– Даже изменяя ей, ты подчинялся ее капризу. Наставлял рога потому, что вынуждала физиология. И еще грыз себя за измену. Ты ведь преступником себе казался. Вором, который забрался в чужое окно, не так ли? Стыдился и съедал самого себя.
Я слушал его и думал, как неразрывно связала нас судьба. Никогда и ни с кем не было у меня таких отношений, как с Чарли. Никогда и никому я не разрешил бы того, что позволял ему.
Порой мне приходило в голову, что в моей жизни он – своего рода зеркало, в котором я могу видеть себя. Таким, какой я есть на самом деле, без уступок и послаблений. Но я не мог не понимать: возможно, это только потому, что такое же зеркало для себя он нашел во мне, Кости и ткани можно просветить рентгеном. Мысли и желания – только полным и абсолютным доверием.
Он мог не говорить мне о моей слабости. Я знал о ней сам куда больше, чем он, и страдал. Почти столько же лет, сколько живу на свете, я пытался понять, откуда она? С чем она связана? Неужели виной тому генетическая усталость отцовской крови? А может, причина куда глубже? И сама эволюция с помощью естественного отбора делит людей на хищников и жертв, а я – жертва? Но тогда – что меня ею сделало? Недостаток силы воли? Изнеженность, которую с раннего детства лелеяла во мне мать? Жестокая непримиримость эпохи?
Слабость – как капля крови в море: она привлекает к себе акул. Но есть в ней и своя положительная сторона, потому что среди акул большинство – нелюдоеды. Просто такова их акулья суть: они иначе не могут. А в их окружении и благодаря их протекции ты можешь чувствовать себя защищенным. Уж такая отгонит от тебя прилипал – будь спок! Все возьмет на себя…
– Разве ты не хотел стабильности? – прибавил Чарли газу, обгоняя молодого негра в дрянной консервной банке, изрисованной, как старый уголовник татуировкой. – Чтобы все мелкие и досадные заботы взял на себя кто-нибудь другой? – Чарли искоса бросил взгляд на отставшего малого и продолжил: – Ты готов был ждать, стиснув зубы? Терпеть и выкладываться? Да ни в коем случае! Тебе хотелось, чтобы все шло само собой. Как по маслу. И за Абби ты ухватился только поэтому…
Я чувствовал, как накапливается во мне злость.
– Так уж устроен мир, Руди, – нравоучительно изрек Чарли и наморщил лоб. – Выигрываешь в удобстве, но проигрываешь в свободе. Это – как закон физики…
Уж этого я не мог снести.
– Эй-эй-эй! – подпрыгнул я на сиденье. – Ты что, в пророки подался, что ли? Не будь ханжой, Чарли! Тоже мне – нашел с кем блудить: с моралью?! Да эта блядь подмахнет любому, кто больше даст…
– Обиделся! – усмехнулся он.
– Нет, – успокоился я сразу: не мог я на него злиться. – Это так, ради справедливости… Скажи, а тебе самому не хотелось бы стать молодым, красивым, обаятельным?
Чарли вздохнул и включил дворники, хотя не было никакого дождя.
– Видишь ли… Я, конечно, совсем не против комфорта. И спокойствие тоже любою. Но менять реальность на мираж не собираюсь… Ладно, хватит пререкаться. У меня камень с души свалился, что ты выбрался…
Тут перед нами снова появилась изукрашенная в немыслимые цвета консервная банка на колесах, и молодой негр перекрыл нам дорогу.
– Ты только посмотри на себя, клоун сраный! – заорал он, пританцовывая на своем сиденье. – «Ягуар» у тебя белый, но рожа все равно черная. Хочешь, я трахну твою лакированную любовницу в жопу?
Чарли, не моргнув глазом, пропустил наглеца, и тот, горделиво жестикулируя, обдал нас облаком вони и дыма.
– Можно подумать, у тебя нет комплексов, – напомнил я Чарли. – Да посмотри ты только на свой «Ягуар»… На этот твой бриллиантовый перстень… На костюм от Версаче…
Он сокрушенно вздохнул:
– Наверное… Но на самом деле все куда проще: когда растешь в трущобе, дороже ценишь комфорт.
Это было уже слишком:
– Неужели? – подыздевнулся я. – Нищета, в которой рос ты, была обычной, понял? Банальной! Как у всех! А вот та интеллигентская нужда, которой я нажрался до отвала, в тысячу раз унизительней и хуже…
Ему надоел наш спор:
– Все, хватит, Руди! Отбой, баста!
Но меня обуяло какое-то словесное буйство. Словно внутри внезапно начал извергаться слезливый вулкан.
– Знаешь, что это такое? Когда стесняешься самого себя… Кладешь кусок хлеба в рот, как деликатес, а о тряпке мечтаешь, как о чем-то несбыточном…
Чарли не знал, как меня остановить, и призвал на помощь Розу:
– Но ведь Роза обшивала в Румынии партийную элиту…
Мне было так жаль себя, что я чуть не всхлипнул:
– А что это меняло? На тебя когда-нибудь смотрели как на лакея?
– У лакея тоже есть свое собственное достоинство, – поднялся Чарли над окопом с белым флагом примирения в руках. – Но он не демонстрирует его, когда на службе…
Слава богу, мы уже были на стоянке, и он затормозил. Мы вышли из машины, и Чарли скрежетнул ключом дистанционного управления. Одетый, как лорд-канцлер, клубный швейцар перед входной дверью склонился перед нами так, как если бы мы были двумя монархами. Чарли сунул ему в карман банкноту и небрежно прошел мимо. Я решил нанести ему внезапный элегантный удар. Тогда ведь победа по количеству очков будет присуждена мне.
– Во сколько тебе обходится в год это пижонство? – с невинным видом спросил я.
– В семьдесят пять тысяч, – недовольно буркнул он.
Я заржал в полный голос. Чарли даже обернулся проверить: как на мое ржание среагировали старые клубные жопы, привыкшие к тишине и благопристойности.
– Ублажаешь свое эго? Память о том, что в дни твоей молодости тебя бы не пустили сюда на порог?
– Ну, и тебя тоже: ты ведь наполовину еврей, – парировал он мгновенно.
И, пользуясь случаем, добавил:
– С этой точки зрения – не так дорого…
Внезапно перед нами возник метрдотель во фраке и белых, как у меня, перчатках. Встав в позу скрипичного ключа, он что-то зашептал Чарли на ухо. Тот согласно кивнул головой.
Я с любопытством оглядывал зал. Дизайн подчеркнуто старомодный. Мебель слишком массивна. Рамы с пейзажами на стенах так же тяжеловесны, как и живопись. Чарли заметил мой взгляд.
– О’кей, оставим все это: у тебя есть какие-то планы?
– Нет, – честно признался я.
– Желания?
Я оживился:
– О, этого в избытке, Чарли…
– Тогда не так страшно, – усмехнулся он. – Поделишься?
– Почему же нет? – пожал я плечами. – Плюнуть на опостылевший университет. Забыть о семье, которой фактически давно не существует. И заняться тем, что профукал.
– Ты что, и впрямь собираешься стать за дирижерский пульт?
Я пожал плечами и театрально вздернул брови:
– Неважно. Просто хочу гореть, а не тлеть. Летать, а не ползать. Выразился ясно?
– Уж куда ясней, – усмехнулся он. – Только ты чего-то недоговариваешь…
– Не придумывай.
Подоспел официант с бутылкой вина и плеснул на донышко бокала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77