через два месяца в Европе начнется фестиваль студенческих ансамблей старинной музыки, а я в числе его организаторов. Но наши кандидаты неделю назад попали в аварию. Представляете?
– Сочувствую тебе, – со скорбящим оттенком в голосе произнес я.
– Спасибо! – вздохнул он.
Я понимал: он позвонил мне вовсе не в поисках сочувствия. Но выказывать явный интерес я не хотел, поэтому осторожно спросил:
– Полагаешь, я могу тебе чем-то помочь?
– Я думаю о вашем квартете, – томно ответил он. – Мы бы не могли с вами встретиться? Я живу в Манхэттене. Можно выбрать неплохой ресторанчик…
В свое время про Боба говорили, что он – гомик. Но намекать ему на это и уточнять, что за ресторанчик он предлагает для встречи, я не стал…
«Ладно, – решил я, – если это и будет райский уголок для голубых, то ничего со мной не случится. Там публика обычно интеллигентная».
Мы встретились на следующий день, и мои сомнения развеялись. Он выбрал местечко, где я со своим потертым кошельком сразу почувствовал себя бесхозным найденышем, но зато – на редкость гетеросексуальное.
В полусумраке, декорированном свечами и скрытыми светильниками, мелькали лица, которые обычно видишь только на телеэкране. Впечатление складывалось такое, словно кто-то перенес тебя в модный телесериал.
Я давно обратил внимание: присутствие других, незнакомых тебе людей в полутьме, пряные запахи и тихая музыка подстегивают возбуждение. В атмосфере начинает вибрировать сексуальность. Женщин это делает более томными и податливыми, мужчин – более развязными и настойчивыми.
Но Боб сразу же отвлек меня, огорошив своим предложением. В руки плыла не просто удача – Большая Удача.
– У вас уже почти готовый коллектив, и если вы согласны обговорить с нами репертуар и подготовить его… Вы бы уложились в сроки, о которых я вам говорил?
К нему подскочил темноволосый красавчик с серьгой в ухе и в блестящем костюме из мягкой кожи. Он что-то интимно шептал ему на ухо, а я делал вид, что рассматриваю висящую на стене добротную абстрактную картину.
– Боб, – сказал я, когда красавчик удалился, – если серьезно засесть за репетиции – думаю, что два месяца нам хватит.
– Договорились, – проследил он взглядом за малым в блестящем костюме.
Но я его тут же возвратил к делу:
– Проблема в том, что мы тогда выбьемся из финансовой колеи…
Боб Мортимер – сто восемьдесят семь сантиметров в высоту на восемьдесят килограмм веса, лощеный щеголь с мышцами боксера и манерами капризной дамочки, изобразил на лице нечто вроде обиды:
– Руди, неужели вы думаете, что я не взял это в расчет? Вы спасаете национальную честь, и я готов все оплатить даже из собственного кармана.
Он произнес это тоненьким голоском взрослеющего подростка и недоуменно приподнял брови. Я протянул ему руку, и он ее манерно пожал…
Итак, с раздолбанной, в ямах и колдобинах колеи мы вывернули если и не магистраль, то на вполне приличное шоссе успеха. А ведь это было только началом. К счастью, жесткий режим репетиций, который я ввел в норму, не прошел даром: девочки чувствовали себя уверенно и понимали меня с полуслова. В маленьком зальчике, отданном нам Бобом, мы вкалывали по восемь-десять часов в день.
– Девчонки, – соблазнял я их, – если мы займем одно из первых мест, вам светит куча гастролей, слава и денежки…
А вечерами мне не давала скучать Лизелотта. С энергией молодой спортсменки, рвущейся поставить рекорд, она проскальзывала ко мне в студию и гребла, гребла, гребла… Только вот той мистики, того магнетизма, которые превращают физиологию в страсть, а разных людей – в единое существо, во всем этом не было.
К моему удивлению, в один прекрасный вечер она не появилась. Вместо того чтобы прийти, Лизелотта позвонила по телефону:
– Руди, вы не будете ревновать, если меня пригласит Джимми Роберте?
– Что ты меня спрашиваешь о том, кого я не знаю?
– Но вы его зреете, Руди! Это – тот самый телевизионщик, который подкатил к нам тогда в Центральном парке и сделал о нас репортаж…
– Искренне за тебя рад, – сказал я как можно приветливей.
– О'кей! – услышал в ответ беззаботный щебет.
Кажется, ее это порадовало. В молодости однообразие приедается быстро…
Могло ли мне в голову прийти, какую мину мне подложила хорошенькая ундина из Германии?
Дня через два после этого в моей берлоге, явно смущаясь и покусывая губы, появилась пухленькая темноволосая японочка с миндалевидными глазами. Двадцатидвухлетняя нимфеточка, она выглядела такой несчастной, что я погладил ее по голове и усадил в кресло.
– Знаешь что, – сказал я ей, – послушайся папашу Руди, сейчас я сооружу что-нибудь легонькое, и ты пригубишь, чтобы стало легче.
Мне было искренне жаль ее. Что же могло так огорчить эту симпатичную японскую Барби?
Соорудив коктейль, я поднес его ей прямо к губам. У меня и в мыслях не было никакой похоти.
– Пей! – приказал я. – Пей, тебе говорят!
Но Сунами не двигалась с места.
– Эй, девочка, что с тобой? Может, объяснишь?
Но она по-прежнему лишь кусала губы.
– Да алкоголя здесь – кот наплакал! Это что-то вроде бодрящего лекарства, понимаешь?!
Она отпила глоток, потом еще один.
– Вот так! – удовлетворенно отозвался я. – Что же все-таки случилось, а? Хочешь рассказать?
Она тяжело вздохнула, я понял: она вот-вот расплачется снова, и хлопнул в ладоши:
– А ну, держись взрослее, крошка!
Теперь Сунами всхлипнула, но успокоилась:
– Мои родители звонили в академию и не нашли меня там. Им сказали, что я взяла годовой академический отпуск. Они ищут меня уже несколько дней. Ведь они не знали, что после того, как мы с вами встретились, я переехала к Лизелотте.
– Вот в чем дело?! – присвистнул я. – Родители, Дети… Воистину – извечная проблема! Человек не смог разрешить ее, даже испробовав запретный плод познания.
Она заплакала:
– Они всегда от меня чего-то ждали… Даже если этого не говорили… Я знала это. Чувствовала… На меня это так давило…
Я гладил ее по лицу, осторожно смахивая слезы…
– Я ведь их так люблю… А иногда – ненавижу, – сверкнула гримаса гнева на ее таком еще детском личике.
Я кивнул и издал сочувственный вздох.
– Понимаете – я не оправдала их доверия… Они ведь столько вложили в меня. Денег, терпения, надежд…
Я вздохнул: уж здесь-то я ничем не мог ей помочь. С моими детьми все было иначе. Меня всегда пугало, что то чувство вины, которое я испытываю по отношению к Розе, посвятившей всю себя мне единственному, Джессика и Эрни перенесут на меня. Ведь, по правде сказать, я никогда идеалом отца не был: Абби уделяла им куда больше времени и внимания. Поэтому я и напоминал им частенько слова их собственной бабушки, которые она, в свою очередь, услышала от своего отца:
– То, что я не получила от тебя, ты отдашь своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Сочувствую тебе, – со скорбящим оттенком в голосе произнес я.
– Спасибо! – вздохнул он.
Я понимал: он позвонил мне вовсе не в поисках сочувствия. Но выказывать явный интерес я не хотел, поэтому осторожно спросил:
– Полагаешь, я могу тебе чем-то помочь?
– Я думаю о вашем квартете, – томно ответил он. – Мы бы не могли с вами встретиться? Я живу в Манхэттене. Можно выбрать неплохой ресторанчик…
В свое время про Боба говорили, что он – гомик. Но намекать ему на это и уточнять, что за ресторанчик он предлагает для встречи, я не стал…
«Ладно, – решил я, – если это и будет райский уголок для голубых, то ничего со мной не случится. Там публика обычно интеллигентная».
Мы встретились на следующий день, и мои сомнения развеялись. Он выбрал местечко, где я со своим потертым кошельком сразу почувствовал себя бесхозным найденышем, но зато – на редкость гетеросексуальное.
В полусумраке, декорированном свечами и скрытыми светильниками, мелькали лица, которые обычно видишь только на телеэкране. Впечатление складывалось такое, словно кто-то перенес тебя в модный телесериал.
Я давно обратил внимание: присутствие других, незнакомых тебе людей в полутьме, пряные запахи и тихая музыка подстегивают возбуждение. В атмосфере начинает вибрировать сексуальность. Женщин это делает более томными и податливыми, мужчин – более развязными и настойчивыми.
Но Боб сразу же отвлек меня, огорошив своим предложением. В руки плыла не просто удача – Большая Удача.
– У вас уже почти готовый коллектив, и если вы согласны обговорить с нами репертуар и подготовить его… Вы бы уложились в сроки, о которых я вам говорил?
К нему подскочил темноволосый красавчик с серьгой в ухе и в блестящем костюме из мягкой кожи. Он что-то интимно шептал ему на ухо, а я делал вид, что рассматриваю висящую на стене добротную абстрактную картину.
– Боб, – сказал я, когда красавчик удалился, – если серьезно засесть за репетиции – думаю, что два месяца нам хватит.
– Договорились, – проследил он взглядом за малым в блестящем костюме.
Но я его тут же возвратил к делу:
– Проблема в том, что мы тогда выбьемся из финансовой колеи…
Боб Мортимер – сто восемьдесят семь сантиметров в высоту на восемьдесят килограмм веса, лощеный щеголь с мышцами боксера и манерами капризной дамочки, изобразил на лице нечто вроде обиды:
– Руди, неужели вы думаете, что я не взял это в расчет? Вы спасаете национальную честь, и я готов все оплатить даже из собственного кармана.
Он произнес это тоненьким голоском взрослеющего подростка и недоуменно приподнял брови. Я протянул ему руку, и он ее манерно пожал…
Итак, с раздолбанной, в ямах и колдобинах колеи мы вывернули если и не магистраль, то на вполне приличное шоссе успеха. А ведь это было только началом. К счастью, жесткий режим репетиций, который я ввел в норму, не прошел даром: девочки чувствовали себя уверенно и понимали меня с полуслова. В маленьком зальчике, отданном нам Бобом, мы вкалывали по восемь-десять часов в день.
– Девчонки, – соблазнял я их, – если мы займем одно из первых мест, вам светит куча гастролей, слава и денежки…
А вечерами мне не давала скучать Лизелотта. С энергией молодой спортсменки, рвущейся поставить рекорд, она проскальзывала ко мне в студию и гребла, гребла, гребла… Только вот той мистики, того магнетизма, которые превращают физиологию в страсть, а разных людей – в единое существо, во всем этом не было.
К моему удивлению, в один прекрасный вечер она не появилась. Вместо того чтобы прийти, Лизелотта позвонила по телефону:
– Руди, вы не будете ревновать, если меня пригласит Джимми Роберте?
– Что ты меня спрашиваешь о том, кого я не знаю?
– Но вы его зреете, Руди! Это – тот самый телевизионщик, который подкатил к нам тогда в Центральном парке и сделал о нас репортаж…
– Искренне за тебя рад, – сказал я как можно приветливей.
– О'кей! – услышал в ответ беззаботный щебет.
Кажется, ее это порадовало. В молодости однообразие приедается быстро…
Могло ли мне в голову прийти, какую мину мне подложила хорошенькая ундина из Германии?
Дня через два после этого в моей берлоге, явно смущаясь и покусывая губы, появилась пухленькая темноволосая японочка с миндалевидными глазами. Двадцатидвухлетняя нимфеточка, она выглядела такой несчастной, что я погладил ее по голове и усадил в кресло.
– Знаешь что, – сказал я ей, – послушайся папашу Руди, сейчас я сооружу что-нибудь легонькое, и ты пригубишь, чтобы стало легче.
Мне было искренне жаль ее. Что же могло так огорчить эту симпатичную японскую Барби?
Соорудив коктейль, я поднес его ей прямо к губам. У меня и в мыслях не было никакой похоти.
– Пей! – приказал я. – Пей, тебе говорят!
Но Сунами не двигалась с места.
– Эй, девочка, что с тобой? Может, объяснишь?
Но она по-прежнему лишь кусала губы.
– Да алкоголя здесь – кот наплакал! Это что-то вроде бодрящего лекарства, понимаешь?!
Она отпила глоток, потом еще один.
– Вот так! – удовлетворенно отозвался я. – Что же все-таки случилось, а? Хочешь рассказать?
Она тяжело вздохнула, я понял: она вот-вот расплачется снова, и хлопнул в ладоши:
– А ну, держись взрослее, крошка!
Теперь Сунами всхлипнула, но успокоилась:
– Мои родители звонили в академию и не нашли меня там. Им сказали, что я взяла годовой академический отпуск. Они ищут меня уже несколько дней. Ведь они не знали, что после того, как мы с вами встретились, я переехала к Лизелотте.
– Вот в чем дело?! – присвистнул я. – Родители, Дети… Воистину – извечная проблема! Человек не смог разрешить ее, даже испробовав запретный плод познания.
Она заплакала:
– Они всегда от меня чего-то ждали… Даже если этого не говорили… Я знала это. Чувствовала… На меня это так давило…
Я гладил ее по лицу, осторожно смахивая слезы…
– Я ведь их так люблю… А иногда – ненавижу, – сверкнула гримаса гнева на ее таком еще детском личике.
Я кивнул и издал сочувственный вздох.
– Понимаете – я не оправдала их доверия… Они ведь столько вложили в меня. Денег, терпения, надежд…
Я вздохнул: уж здесь-то я ничем не мог ей помочь. С моими детьми все было иначе. Меня всегда пугало, что то чувство вины, которое я испытываю по отношению к Розе, посвятившей всю себя мне единственному, Джессика и Эрни перенесут на меня. Ведь, по правде сказать, я никогда идеалом отца не был: Абби уделяла им куда больше времени и внимания. Поэтому я и напоминал им частенько слова их собственной бабушки, которые она, в свою очередь, услышала от своего отца:
– То, что я не получила от тебя, ты отдашь своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77