Шампанское. Наверное, она слишком много выпила. Недаром Арлекин называет ее своей «маленькой нетерпеливой подружкой». Почему-то Корри казалось, что он вряд ли одобрил бы ее поведение, какие бы оправдания она ни привела в свою защиту. Девушке стало грустно. Глубокая печаль, не имеющая никакого отношения к опьянению, объяла ее душу.
– Раньше люди делали много такого, от чего теперь отвыкли, – тихо пробормотала она себе под нос, почти забыв о сидевшем напротив человеке. – Громко пели. Плясали на улицах. Заговаривали с незнакомцами. Именно поэтому все должны любить оперу. Там поют, танцуют и заговаривают с незнакомыми людьми.
– Насколько я понял, это речи знатока? – процедил Гай.
Нет, все бесполезно, она не в силах расшевелить его.
– Моя дорогая юная леди, ваша теория прекрасна, но есть ОПЕРА и опера. И знай вы что-нибудь об этом жанре, легко поняли бы, что сегодняшнее представление не стоит столь страстных тирад.
– О чем вы?!
Гай насмешливо прищурился:
– Да просто постановка весьма посредственная, чтобы из-за нее ломать копья. Если бы вы видели столько интерпретаций «Паяцев», сколько я…
– Возможно, именно поэтому вы и успели пресытиться! – взорвалась девушка. Пренебрежительная реплика вывела ее из полузабытья, прояснила мысли так же эффективно, как ледяной душ. Корри позволила себе расслабиться, посчитать его таким же человеческим существом, как она сама, заблудившимся во мраке ночи. Но теперь все стало на свои места!
Гай вежливо склонил голову.
– Вероятно, вы переели оливок!
Корри на мгновение потеряла дар речи и опустила глаза, чтобы избежать этого неумолимо-издевательского взгляда. Как ловко он отплатил ей той же монетой! Но Корри еще не сдалась!
Губы девушки скривились в обманчиво невинной улыбке.
– Однако я получила огромное удовольствие и оттого, и от другого… от «Паяцев» и оливок. Неужели вам не хотелось бы того же?
– Оставляю это преимущество вам, – отрезал Гай. – Преимущество, я сказал бы, исключительно юных и неопытных.
– Понятно. – Девушка вопросительно уставилась на собеседника. – Хотите сказать, месье де Шардонне, что если я очень постараюсь, то добьюсь того же, что и вы? То есть стану равнодушной ко всему на свете?
На щеках Гая заходили желваки. Ага, значит, ей удалось его уязвить?
– По крайней мере вам надо научиться различать посредственность и истинное совершенство, – пояснил Гай, явно теряя терпение.
– Вы очень взыскательны, месье де Шардонне.
– Взыскательность – не порок, мисс Модена.
– Нет? В таком случае не откажитесь поделиться со мной своим опытом, – наивно хлопая глазами, попросила девушка. – Что именно вас больше всего привлекает в опере?
Гай с подозрением взглянул на Корри.
– Прежде всего определенное равновесие между сюжетом и исполнением. Некое внутреннее соответствие исполнителей и строгая оценка зрителями музыки и пения. Не люблю крайностей. Хочется увидеть то, что находится за гранью обычной жизни. Озарено вечностью. Относится к непреходящим ценностям.
– Так я и знала! – обрадовалась Корри, мгновенно увидев возможность сразиться с врагом его же оружием. – Музыка не звучит постоянно. Этого от нее никто не ожидает. Только что вы ее слышали, а через мгновение она стихла, и началась новая мелодия. И опера не имеет ничего общего с равновесием, соответствием и оценкой. Опера – это жизнь и смерть, верность и измена, любовь и ненависть, дети и смех. – Вскочив с пола, девушка внезапно схватила со стола вазу с нарциссами. – Взгляните на цветы. Видите? Надеюсь, вы считаете их прекрасными? Так вот, ошибаетесь. Они ничто. Муляж. И только выглядят как живые. О, конечно, они простоят гораздо дольше, чем если бы их оставили расти. Здесь нарциссы сохраняются при комнатной температуре, воду меняют два раза в день и тем продлевают их цветение. Но это всего лишь декорация, обман. Цветы такими не бывают. Они, возможно, никогда не дышали настоящим воздухом! Смотрите, они все одинакового оттенка и размера. Их даже не замечают. Очередное украшение номера, не больше!
Она с такой силой поставила вазу на стол, что выплеснулась вода.
– Эти нарциссы так чертовски совершенны, что кажутся искусственными.
Корри выхватила цветок, безжалостно смяла и бросила на пол.
– Готова побиться об заклад, именно такой вы хотите видеть оперу! Настолько идеальной, чтобы она вообще не напоминала реальную жизнь.
Она злобно пнула носком туфли ни в чем не повинный цветок.
– Ну а мне это не нравится. Хочу чувствовать, испытывать боль или радость, все равно, лишь бы не превратиться в ледяную статую.
Ответом послужило молчание. Корри, опомнившись, поняла, что тяжело дышит, а лицо раскраснелось. Но на Гая ее пламенные речи не произвели ни малейшего впечатления. Только глаза, чересчур пристально устремленные на ее губы, блестели, заставляя Корри ежиться под этим тревожащим взглядом.
– Вы идеалистка, мисс Модена. Видимо, издержки воспитания.
– А вы… вы ни во что не верите, – презрительно обронила она, пытаясь смирить стук сердца. Гай чуть заметно усмехнулся:
– Хотел бы я знать, как «Ковент-Гарден» и другие оперные залы выжили бы на одной вере? Вы утверждаете, что я не люблю оперу. Но дело обстоит так, что без значительной финансовой поддержки с моей стороны, не говоря уже о вкладах других богатых спонсоров, опера вообще прекратила бы свое существование, и что тогда делали бы такие доверчивые романтики, как вы?
– Деньги! – злобно прошипела Корри.
Наконец-то они добрались до единственной вещи, которая затрагивала его сердце, единственного предмета, без которого он не мог жить. О, как она ненавидела деньги и их черную силу! Именно деньги разлучили мать и Антонио, деньги заточили Корри в холодном чужом мире на все те годы, когда она предпочла бы бегать босая по песку. Деньги, деньги, деньги… Деньги – орудие подземного царства, раскинувшее свои щупальца повсюду, убивавшее все, к чему прикасалось.
– Деньги, – повторила Корри, вложив в это слово все отвращение, на которое была способна. – Вечная история. Люди вроде вас считают, что золото – это главное на свете, а все остальное не стоит внимания. Но это не так, музыка не продается и не покупается. И даже вам ею не завладеть.
– Ошибаетесь! Музыка доступна всем, даже вам… если, конечно, в следующий раз снизойдете до того, чтобы купить билет.
Ехидный намек попал в цель. Девушка едва заметно покраснела.
– Вероятно, вы того же мнения и о людях? – брезгливо осведомилась Корри.
– Совершенно верно. Люди сами охотно идут на любую сделку.
Кажется, ей удалось вывести его из себя. Горечь, глубоко спрятанная в душе, вырвалась наружу.
– Вам, как никому, следовало бы это знать.
– Что вы имеете в виду?
Гай пренебрежительно скривился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Раньше люди делали много такого, от чего теперь отвыкли, – тихо пробормотала она себе под нос, почти забыв о сидевшем напротив человеке. – Громко пели. Плясали на улицах. Заговаривали с незнакомцами. Именно поэтому все должны любить оперу. Там поют, танцуют и заговаривают с незнакомыми людьми.
– Насколько я понял, это речи знатока? – процедил Гай.
Нет, все бесполезно, она не в силах расшевелить его.
– Моя дорогая юная леди, ваша теория прекрасна, но есть ОПЕРА и опера. И знай вы что-нибудь об этом жанре, легко поняли бы, что сегодняшнее представление не стоит столь страстных тирад.
– О чем вы?!
Гай насмешливо прищурился:
– Да просто постановка весьма посредственная, чтобы из-за нее ломать копья. Если бы вы видели столько интерпретаций «Паяцев», сколько я…
– Возможно, именно поэтому вы и успели пресытиться! – взорвалась девушка. Пренебрежительная реплика вывела ее из полузабытья, прояснила мысли так же эффективно, как ледяной душ. Корри позволила себе расслабиться, посчитать его таким же человеческим существом, как она сама, заблудившимся во мраке ночи. Но теперь все стало на свои места!
Гай вежливо склонил голову.
– Вероятно, вы переели оливок!
Корри на мгновение потеряла дар речи и опустила глаза, чтобы избежать этого неумолимо-издевательского взгляда. Как ловко он отплатил ей той же монетой! Но Корри еще не сдалась!
Губы девушки скривились в обманчиво невинной улыбке.
– Однако я получила огромное удовольствие и оттого, и от другого… от «Паяцев» и оливок. Неужели вам не хотелось бы того же?
– Оставляю это преимущество вам, – отрезал Гай. – Преимущество, я сказал бы, исключительно юных и неопытных.
– Понятно. – Девушка вопросительно уставилась на собеседника. – Хотите сказать, месье де Шардонне, что если я очень постараюсь, то добьюсь того же, что и вы? То есть стану равнодушной ко всему на свете?
На щеках Гая заходили желваки. Ага, значит, ей удалось его уязвить?
– По крайней мере вам надо научиться различать посредственность и истинное совершенство, – пояснил Гай, явно теряя терпение.
– Вы очень взыскательны, месье де Шардонне.
– Взыскательность – не порок, мисс Модена.
– Нет? В таком случае не откажитесь поделиться со мной своим опытом, – наивно хлопая глазами, попросила девушка. – Что именно вас больше всего привлекает в опере?
Гай с подозрением взглянул на Корри.
– Прежде всего определенное равновесие между сюжетом и исполнением. Некое внутреннее соответствие исполнителей и строгая оценка зрителями музыки и пения. Не люблю крайностей. Хочется увидеть то, что находится за гранью обычной жизни. Озарено вечностью. Относится к непреходящим ценностям.
– Так я и знала! – обрадовалась Корри, мгновенно увидев возможность сразиться с врагом его же оружием. – Музыка не звучит постоянно. Этого от нее никто не ожидает. Только что вы ее слышали, а через мгновение она стихла, и началась новая мелодия. И опера не имеет ничего общего с равновесием, соответствием и оценкой. Опера – это жизнь и смерть, верность и измена, любовь и ненависть, дети и смех. – Вскочив с пола, девушка внезапно схватила со стола вазу с нарциссами. – Взгляните на цветы. Видите? Надеюсь, вы считаете их прекрасными? Так вот, ошибаетесь. Они ничто. Муляж. И только выглядят как живые. О, конечно, они простоят гораздо дольше, чем если бы их оставили расти. Здесь нарциссы сохраняются при комнатной температуре, воду меняют два раза в день и тем продлевают их цветение. Но это всего лишь декорация, обман. Цветы такими не бывают. Они, возможно, никогда не дышали настоящим воздухом! Смотрите, они все одинакового оттенка и размера. Их даже не замечают. Очередное украшение номера, не больше!
Она с такой силой поставила вазу на стол, что выплеснулась вода.
– Эти нарциссы так чертовски совершенны, что кажутся искусственными.
Корри выхватила цветок, безжалостно смяла и бросила на пол.
– Готова побиться об заклад, именно такой вы хотите видеть оперу! Настолько идеальной, чтобы она вообще не напоминала реальную жизнь.
Она злобно пнула носком туфли ни в чем не повинный цветок.
– Ну а мне это не нравится. Хочу чувствовать, испытывать боль или радость, все равно, лишь бы не превратиться в ледяную статую.
Ответом послужило молчание. Корри, опомнившись, поняла, что тяжело дышит, а лицо раскраснелось. Но на Гая ее пламенные речи не произвели ни малейшего впечатления. Только глаза, чересчур пристально устремленные на ее губы, блестели, заставляя Корри ежиться под этим тревожащим взглядом.
– Вы идеалистка, мисс Модена. Видимо, издержки воспитания.
– А вы… вы ни во что не верите, – презрительно обронила она, пытаясь смирить стук сердца. Гай чуть заметно усмехнулся:
– Хотел бы я знать, как «Ковент-Гарден» и другие оперные залы выжили бы на одной вере? Вы утверждаете, что я не люблю оперу. Но дело обстоит так, что без значительной финансовой поддержки с моей стороны, не говоря уже о вкладах других богатых спонсоров, опера вообще прекратила бы свое существование, и что тогда делали бы такие доверчивые романтики, как вы?
– Деньги! – злобно прошипела Корри.
Наконец-то они добрались до единственной вещи, которая затрагивала его сердце, единственного предмета, без которого он не мог жить. О, как она ненавидела деньги и их черную силу! Именно деньги разлучили мать и Антонио, деньги заточили Корри в холодном чужом мире на все те годы, когда она предпочла бы бегать босая по песку. Деньги, деньги, деньги… Деньги – орудие подземного царства, раскинувшее свои щупальца повсюду, убивавшее все, к чему прикасалось.
– Деньги, – повторила Корри, вложив в это слово все отвращение, на которое была способна. – Вечная история. Люди вроде вас считают, что золото – это главное на свете, а все остальное не стоит внимания. Но это не так, музыка не продается и не покупается. И даже вам ею не завладеть.
– Ошибаетесь! Музыка доступна всем, даже вам… если, конечно, в следующий раз снизойдете до того, чтобы купить билет.
Ехидный намек попал в цель. Девушка едва заметно покраснела.
– Вероятно, вы того же мнения и о людях? – брезгливо осведомилась Корри.
– Совершенно верно. Люди сами охотно идут на любую сделку.
Кажется, ей удалось вывести его из себя. Горечь, глубоко спрятанная в душе, вырвалась наружу.
– Вам, как никому, следовало бы это знать.
– Что вы имеете в виду?
Гай пренебрежительно скривился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80