Йорк. Да, Йорк… в Пенсильвании.
Эленда поблагодарила Хейзи. Через два дня, заехав в больницу, она узнала, что бедняжка умерла — слишком тяжелы были ожоги.
Итак, цирк и его труппа перестали существовать. Была только Элизабет-Энн. Эленда отправила несколько писем в Пенсильванию, в Йорк, но ответа так и не получила.
— Зови меня тетя, — ласково повторяла Эленда девочке. — Ты будешь жить здесь со мной и Дженни, пока не отыщутся твои родственники. Она будет тебе как сестра. Не бойся, Элизабет-Энн. Твои папа и мама на небесах, а я и Дженни любим тебя. Правда, Дженни? — Эленда взглянула на девочку, которая через силу кивнула.
Элизабет-Энн могла только безмолвно смотреть на них обеих. Но Эленда была настойчива и добра. К сожалению, только она, последнее качество начисто отсутствовало у Дженни. В ее поступках все чаще и чаще стала проявляться жестокость, унаследованная, без сомнения, от Артура Джейсона Кромвеля. Дженни презирала Элизабет-Энн. Пощечина, полученная из-за нее от Эленды, очень долго горела на ее щеке, но больше всего она возненавидела Элизабет-Энн за то, что теперь ей, а не Дженни было отдано все внимание тети. С этим Дженифер Сью Клауни смириться не могла. Тетя должна любить только ее. Дженни поклялась, что уничтожит Элизабет-Энн. Будучи умной и коварной, в своих затеях она никогда не заходила слишком далеко, если рядом была Эленда. Дженни изобрела множество способов, чтобы помучить Элизабет-Энн, которая не могла дать ей отпор. Ей приходилось молча сносить оскорбления. Бедная девочка делала вид, что ничего не замечает. Ей казалось, что со временем Дженни надоест делать гадости и она оставит ее в покое.
Все, что напоминало о цирке, вызывало у Элизабет-Энн страх и отвращение. Она не могла видеть свои руки — их сморщенная, высохшая кожа постоянно напоминала о пережитом кошмаре. Девочка старалась прятать руки за спину или опускала их вдоль тела, но, несмотря на все ухищрения, видела руки слишком часто. Без них нельзя было ни поесть, ни умыться.
Однажды, оставшись в саду одна, Элизабет-Энн заставила себя как следует осмотреть свои руки. «Ничего особенного, руки как руки, обыкновенные», — внушала она себе. Но перед ее глазами тут же возникла картина пожара. Как только девочка спрятала руки за спину, видение исчезло.
Эленда видела все это из окна. В ту ночь она не ложилась спать и сшила для Элизабет-Энн три пары белых перчаток.
Утром Эленда, разбудив девочку, отдала ей перчатки со словами: «Вот, возьми, теперь руки не будут так сильно тебя беспокоить». За обедом Элизабет-Энн долго не решалась приняться за еду, наконец она подняла руки в перчатках и вопросительно посмотрела на тетю.
— Конечно, — ответила Эленда на ее немой вопрос, — можешь есть в перчатках.
Когда пришло время умываться перед сном, Элизабет-Энн в нерешительности смотрела на таз для умывания. Затем, как и за обедом, взглянула на Эленду. Та крепко обняла девочку и подала ей другую пару перчаток.
— Когда умываешься, перчатки тоже не снимай, только не забудь потом переодеть сухие.
Элизабет-Энн ответила ей благодарным взглядом. Перед сном Эленда села к ней на кровать и прочитала вместо нее молитву. И снова в глазах девочки был вопрос.
— Носи перчатки, когда захочешь, можешь и спать в них. — Поцеловав девочку и пожелав ей спокойной ночи, Эленда вышла из комнаты, а про себя подумала: «Как мы хорошо понимаем друг друга. Элизабет-Энн хоть и не говорит, но всегда понятно, что она хочет сказать».
Элизабет-Энн тоже размышляла: «Я люблю тетю, а вот Дженни мне совсем не нравится. Если я буду показывать, что не боюсь ее, она оставит меня в покое. Все не так уж плохо. Ведь другие относятся ко мне хорошо».
Но девочка глубоко заблуждалась. Женщины в городе были настроены против нее, и они решили поговорить с Элендой.
Первой их заметила Дженни. Она сидела на качелях на веранде со своей подругой Лорендой Питкок, младше себя на год. Девочки увидели группу женщин на Мейн-стрит. Они шли так быстро, что подолы длинных юбок хлестали их по лодыжкам, и двигались женщины по направлению к ним. Был воскресный полдень. Жарко светило солнце, отчего все кругом казалось каким-то белесым, а на веранде в тени царила прохлада. Из раскрытого кухонного окна тянулся аромат поспевающего пирога с черникой, от этого запаха просто слюнки текли.
Лоренда первая почувствовала, что запахло чем-то вкусным, и стала принюхиваться. Заметив это, Дженни толкнула ее локтем в бок. Рассерженная Лоренда резко обернулась, но тут Дженни приложила палец к губам и прошептала:
— Тсс.
Лоренда тяжело вздохнула, со скучающим видом отвернулась и уселась, согнувшись, подперев подбородок ладонями. Сидеть молча ей надоело, но девочки не решались заговорить. В доме было заведено, что два часа в день, когда постояльцы гостиницы и Элизабет-Энн отдыхали, Дженни и ее друзьям запрещалось шуметь. Нельзя было даже качаться на качелях, потому что ржавые цепи скрипели и могли кого-нибудь разбудить. Время от времени Дженни и Лоренда перешептывались, предварительно оглянувшись на окно, в котором могла появиться Эленда.
Прошло еще немного времени. Лоренда начала болтать ногами, глядя на носки своих нарядных туфель. Качели резко развернулись, и одна из планок заскрипела. Дженни снова толкнула Лоренду локтем. Лоренда беззвучно ойкнула и на этот раз дала Дженни сдачи.
— Ты что делаешь? — прошипела Дженни.
Лоренда оглянулась на окно кухни. Клетчатые занавески были раздвинуты, но в окно никто не смотрел. Девочка снова повернулась к Дженни и угрожающе прошептала:
— Если мы кого-нибудь разбудим, нам здорово влетит от твоей тети.
— Да я бы их всех разбудила, не могу больше так сидеть.
— Мне тоже надоело, — откликнулась Лоренда, болтая ногами. — Лучше бы я дома осталась.
Дженни выпрямилась на качелях, вытянула шею и толкнула локтем Лоренду, указывая на улицу. К дому приближались женщины во главе с миссис Питкок. Их лица и походка свидетельствовали о том, что намерения у них серьезные и настроены они решительно. Дженни шепнула Лоренде:
— Твоя мама идет. Посмотри, какая она.
На лице Лоренды появился испуг.
— Мне здорово влетит, — тоскливо пискнула она.
Дженни наблюдала за женщинами. Миссис Питкок открыла калитку, и все потянулись за ней к веранде, похожие на сердитую стаю растревоженных птиц. Даже в шуршании их накрахмаленных юбок чувствовалось возмущение.
Дженни обернулась к Лоренде:
— А за что тебя будут ругать?
Лоренда вдруг как-то жалко поежилась.
— Я пришла без разрешения. Мне запретили приходить к тебе.
— За что же тебя наказали, что ты такого сделала?
— Ничего я не делала, — обиделась Лоренда. Она понизила голос и искоса посмотрела в сторону матери. — Мама говорит, чтобы я к вам не ходила, пока здесь живет эта ненормальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Эленда поблагодарила Хейзи. Через два дня, заехав в больницу, она узнала, что бедняжка умерла — слишком тяжелы были ожоги.
Итак, цирк и его труппа перестали существовать. Была только Элизабет-Энн. Эленда отправила несколько писем в Пенсильванию, в Йорк, но ответа так и не получила.
— Зови меня тетя, — ласково повторяла Эленда девочке. — Ты будешь жить здесь со мной и Дженни, пока не отыщутся твои родственники. Она будет тебе как сестра. Не бойся, Элизабет-Энн. Твои папа и мама на небесах, а я и Дженни любим тебя. Правда, Дженни? — Эленда взглянула на девочку, которая через силу кивнула.
Элизабет-Энн могла только безмолвно смотреть на них обеих. Но Эленда была настойчива и добра. К сожалению, только она, последнее качество начисто отсутствовало у Дженни. В ее поступках все чаще и чаще стала проявляться жестокость, унаследованная, без сомнения, от Артура Джейсона Кромвеля. Дженни презирала Элизабет-Энн. Пощечина, полученная из-за нее от Эленды, очень долго горела на ее щеке, но больше всего она возненавидела Элизабет-Энн за то, что теперь ей, а не Дженни было отдано все внимание тети. С этим Дженифер Сью Клауни смириться не могла. Тетя должна любить только ее. Дженни поклялась, что уничтожит Элизабет-Энн. Будучи умной и коварной, в своих затеях она никогда не заходила слишком далеко, если рядом была Эленда. Дженни изобрела множество способов, чтобы помучить Элизабет-Энн, которая не могла дать ей отпор. Ей приходилось молча сносить оскорбления. Бедная девочка делала вид, что ничего не замечает. Ей казалось, что со временем Дженни надоест делать гадости и она оставит ее в покое.
Все, что напоминало о цирке, вызывало у Элизабет-Энн страх и отвращение. Она не могла видеть свои руки — их сморщенная, высохшая кожа постоянно напоминала о пережитом кошмаре. Девочка старалась прятать руки за спину или опускала их вдоль тела, но, несмотря на все ухищрения, видела руки слишком часто. Без них нельзя было ни поесть, ни умыться.
Однажды, оставшись в саду одна, Элизабет-Энн заставила себя как следует осмотреть свои руки. «Ничего особенного, руки как руки, обыкновенные», — внушала она себе. Но перед ее глазами тут же возникла картина пожара. Как только девочка спрятала руки за спину, видение исчезло.
Эленда видела все это из окна. В ту ночь она не ложилась спать и сшила для Элизабет-Энн три пары белых перчаток.
Утром Эленда, разбудив девочку, отдала ей перчатки со словами: «Вот, возьми, теперь руки не будут так сильно тебя беспокоить». За обедом Элизабет-Энн долго не решалась приняться за еду, наконец она подняла руки в перчатках и вопросительно посмотрела на тетю.
— Конечно, — ответила Эленда на ее немой вопрос, — можешь есть в перчатках.
Когда пришло время умываться перед сном, Элизабет-Энн в нерешительности смотрела на таз для умывания. Затем, как и за обедом, взглянула на Эленду. Та крепко обняла девочку и подала ей другую пару перчаток.
— Когда умываешься, перчатки тоже не снимай, только не забудь потом переодеть сухие.
Элизабет-Энн ответила ей благодарным взглядом. Перед сном Эленда села к ней на кровать и прочитала вместо нее молитву. И снова в глазах девочки был вопрос.
— Носи перчатки, когда захочешь, можешь и спать в них. — Поцеловав девочку и пожелав ей спокойной ночи, Эленда вышла из комнаты, а про себя подумала: «Как мы хорошо понимаем друг друга. Элизабет-Энн хоть и не говорит, но всегда понятно, что она хочет сказать».
Элизабет-Энн тоже размышляла: «Я люблю тетю, а вот Дженни мне совсем не нравится. Если я буду показывать, что не боюсь ее, она оставит меня в покое. Все не так уж плохо. Ведь другие относятся ко мне хорошо».
Но девочка глубоко заблуждалась. Женщины в городе были настроены против нее, и они решили поговорить с Элендой.
Первой их заметила Дженни. Она сидела на качелях на веранде со своей подругой Лорендой Питкок, младше себя на год. Девочки увидели группу женщин на Мейн-стрит. Они шли так быстро, что подолы длинных юбок хлестали их по лодыжкам, и двигались женщины по направлению к ним. Был воскресный полдень. Жарко светило солнце, отчего все кругом казалось каким-то белесым, а на веранде в тени царила прохлада. Из раскрытого кухонного окна тянулся аромат поспевающего пирога с черникой, от этого запаха просто слюнки текли.
Лоренда первая почувствовала, что запахло чем-то вкусным, и стала принюхиваться. Заметив это, Дженни толкнула ее локтем в бок. Рассерженная Лоренда резко обернулась, но тут Дженни приложила палец к губам и прошептала:
— Тсс.
Лоренда тяжело вздохнула, со скучающим видом отвернулась и уселась, согнувшись, подперев подбородок ладонями. Сидеть молча ей надоело, но девочки не решались заговорить. В доме было заведено, что два часа в день, когда постояльцы гостиницы и Элизабет-Энн отдыхали, Дженни и ее друзьям запрещалось шуметь. Нельзя было даже качаться на качелях, потому что ржавые цепи скрипели и могли кого-нибудь разбудить. Время от времени Дженни и Лоренда перешептывались, предварительно оглянувшись на окно, в котором могла появиться Эленда.
Прошло еще немного времени. Лоренда начала болтать ногами, глядя на носки своих нарядных туфель. Качели резко развернулись, и одна из планок заскрипела. Дженни снова толкнула Лоренду локтем. Лоренда беззвучно ойкнула и на этот раз дала Дженни сдачи.
— Ты что делаешь? — прошипела Дженни.
Лоренда оглянулась на окно кухни. Клетчатые занавески были раздвинуты, но в окно никто не смотрел. Девочка снова повернулась к Дженни и угрожающе прошептала:
— Если мы кого-нибудь разбудим, нам здорово влетит от твоей тети.
— Да я бы их всех разбудила, не могу больше так сидеть.
— Мне тоже надоело, — откликнулась Лоренда, болтая ногами. — Лучше бы я дома осталась.
Дженни выпрямилась на качелях, вытянула шею и толкнула локтем Лоренду, указывая на улицу. К дому приближались женщины во главе с миссис Питкок. Их лица и походка свидетельствовали о том, что намерения у них серьезные и настроены они решительно. Дженни шепнула Лоренде:
— Твоя мама идет. Посмотри, какая она.
На лице Лоренды появился испуг.
— Мне здорово влетит, — тоскливо пискнула она.
Дженни наблюдала за женщинами. Миссис Питкок открыла калитку, и все потянулись за ней к веранде, похожие на сердитую стаю растревоженных птиц. Даже в шуршании их накрахмаленных юбок чувствовалось возмущение.
Дженни обернулась к Лоренде:
— А за что тебя будут ругать?
Лоренда вдруг как-то жалко поежилась.
— Я пришла без разрешения. Мне запретили приходить к тебе.
— За что же тебя наказали, что ты такого сделала?
— Ничего я не делала, — обиделась Лоренда. Она понизила голос и искоса посмотрела в сторону матери. — Мама говорит, чтобы я к вам не ходила, пока здесь живет эта ненормальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97