Твердолобый бюрократический догматизм везде одинаков. Возможно, время придет, все изменится, но людям, которые сегодня вопят от боли, этого не дождаться.
— Моя доля?
Иржи, немного подумав, ответил.
— Прибавь еще пять процентов. За риск, — бросил Энди.
Иржи не возражал. Его сердце билось отчаянно. Он сделал первый шаг… Потом он наладит свое дело, заработает система курьеров, пациенты привыкнут к обезболивающим… Дело пойдет.
Лекарство поступало в клинику Иржи без перебоев, упакованное как таблетки от головной боли, рекламой которого были заполнены газеты, телеэкраны, радио. Оно было у всех на устах. Удобный вариант. Иржи только качал головой — как просто. Потрясающе просто.
Клиника Иржи Грубова становилась все более процветающей. Иржи не сомневался в скором успехе.
Ирма тоже не сомневалась — в себе.
10
Минь прилетел в Прагу поздно вечером. Он чертовски устал, перелет из Сайгона всегда ужасно утомлял его. Эти ИЛы — вонючие и трясучие — отвратительны. Глаза Миня ввалились, щеки затянулись щетиной. Он через силу улыбался Ирме Грубовой, подлетевшей к нему в аэропорту.
— Ну, ты молодец, Минь. Я так и думала, появишься без задержки. — Ирма стала еще стройнее и элегантнее. Она была в ярко-фиолетовой хламиде с желтой подбивкой, это сочетание цветов привело Миня в исступление.
— Ваше слово для меня закон, мадам, — проговорил он. Она расхохоталась:
— Да не строй ты из себя никого. — Она махнула рукой. — Ладно, давай в машину, отвезу в гостиницу. Вечером ужинаешь у нас. Там и поговоришь с Грубовым. Я сняла тебе номер с видом на Влтаву. Тебе понравится.
Минь кивнул. Он хотел сейчас только одного — встать под душ и смыть с себя всю дорожную муть.
— Завтра мы распишем нашу пульку, — засмеялась она. — Определим череду курьеров и прочее.
— О, курьеры готовы?
— Да, они есть. Не мне же одной надрываться ради ваших кошельков.
Минь улыбнулся:
— Но ты только хорошеешь от этих надрывов.
— Обман, милый Минь. Оболочка.
— Мы все — оболочка. Дом нашей души. Ирма засмеялась:
— Ой, Минь, не надо… Он улыбнулся.
— Что смеешься? А думал ли ты, когда встретился со мной в своей антикварной лавке в Дананге? Там, где я покупала китайский иероглиф, а ты совал мне в руки визитную карточку и кланялся, как китайский болванчик?
Думал ли ты, что наша краткая дружба перерастет в великое дело, а? Ну как, ты уже освободил свой магазинчик? Мы расширяемся, дорогой. Я ведь тогда догадалась, что тебя поддерживает в этой жизни. Уж никак не лавочный мусор. В нем только знающие люди вроде меня способны откопать то, о существовании чего ты и сам не подозревал. Иероглиф меня и навел тогда на мысль… Он обещал богатство.
Минь быстро повернулся к ней.
— Я все знал. Тот иероглиф для меня был особым знаком.
— Для меня тоже. Я решила не выпускать тебя из поля зрения. Ты понял, что я догадалась, каким антиквариатом ты торговал?
Как же, догадалась. Она знала наверняка.
— Ну вот, молчишь как истукан.
— Да, мадам.
— Ну ладно, не буду больше мучить тебя вопросами. Отдыхай, дорогой. Вечером за тобой заедут. Что особенного приготовить на ужин, а?
Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Ирма усмехнулась:
— Нет, этого больше на ужин не подают. — Она коснулась его щеки холодными губами. — А как Салли?
— Она уехала.
— Уехала? — Ирма изобразила удивление. — Как же теперь клиника?
— Она была не одна, — бросил Минь, отворачиваясь. Отлично, подумал Ирма. Он ничего не знает.
Ирма познакомилась с Минем, когда ездила во Вьетнам с группой журналистов. В ту пору она внешне мало отличалась от себя нынешней, но время, время… Молодые говорят после сорока жизни нет. Ирма старалась держаться так, будто ей все время тридцать пять. И во все предстоящие годы ей будет тридцать пять. Да, она могла держать себя в узде, физиология не мучила ее. Еще бы — она давно в помойке. Теперь главное для нее — следить за внешностью, за женской оболочкой.
Тогда, во Вьетнаме, Ирма с невероятной силой почувствовала себя женщиной. Минь был умелым, ароматы — терпкие, пряные, возбуждающие — насыщали воздух. Фрукты, пропитанные солнцем, насыщали тело. Энергия так и рвалась наружу, чувственная сила требовала выхода в чем-то невероятном, сумасшедшем. Она упивалась млечным соком кокоса, косматые головки которого были похожи на младенческие. Парное молоко декабрьского моря, шепот пальм и запах мандаринов, ничуть не похожий на тот, что в Европе… И ласки, на которые не способен ни один из ее прежних мужчин. Ирме хотелось остаться навсегда под сладким небом и вместо Большой Медведицы страстными ночами любоваться Южным Крестом, упиваясь страстью. В комнате, отгороженной от антикварной лавки Миня, Ирма узнала, что такое на деле восточный секс. Она читала о его изощренности в книгах, как и об изощренности пыток, основанных на сексе, страшных и отвратительных. Она помнит, как выскочила из одного зала музея войны, когда экскурсовод подробно и обстоятельно излагал туристам, как вьетнамцы сводили с ума американских пленных, используя змей. Ее воображение не выдержало…
Минь заставлял ее душу отделяться от тела, ничего похожего с Ирмой прежде не случалось. Ей казалось — это не секс, это медитация вдвоем… Нет тел, есть только соединенный оболочкой дух. Никогда Ирма не думала, что ее может настолько потрясти страсть. А она-то считала, что она больше не женщина…
Приходя в себя, возвращаясь из рая на землю, Ирма в недоумении смотрела на Миня, маленького желтокожего человечка. Она не отходила от него ни на шаг, прикинулась больной, чтобы остаться в Сайгоне и не ездить на курорт в Вунгтау, куда все отправились купаться и загорать. Она догнала группу только на обратном пути в Ханое.
— Ты себя неважно чувствуешь, да? — спросила ее подруга, увидев ввалившиеся глаза и впалые щеки. — Ты так похудела…
— Ничего, все нормально, — откашлявшись, мотала головой Ирма. А сердце обливалось кровью и давилось мукой — она больше никогда не увидит Миня. Она провела все эти дни и ночи в его магазинном закутке. Потом она поняла, конечно, что благовония и курения не простые, догадалась, из чего была таблеточка, которую он предлагал ей всякий раз… Она вселяла необычайную бодрость и дарила неземное счастье.
Ирма задумалась тогда — а не соединить ли им усилия?
Несколько раз они с Минем встречались в Москве. Так было проще обоим. И когда Ирма однажды приехала в Москву по приглашению журнала Ольги Геро, они с Минем жили в одной гостинице. Вокруг Ирмы пытались суетиться журнальные дамы, стараясь вывезти на экскурсии, в театры, как это водится, но она сказывалась больной — от Москвы и морозов.
Ирма не была бы Ирмой, если бы из каждой ситуации не стремилась извлечь нечто, о чем другие даже не подумали бы…
— Грубов, я знаю, над каким лекарством ты бьешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Моя доля?
Иржи, немного подумав, ответил.
— Прибавь еще пять процентов. За риск, — бросил Энди.
Иржи не возражал. Его сердце билось отчаянно. Он сделал первый шаг… Потом он наладит свое дело, заработает система курьеров, пациенты привыкнут к обезболивающим… Дело пойдет.
Лекарство поступало в клинику Иржи без перебоев, упакованное как таблетки от головной боли, рекламой которого были заполнены газеты, телеэкраны, радио. Оно было у всех на устах. Удобный вариант. Иржи только качал головой — как просто. Потрясающе просто.
Клиника Иржи Грубова становилась все более процветающей. Иржи не сомневался в скором успехе.
Ирма тоже не сомневалась — в себе.
10
Минь прилетел в Прагу поздно вечером. Он чертовски устал, перелет из Сайгона всегда ужасно утомлял его. Эти ИЛы — вонючие и трясучие — отвратительны. Глаза Миня ввалились, щеки затянулись щетиной. Он через силу улыбался Ирме Грубовой, подлетевшей к нему в аэропорту.
— Ну, ты молодец, Минь. Я так и думала, появишься без задержки. — Ирма стала еще стройнее и элегантнее. Она была в ярко-фиолетовой хламиде с желтой подбивкой, это сочетание цветов привело Миня в исступление.
— Ваше слово для меня закон, мадам, — проговорил он. Она расхохоталась:
— Да не строй ты из себя никого. — Она махнула рукой. — Ладно, давай в машину, отвезу в гостиницу. Вечером ужинаешь у нас. Там и поговоришь с Грубовым. Я сняла тебе номер с видом на Влтаву. Тебе понравится.
Минь кивнул. Он хотел сейчас только одного — встать под душ и смыть с себя всю дорожную муть.
— Завтра мы распишем нашу пульку, — засмеялась она. — Определим череду курьеров и прочее.
— О, курьеры готовы?
— Да, они есть. Не мне же одной надрываться ради ваших кошельков.
Минь улыбнулся:
— Но ты только хорошеешь от этих надрывов.
— Обман, милый Минь. Оболочка.
— Мы все — оболочка. Дом нашей души. Ирма засмеялась:
— Ой, Минь, не надо… Он улыбнулся.
— Что смеешься? А думал ли ты, когда встретился со мной в своей антикварной лавке в Дананге? Там, где я покупала китайский иероглиф, а ты совал мне в руки визитную карточку и кланялся, как китайский болванчик?
Думал ли ты, что наша краткая дружба перерастет в великое дело, а? Ну как, ты уже освободил свой магазинчик? Мы расширяемся, дорогой. Я ведь тогда догадалась, что тебя поддерживает в этой жизни. Уж никак не лавочный мусор. В нем только знающие люди вроде меня способны откопать то, о существовании чего ты и сам не подозревал. Иероглиф меня и навел тогда на мысль… Он обещал богатство.
Минь быстро повернулся к ней.
— Я все знал. Тот иероглиф для меня был особым знаком.
— Для меня тоже. Я решила не выпускать тебя из поля зрения. Ты понял, что я догадалась, каким антиквариатом ты торговал?
Как же, догадалась. Она знала наверняка.
— Ну вот, молчишь как истукан.
— Да, мадам.
— Ну ладно, не буду больше мучить тебя вопросами. Отдыхай, дорогой. Вечером за тобой заедут. Что особенного приготовить на ужин, а?
Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Ирма усмехнулась:
— Нет, этого больше на ужин не подают. — Она коснулась его щеки холодными губами. — А как Салли?
— Она уехала.
— Уехала? — Ирма изобразила удивление. — Как же теперь клиника?
— Она была не одна, — бросил Минь, отворачиваясь. Отлично, подумал Ирма. Он ничего не знает.
Ирма познакомилась с Минем, когда ездила во Вьетнам с группой журналистов. В ту пору она внешне мало отличалась от себя нынешней, но время, время… Молодые говорят после сорока жизни нет. Ирма старалась держаться так, будто ей все время тридцать пять. И во все предстоящие годы ей будет тридцать пять. Да, она могла держать себя в узде, физиология не мучила ее. Еще бы — она давно в помойке. Теперь главное для нее — следить за внешностью, за женской оболочкой.
Тогда, во Вьетнаме, Ирма с невероятной силой почувствовала себя женщиной. Минь был умелым, ароматы — терпкие, пряные, возбуждающие — насыщали воздух. Фрукты, пропитанные солнцем, насыщали тело. Энергия так и рвалась наружу, чувственная сила требовала выхода в чем-то невероятном, сумасшедшем. Она упивалась млечным соком кокоса, косматые головки которого были похожи на младенческие. Парное молоко декабрьского моря, шепот пальм и запах мандаринов, ничуть не похожий на тот, что в Европе… И ласки, на которые не способен ни один из ее прежних мужчин. Ирме хотелось остаться навсегда под сладким небом и вместо Большой Медведицы страстными ночами любоваться Южным Крестом, упиваясь страстью. В комнате, отгороженной от антикварной лавки Миня, Ирма узнала, что такое на деле восточный секс. Она читала о его изощренности в книгах, как и об изощренности пыток, основанных на сексе, страшных и отвратительных. Она помнит, как выскочила из одного зала музея войны, когда экскурсовод подробно и обстоятельно излагал туристам, как вьетнамцы сводили с ума американских пленных, используя змей. Ее воображение не выдержало…
Минь заставлял ее душу отделяться от тела, ничего похожего с Ирмой прежде не случалось. Ей казалось — это не секс, это медитация вдвоем… Нет тел, есть только соединенный оболочкой дух. Никогда Ирма не думала, что ее может настолько потрясти страсть. А она-то считала, что она больше не женщина…
Приходя в себя, возвращаясь из рая на землю, Ирма в недоумении смотрела на Миня, маленького желтокожего человечка. Она не отходила от него ни на шаг, прикинулась больной, чтобы остаться в Сайгоне и не ездить на курорт в Вунгтау, куда все отправились купаться и загорать. Она догнала группу только на обратном пути в Ханое.
— Ты себя неважно чувствуешь, да? — спросила ее подруга, увидев ввалившиеся глаза и впалые щеки. — Ты так похудела…
— Ничего, все нормально, — откашлявшись, мотала головой Ирма. А сердце обливалось кровью и давилось мукой — она больше никогда не увидит Миня. Она провела все эти дни и ночи в его магазинном закутке. Потом она поняла, конечно, что благовония и курения не простые, догадалась, из чего была таблеточка, которую он предлагал ей всякий раз… Она вселяла необычайную бодрость и дарила неземное счастье.
Ирма задумалась тогда — а не соединить ли им усилия?
Несколько раз они с Минем встречались в Москве. Так было проще обоим. И когда Ирма однажды приехала в Москву по приглашению журнала Ольги Геро, они с Минем жили в одной гостинице. Вокруг Ирмы пытались суетиться журнальные дамы, стараясь вывезти на экскурсии, в театры, как это водится, но она сказывалась больной — от Москвы и морозов.
Ирма не была бы Ирмой, если бы из каждой ситуации не стремилась извлечь нечто, о чем другие даже не подумали бы…
— Грубов, я знаю, над каким лекарством ты бьешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61