукоятку подъема кровати.
– Не уходи, милая. Зацепись. Ты ведь можешь, – снова бормочет врач себе под нос в надежде, что лидокаин подействует, успокоит загнанное, раскоординированное сердце. Если оно не вернется к нормальному спокойному ритму, кровяное давление в артериях совсем упадет, и сердечная мышца задохнется без кислорода.
– Такая молодая, – сказал кто-то.
– У нас все подключено?
– Черт, появилась фибрилляция. Следы по всему экрану.
– Давление не регистрируется.
– Давайте, ребята, поехали. Электрошок. Четыреста ватт в секунду.
Онемев от ужаса, Скотт наблюдал, как Кристи балансировала на грани смерти. Она умирала. Она уже почти умерла, и это он убил ее. Он стал отвратителен сам себе. И, ощущая слезы на своих щеках, он молитвенно опустился на колени, а вокруг него сновали врачи и бегали сестры.
– Пожалуйста, Господи! Господи, пожалуйста! – услышал он свои слова, обращенные к равнодушным белым стенам, а над прекрасной белой грудью Кристи склонились врачи с электродами в руках.
– Всем внимание. Приготовиться.
Скотт почти и не видел тела Кристи, которое дернулось и приподнялось от разряда дефибриллятора. Он разговаривал с Богом. Умолял, обещал, договаривался.
– Что у тебя, Том? Все еще есть фибрилляция?
– Да.
– Повторим.
Снова врач наклонился вперед и приложил электрод. Снова маленькое тело Кристи содрогнулось от разряда.
– Так лучше. Вижу синус. Она возвращается к синусоидальному ритму. Отлично. Отлично!
– Есть давление?
– Сейчас несколько миллиметров ртутного столба.
Ага, давление восстанавливается.
– Черт возьми. Она чуть не укатилась. Да, успели.
– Все жизненные признаки стабилизируются. Давление восстанавливается отлично. Ритм устойчив, как скала. Брадикардия пятьдесят.
Скотт поднялся на трясущихся ногах. Атмосфера изменилась. В палате стало светлее. Старуха с косой проковыляла мимо. Пока Бог откликнулся на его молитвы, но впереди еще была длинная ночь.
* * *
Скотта выпроводили за двери в полночь с утешительным приказом в виде сообщения, что Кристи выживет. Однако губы врачей жестко сжались, когда он попросил разрешения увидеть ее. Они не пожелали пойти навстречу его отчаянной потребности добиться прощения. Ведь уже возникли самые разные подозрения. Это же дочь Стэнсфилда, а парень похож на дешевого завсегдатая пляжей. Мать уже выехала в клинику. Делаются попытки связаться с сенатором в Огайо. Будет гораздо лучше, если этого участника инцидента отодвинуть в сторону, прежде чем появятся основные действующие лица. В суматохе никто даже не побеспокоился узнать его имя, На грязных улицах Уэст-Палма Скотт остался наедине со своим облегчением, своей виной, с ненавистью к самому себе. Он шел по берегу озера и пытался разобраться, что же случилось с ним, во что он сам себя превратил. Ответов на эти мучительные вопросы не было. Он вошел в роль чудовища с легкостью моментально преображающегося актера. Мотивация была весомой. Сделать приятное матери. Завоевать ее любовь. Но сейчас, в холодной реальности этой теплой ночи, замысел его предстал в печальном и жалком свете. Он всегда был уверен, что недостоин любви, но ведь Кристи любила его. Любила настолько, что предпочла умереть, когда потеряла его.
Может быть, существовало и еще одно объяснение, даже сейчас едва осознаваемое, просто непостижимое. Может быть, пусть только предположительно, но вина лежит на его матери. Не пустота ли в ее сердце послужила причиной всей этой ненависти, неверия во все и всей этой боли? Даже сейчас такая мысль казалась ему почти святотатственной.
Скотту страшно хотелось избавиться от этого раздиравшего его внутреннего конфликта, спрятаться от нахлынувших на него неприятных чувств. Как раз для такого случая существовал проверенный временем способ.
Бар «У Рокси». В стремительно разраставшемся современном Уэст-Палм-Бич, где дома сражались между собой за кусочек неба; к которому можно было бы подняться, лишь немногое не претерпело изменений. К этому немногому относились бар «У Рокси» и его испитой владелец Уилли Бой Уиллис. Уилли, знавший его мать и ее семью еще до того, как она вышла замуж за отца, немногословный Уилли, человек, странный по виду и умевший держать язык за зубами. Он представлялся вполне неплохим партнером для того, чтобы на несколько часов погрузиться в забытье.
В тускло освещенном помещении бара Уилли Бой тепло приветствовал его. Как обычно, он пребывал на ничейной земле между опьянением и трезвостью, в состоянии, привычном для истинного алкоголика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Молодой врач, усталый и взлохмаченный, размышлял вслух:
– Сейчас ЭКГ показывает аритмию. Может быть, это трициклиды? – Никто ему не ответил. – Может, она принимала антидепрессанты? Ради Бога, пусть кто-нибудь спросит у ее приятеля. Она могла достать антидепрессанты?
Его раздражение само собой передалось всей бригаде.
– Проба содержимого желудка отправлена в лабораторию. Результаты будут через десять минут.
– Через десять минут они уже никому не будут нужны. У меня здесь просматривается желудочковая тахикардия. Введите в капельницу лидокаин, Сью, ампулу на пятьдесят миллиграмм, и приготовьте инъекцию такой же дозы на всякий случай. Приготовьте раствор соды. Хорошо? Что этот приятель говорит про антидепрессанты?
Приятель, в ужасе от своего полного неведения, сказать ничего не мог. У Кристи не было никакой депрессии, пока он не смял ее, словно чистый лист бумаги. Может быть, Джо Энн принимала такие лекарства? Совсем не похоже, чтобы их пил сенатор Стэнсфилд.
– Я совсем не знаю. Господи! Я не знаю, – сумел он только выдавить из себя в отчаянии под устремленными на него вопросительными и обвиняющими взглядами. – Как она? Она поправится?
Но они уже были глухи к его словам. А сам он снова стал для них невидимкой. Теперь он мог рыдать и каяться один на один сам с собой.
– Еще введите лидокаин. Эта доза не действует.
Дайте данные кровяного давления.
– У меня семьдесят на пятьдесят.
– Черт, кажется, она отходит. Подключите ее к искусственному дыханию. Давайте, включайте. Дефибриллятор готов? Дайте мне гель, Сью. Том, следи за экраном кардиографа, как ястреб. Как только появится фибрилляция желудочков, даем ей импульс. Ясно?
– Ничего не слышу. Давление совсем не прослушивается.
Скотт чувствовал себя так, будто с сердцем у него было еще хуже, чем у Кристи. Он не понимал большую часть из того, что говорили, но то, что действия носят чрезвычайный характер, было ясно. Кто-то вводит трубку Кристи в трахею, еще кто-то крутит на капельнице зажим, регулирующий поступление лекарства, сестра взялась за рукоятку подъема кровати.
– Не уходи, милая. Зацепись. Ты ведь можешь, – снова бормочет врач себе под нос в надежде, что лидокаин подействует, успокоит загнанное, раскоординированное сердце. Если оно не вернется к нормальному спокойному ритму, кровяное давление в артериях совсем упадет, и сердечная мышца задохнется без кислорода.
– Такая молодая, – сказал кто-то.
– У нас все подключено?
– Черт, появилась фибрилляция. Следы по всему экрану.
– Давление не регистрируется.
– Давайте, ребята, поехали. Электрошок. Четыреста ватт в секунду.
Онемев от ужаса, Скотт наблюдал, как Кристи балансировала на грани смерти. Она умирала. Она уже почти умерла, и это он убил ее. Он стал отвратителен сам себе. И, ощущая слезы на своих щеках, он молитвенно опустился на колени, а вокруг него сновали врачи и бегали сестры.
– Пожалуйста, Господи! Господи, пожалуйста! – услышал он свои слова, обращенные к равнодушным белым стенам, а над прекрасной белой грудью Кристи склонились врачи с электродами в руках.
– Всем внимание. Приготовиться.
Скотт почти и не видел тела Кристи, которое дернулось и приподнялось от разряда дефибриллятора. Он разговаривал с Богом. Умолял, обещал, договаривался.
– Что у тебя, Том? Все еще есть фибрилляция?
– Да.
– Повторим.
Снова врач наклонился вперед и приложил электрод. Снова маленькое тело Кристи содрогнулось от разряда.
– Так лучше. Вижу синус. Она возвращается к синусоидальному ритму. Отлично. Отлично!
– Есть давление?
– Сейчас несколько миллиметров ртутного столба.
Ага, давление восстанавливается.
– Черт возьми. Она чуть не укатилась. Да, успели.
– Все жизненные признаки стабилизируются. Давление восстанавливается отлично. Ритм устойчив, как скала. Брадикардия пятьдесят.
Скотт поднялся на трясущихся ногах. Атмосфера изменилась. В палате стало светлее. Старуха с косой проковыляла мимо. Пока Бог откликнулся на его молитвы, но впереди еще была длинная ночь.
* * *
Скотта выпроводили за двери в полночь с утешительным приказом в виде сообщения, что Кристи выживет. Однако губы врачей жестко сжались, когда он попросил разрешения увидеть ее. Они не пожелали пойти навстречу его отчаянной потребности добиться прощения. Ведь уже возникли самые разные подозрения. Это же дочь Стэнсфилда, а парень похож на дешевого завсегдатая пляжей. Мать уже выехала в клинику. Делаются попытки связаться с сенатором в Огайо. Будет гораздо лучше, если этого участника инцидента отодвинуть в сторону, прежде чем появятся основные действующие лица. В суматохе никто даже не побеспокоился узнать его имя, На грязных улицах Уэст-Палма Скотт остался наедине со своим облегчением, своей виной, с ненавистью к самому себе. Он шел по берегу озера и пытался разобраться, что же случилось с ним, во что он сам себя превратил. Ответов на эти мучительные вопросы не было. Он вошел в роль чудовища с легкостью моментально преображающегося актера. Мотивация была весомой. Сделать приятное матери. Завоевать ее любовь. Но сейчас, в холодной реальности этой теплой ночи, замысел его предстал в печальном и жалком свете. Он всегда был уверен, что недостоин любви, но ведь Кристи любила его. Любила настолько, что предпочла умереть, когда потеряла его.
Может быть, существовало и еще одно объяснение, даже сейчас едва осознаваемое, просто непостижимое. Может быть, пусть только предположительно, но вина лежит на его матери. Не пустота ли в ее сердце послужила причиной всей этой ненависти, неверия во все и всей этой боли? Даже сейчас такая мысль казалась ему почти святотатственной.
Скотту страшно хотелось избавиться от этого раздиравшего его внутреннего конфликта, спрятаться от нахлынувших на него неприятных чувств. Как раз для такого случая существовал проверенный временем способ.
Бар «У Рокси». В стремительно разраставшемся современном Уэст-Палм-Бич, где дома сражались между собой за кусочек неба; к которому можно было бы подняться, лишь немногое не претерпело изменений. К этому немногому относились бар «У Рокси» и его испитой владелец Уилли Бой Уиллис. Уилли, знавший его мать и ее семью еще до того, как она вышла замуж за отца, немногословный Уилли, человек, странный по виду и умевший держать язык за зубами. Он представлялся вполне неплохим партнером для того, чтобы на несколько часов погрузиться в забытье.
В тускло освещенном помещении бара Уилли Бой тепло приветствовал его. Как обычно, он пребывал на ничейной земле между опьянением и трезвостью, в состоянии, привычном для истинного алкоголика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129