Ничего.
Правда, Фрэнк оказался достаточно тактичным, чтобы не подходить ближе, а просто стоял, глядя на нее. Казалось, вместе с ним в комнату ворвалось дыхание свежего воздуха. Рыжеватые волосы, чуть взъерошенные, придавали ему очаровательно-нерешительный вид.
Энни собрала силы в ожидании неминуемого. «Пусть думает, что хочет», – решила она храбро. В конце концов, он ей никто.
– Ну что ж, не стесняйтесь, говорите, – велела она. – Я знаю, как выгляжу. Я девушка взрослая. И сама во всем виновата. Не стоит меня щадить.
Фрэнк по-прежнему оставался неподвижным, не отрывая от нее взгляда. Молчание затянулось, пока у Энни почти не осталось сил вынести все это.
Наконец Фрэнк заговорил:
– Я восхищался вашей внешностью и раньше, мисс Хэвиленд, но не обижайтесь, сейчас вы мне больше нравитесь.
Энни покраснела. К чему ей эти фальшивые утешения? Но выражение глаз Фрэнка оставалось серьезным.
– Некоторые черты в вас… легче увидеть теперь. Не то чтобы их не было раньше… просто нужно было долго всматриваться, прежде чем их найти. Теперь же все заметно сразу, мисс Хэвиленд… Они прямо в глаза бросаются.
Фрэнк улыбнулся, но расстроенная Энни обернулась к Дэймону. Тот согласно кивнул.
Энни, словно идущая по невидимому канату между обоими мужчинами, старалась взять себя в руки. Неужели на ее лице написано еще что-то кроме стыда?
Но прежде, чем она смогла ответить себе, новое понимание с потрясающей внезапностью ошеломило ее.
Страх, с которым жила Энни все эти месяцы, происходил не только оттого, что подумает она о себе, когда снимут бинты.
Она боялась того, что подумает о ней Фрэнк. Фрэнк, так редко приходивший теперь, человек, появившийся однажды в жизни Энни и не собиравшийся уходить. «Именно он, из всех людей…»
Просто смехотворно! – Но с этой мыслью к Энни пришло чувство, согревшее душу, странное и приятное… Настолько приятное, что Энни удалось улыбнуться прямо в спокойные карие глаза Фрэнка.
Глава XVIII
Через неделю после того, как с Энни сняли бинты, Дэймон покинул ее.
– Не волнуйся, – предупредил он. – Я не загуляю. Ты должна быть счастлива, что все время, отпущенное на запой, ушло на тебя, крошка. Нет, пора за работу. Записать все, что у меня в голове.
Энни знала, что имеет в виду Дэймон. Во время буйного загула между двумя произведениями идея в мозгу Риса мучительно разрасталась в историю, полностью сложившуюся, с обросшими плотью персонажами.
Только когда этот внутренний созидательный процесс был закончен, Дэймон придавал ему форму, отливал в жанры – пьесы, сценарии, рассказы, романы. Энни хорошо знала – на этот раз перерыв в работе растянулся больше чем на год, ведь Дэймон не отходил от нее. Девушку терзали угрызения совести – ведь она всему причина!
Тем не менее девушка догадывалась, что после стресса, вызванного «Полночным часом», Дэймон был втайне доволен, что необходимость и желание помочь Энни смогла вытеснить саморазрушительные инстинкты, так часто приводившие его в прошлом на край пропасти. Может, на этот раз он нуждался в более долгом и спокойном отдыхе.
В любом случае пора было изложить мысли на бумаге. Дэймон сделал это не совсем самостоятельно – он поехал в Нью-Йорк, где жил его бывший коллега по театру и старый друг Эйб Фейнголд, драматург и сценарист.
Оба закрылись на несколько недель в огромной квартире Эйба в Верхнем Ист-Сайде. Дэймон целыми днями писал, а по ночам читал написанное Эйбу. Тот слушал с закрытыми глазами и делал замечания, когда считал недопустимым тот или иной фразеологический оборот.
– У него безошибочное чутье на язык, – объяснял Дэймон Энни. – Можно показать ему отрывок из «Мадам Бовари» на французском, и Эйб тут же отметит место, которое посчитает лучшим образцом стиля Флобера. И это если учесть, что он почти не владеет французским! То же самое с Шекспиром, Йетсом, даже со строчками из Данте. Эйб может прочитать их и улучшить. Это инстинкт.
Эйб оказался полным лысеющим мужчиной, писавшим блестящие комедийные триллеры и детективы. Занимался он в основном тем, что переделывал романы для бродвейских театров и экранизировал пьесы. Зарабатывал он много, но по-прежнему оставался скромным непритязательным жителем Нью-Йорка по духу и абсолютным профаном в отношении манер.
Однако вкусы Эйба, одновременно непритязательные и сложные, отличались безошибочным чувством эстетической элегантности, которую умели оценить лишь немногие.
Он постоянно менял литографии и картины на стенах, утверждая, что определенные цвета и сочетания форм раздражают зрение; непрерывно переставлял мебель, выбрасывал одни предметы, покупал другие, менял обивку не для того, чтобы произвести впечатление на редких посетителей, а просто с целью сделать комнаты более удобными и реализовать свое нечеловечески утонченное восприятие пропорции и гармонии.
Эйб слушал исключительно Моцарта, считая его музыку одновременно успокаивающим, стимулирующим средством и панацеей духа. Бетховен раздражал его, а Бах был слишком упорядочен и скучен. Эйб и Дэймон горячо спорили на эту тему, поскольку партиты и фуги Баха, по мнению Риса, были единственной достойной внимания музыкой.
Эйб никогда не видел постановок собственных пьес и фильмов, к которым писал сценарий. Единственным его хобби были бейсбольные матчи. Когда Эйбу требовался отдых, он гулял по улицам в состоянии, подобном трансу, не обращая внимания на уличное движение, пешеходов и подозрительных типов.
Он знал все закусочные от Нижнего Ист-Сайда до Бронкса, но всегда заказывал тушеную говядину на французской булке к обеду, хотя не отказывался от картофельных салатов и с чувством, близким к религиозному, пробовал кошерные пикули.
Говорил Эйб с сильным бруклинским акцентом, пользовался давно вышедшим из моды одеколоном, носил костюмы такого плохого покроя, что выглядел скорее разорившимся лавочником из нищего предместья, чем одним из самых известных в стране драматургов.
У Эйба было три любовницы – еврейки средних лет, которые готовили ему, терли спину, знали, как убирать квартиру, не переставляя и не тревожа нагромождений книг, пепельниц и подушек, существенно важных для спокойствия его духа.
Роза играла Моцарта на пианино, Вера читала Эйбу вслух на ночь, принося утешение, Саша – одна из лучших дизайнеров по фарфору в мире, делала массажи, которые, как провозглашал Эйб, были единственным средством от невыносимых мигреней – приступов, которые случались, как по часам, каждые девять дней.
Все три женщины прекрасно готовили и дрались, как дьяволицы, случайно сталкиваясь в квартире, хотя Эйб, как мог, избегал подобных ситуаций. И, к удивлению Дэймона, они обладали таким поразительным сходством друг с другом, что их легко можно было принять за тройняшек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
Правда, Фрэнк оказался достаточно тактичным, чтобы не подходить ближе, а просто стоял, глядя на нее. Казалось, вместе с ним в комнату ворвалось дыхание свежего воздуха. Рыжеватые волосы, чуть взъерошенные, придавали ему очаровательно-нерешительный вид.
Энни собрала силы в ожидании неминуемого. «Пусть думает, что хочет», – решила она храбро. В конце концов, он ей никто.
– Ну что ж, не стесняйтесь, говорите, – велела она. – Я знаю, как выгляжу. Я девушка взрослая. И сама во всем виновата. Не стоит меня щадить.
Фрэнк по-прежнему оставался неподвижным, не отрывая от нее взгляда. Молчание затянулось, пока у Энни почти не осталось сил вынести все это.
Наконец Фрэнк заговорил:
– Я восхищался вашей внешностью и раньше, мисс Хэвиленд, но не обижайтесь, сейчас вы мне больше нравитесь.
Энни покраснела. К чему ей эти фальшивые утешения? Но выражение глаз Фрэнка оставалось серьезным.
– Некоторые черты в вас… легче увидеть теперь. Не то чтобы их не было раньше… просто нужно было долго всматриваться, прежде чем их найти. Теперь же все заметно сразу, мисс Хэвиленд… Они прямо в глаза бросаются.
Фрэнк улыбнулся, но расстроенная Энни обернулась к Дэймону. Тот согласно кивнул.
Энни, словно идущая по невидимому канату между обоими мужчинами, старалась взять себя в руки. Неужели на ее лице написано еще что-то кроме стыда?
Но прежде, чем она смогла ответить себе, новое понимание с потрясающей внезапностью ошеломило ее.
Страх, с которым жила Энни все эти месяцы, происходил не только оттого, что подумает она о себе, когда снимут бинты.
Она боялась того, что подумает о ней Фрэнк. Фрэнк, так редко приходивший теперь, человек, появившийся однажды в жизни Энни и не собиравшийся уходить. «Именно он, из всех людей…»
Просто смехотворно! – Но с этой мыслью к Энни пришло чувство, согревшее душу, странное и приятное… Настолько приятное, что Энни удалось улыбнуться прямо в спокойные карие глаза Фрэнка.
Глава XVIII
Через неделю после того, как с Энни сняли бинты, Дэймон покинул ее.
– Не волнуйся, – предупредил он. – Я не загуляю. Ты должна быть счастлива, что все время, отпущенное на запой, ушло на тебя, крошка. Нет, пора за работу. Записать все, что у меня в голове.
Энни знала, что имеет в виду Дэймон. Во время буйного загула между двумя произведениями идея в мозгу Риса мучительно разрасталась в историю, полностью сложившуюся, с обросшими плотью персонажами.
Только когда этот внутренний созидательный процесс был закончен, Дэймон придавал ему форму, отливал в жанры – пьесы, сценарии, рассказы, романы. Энни хорошо знала – на этот раз перерыв в работе растянулся больше чем на год, ведь Дэймон не отходил от нее. Девушку терзали угрызения совести – ведь она всему причина!
Тем не менее девушка догадывалась, что после стресса, вызванного «Полночным часом», Дэймон был втайне доволен, что необходимость и желание помочь Энни смогла вытеснить саморазрушительные инстинкты, так часто приводившие его в прошлом на край пропасти. Может, на этот раз он нуждался в более долгом и спокойном отдыхе.
В любом случае пора было изложить мысли на бумаге. Дэймон сделал это не совсем самостоятельно – он поехал в Нью-Йорк, где жил его бывший коллега по театру и старый друг Эйб Фейнголд, драматург и сценарист.
Оба закрылись на несколько недель в огромной квартире Эйба в Верхнем Ист-Сайде. Дэймон целыми днями писал, а по ночам читал написанное Эйбу. Тот слушал с закрытыми глазами и делал замечания, когда считал недопустимым тот или иной фразеологический оборот.
– У него безошибочное чутье на язык, – объяснял Дэймон Энни. – Можно показать ему отрывок из «Мадам Бовари» на французском, и Эйб тут же отметит место, которое посчитает лучшим образцом стиля Флобера. И это если учесть, что он почти не владеет французским! То же самое с Шекспиром, Йетсом, даже со строчками из Данте. Эйб может прочитать их и улучшить. Это инстинкт.
Эйб оказался полным лысеющим мужчиной, писавшим блестящие комедийные триллеры и детективы. Занимался он в основном тем, что переделывал романы для бродвейских театров и экранизировал пьесы. Зарабатывал он много, но по-прежнему оставался скромным непритязательным жителем Нью-Йорка по духу и абсолютным профаном в отношении манер.
Однако вкусы Эйба, одновременно непритязательные и сложные, отличались безошибочным чувством эстетической элегантности, которую умели оценить лишь немногие.
Он постоянно менял литографии и картины на стенах, утверждая, что определенные цвета и сочетания форм раздражают зрение; непрерывно переставлял мебель, выбрасывал одни предметы, покупал другие, менял обивку не для того, чтобы произвести впечатление на редких посетителей, а просто с целью сделать комнаты более удобными и реализовать свое нечеловечески утонченное восприятие пропорции и гармонии.
Эйб слушал исключительно Моцарта, считая его музыку одновременно успокаивающим, стимулирующим средством и панацеей духа. Бетховен раздражал его, а Бах был слишком упорядочен и скучен. Эйб и Дэймон горячо спорили на эту тему, поскольку партиты и фуги Баха, по мнению Риса, были единственной достойной внимания музыкой.
Эйб никогда не видел постановок собственных пьес и фильмов, к которым писал сценарий. Единственным его хобби были бейсбольные матчи. Когда Эйбу требовался отдых, он гулял по улицам в состоянии, подобном трансу, не обращая внимания на уличное движение, пешеходов и подозрительных типов.
Он знал все закусочные от Нижнего Ист-Сайда до Бронкса, но всегда заказывал тушеную говядину на французской булке к обеду, хотя не отказывался от картофельных салатов и с чувством, близким к религиозному, пробовал кошерные пикули.
Говорил Эйб с сильным бруклинским акцентом, пользовался давно вышедшим из моды одеколоном, носил костюмы такого плохого покроя, что выглядел скорее разорившимся лавочником из нищего предместья, чем одним из самых известных в стране драматургов.
У Эйба было три любовницы – еврейки средних лет, которые готовили ему, терли спину, знали, как убирать квартиру, не переставляя и не тревожа нагромождений книг, пепельниц и подушек, существенно важных для спокойствия его духа.
Роза играла Моцарта на пианино, Вера читала Эйбу вслух на ночь, принося утешение, Саша – одна из лучших дизайнеров по фарфору в мире, делала массажи, которые, как провозглашал Эйб, были единственным средством от невыносимых мигреней – приступов, которые случались, как по часам, каждые девять дней.
Все три женщины прекрасно готовили и дрались, как дьяволицы, случайно сталкиваясь в квартире, хотя Эйб, как мог, избегал подобных ситуаций. И, к удивлению Дэймона, они обладали таким поразительным сходством друг с другом, что их легко можно было принять за тройняшек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194