– Ты же знаешь: я всегда мечтал быть дирижером, но так и не стал им. Искал, как псих, любовь и тепло и не получил. Надеялся прославиться, а пришлось…
– Не жми слишком сильно на клавиши тоски и печали. Мелодия вместо печальной становится плаксивой.
Но мне было так жаль самого себя, что я пропустил его слова мимо ушей.
– И даже сейчас, когда я пытаюсь создать свой квартет…
– А что тебе собственно, мешает, пожилой юноша?
– Время… На это потребуются месяцы, а для меня они – годы, – ответил я.
– Поменьше спи и не жалей себя. Все в твоих руках, – сказал он не очень убежденно.
– Сегодня у меня исчезла родинка на лице. А еще совсем недавно – выпали две пломбы: сколько лет назад мне их поставили? Десять? Двенадцать?
В моем голосе билось отчаяние.
– Руди, мы остаемся самими собой только до тех пор, пока способны находить себе занятие. Неважно, кстати, какое. А даст ли оно тот результат, который бы тебе хотелось, или не даст, – это уже другое дело.
– Ты успокаиваешь меня или действительно так думаешь? – сморкаясь в платок, спросил я.
Чарли обдал меня холодным душем здравомыслия:
– Если думать иначе, надо либо запить, либо повеситься.
Конечно, он прав, но со стороны все всегда выглядит легче.
– Что тебе известно сегодня о моей болезни?
– Ровно столько же, сколько и тебе, – жестко ответил он.
– Негусто…
– Ты прав. Но в том, что с тобой сейчас происходит, есть свой глубокий философский смысл. Все, что тебе предстоит, – подарок. Не вышвыривай его в помойку.
Он был прав, и я поспешил в этом сознаться:
– Наверное, все зависит от настроения. Иногда я чувствую прилив сил и энергии, а иногда…
– Если тебе плохо, Руди, я все брошу и прилечу в Нью-Йорк.
– Нет. Я должен справиться сам…
Окончив разговор, я бросил взгляд на часы. Черт возьми, – девять вечера! Девчонки в ресторане ждут меня… Чтобы скрыть свое настроение, я повязал ворот рубашки ярким цветастым платком и надел новые, сверкающие белизной перчатки. Когда я переступил порог ресторана, девчонки устроили мне овацию. Темнолицые официанты снисходительно улыбались. В воздухе витал аромат свечей и острых пряностей. В блюдцах, наполненных водой, плавали цветы.
– Руди, вы… вы такой обаятельный! – кинулась целовать меня Лизелотта.
Она буквально повисла на моей шее, и я не мог не ощутить ее крепко прижавшееся ко мне тело. Оно было упругим, как пружина, и вместе с тем удивительно податливым.
– В вас чувствуется настоящий мужчина, – дала мне поцеловать ей руку Ксана, – решительный и такой элегантный…
– Спасибо, спасибо! – стал я немножко оттаивать.
Сунами стояла чуть в стороне: она была моложе всех. А может, японский этикет не допускает подобного рода вольностей?
Я подошел к ней и по-отечески погладил по волосам.
– Детка, – сказал я ей, – ты когда-нибудь станешь известной скрипачкой. У тебя очень хороший звук…
Она залилась краской.
Мы выпили вместе полторы бутылки терпкого австралийского вина. Я и Ксана – вдвое больше, чем Лизелотта. Сунами только пригубила бокал, но пить не стала.
– Дорогие мои девчонки, – сказал я голосом Руди-Реалиста, – я рад, что наше с вами знакомство оказалось таким успешным. И я обещаю вам, что папаша Руди, Руди Грин, профессор Руди Грин сделает все, чтобы «Раритет» приобрел такую же известность, как какая-нибудь рок-группа…
На выходе я почувствовал на своем плече руку Лизелотты.
– Руди, – услышал я ее тихий голос, – вы сегодня свободны?
– Для тебя – всегда…
В первый момент я как-то даже не сообразил, что уже половина одиннадцатого вечера и «сегодня» довольно скоро кончится. Усадив их в такси, я подозвал следующее.
А через час, когда я, развалившись в кресле в шортах и футболке, смотрел телевизор, раздался звонок в дверь. Я пошел открывать…
В первое мгновение я не поверил самому себе: да возможно ли такое? В дверях стояла Лизелотта. Слегка тряхнув головой, словно для того, чтобы удостовериться, что это не сон, я потянул ее за руку:
– Входи, девочка! Рад тебя видеть. Хочешь что-нибудь выпить?
Она чувствовала себя довольно неловко. А может, играла?
Я потер щетину на подбородке – надо было бы побриться – и сказал проникновенным голосом:
– Ты правильно сделала, что пришла именно в такой день.
Она, естественно, не поняла, что я имею в виду, и отнесла это на свой счет.
– Руди, – слегка лизнула она нижнюю губу, – вы ведь не будете спрашивать, почему я здесь, правда?
Я изобразил на лице удивление, смешанное с искренним возмущением:
– Это ведь не очень неприлично, правда?
– Что за глупость! Твой приход для меня – неожиданный и приятный сюрприз. Неприлично лишь то, что неискренне и фальшиво.
Оглядываясь, она смущенно прошлась по комнате. Остановилась перед телевизором, погладила его лакированный бок, чуть поправила висящую на стене дешевую репродукцию Тернера. В общем, изображала живейший интерес к месту моего обитания.
Было ясно: так она пытается переключить мое внимание с ее несколько неожиданного визита на бытовые мелочи. Не мешая ей, я хлопотал возле бара:
– Кампари? Мартини? Коктейль?
Болтая без умолку, я нес какую-то чепуху.
Лизелотта же, якобы рассеянно, – бывают же случайные встречи и неловко быть невежливой – присела на краешек кресла. Сооружая коктейль, я плеснул в ее бокал из разных бутылок, бросил туда льда и лимон, протянул ей.
– Это «Северный олень». После него не страшен никакой холод.
Она отпила глоток, потом еще один и еще. Моя стряпня ей явно понравилась.
– Сколько тебе лет, ундина? – взял я ее руку в свои ладони.
– Двадцать три.
– Не могла найти никого помоложе?
– Вы вовсе не старый, Руди, – возразила она живо.
– Спасибо, деточка! Такие похвалы действуют как виагра, – хмыкнул я, продолжая свое путешествие.
Я поднес ее руку к губам и, поглаживая, продвинулся чуть-чуть вперед, к локтю, а потом еще и еще дальше. Лизелотта не реагировала, словно ее это абсолютно не касалось. Ее глаза были прикованы к морскому пейзажу Тернера. По-видимому, он очень взволновал ее, пробудив чувство прекрасного.
Все это попахивало дешевкой, и я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться. В нравах современной молодежи я не очень разбирался.
Вскоре я заключил ее в свои объятия. Она вела себя как истинная женщина: то есть давала себя завоевать.
– Вы действительно уверены в нашем успехе? – отвлеклась она от моих настойчивых ласк.
Весь ее вид говорил, что она не сомневается в моей порядочности и испытывает ко мне, как к мэтру, абсолютное доверие. Ну разве может он не быть платоником с изнанки до последней пуговицы?
– Поверь мне – абсолютно. Я сделаю все, чтобы квартет преуспел! Ты еще меня вспомнишь…
– Вы не похожи на мечтателя… И вы… вы такой обаятельный, Руди, – теперь она повторила это уже другим тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77