Заросли вокруг ивы были удалены, а земля под ней расчищена. Мемориальный камень исчез.
Она пошла быстрее. Земля уходила у нее из-под ног, а дорога с каждой секундой уводила ее все дальше в мир Коулбрука. Обновленные гравиевые тропинки выходили из леса, пересекаясь с главной дорогой. Они вели к озеру, гостевым домам и через реку к амбарам поместья, полям и конюшням.
Ладони вспотели, грудь теснило от избытка чувств. Сказывалось напряжение последних месяцев.
Дорога пошла в гору и свернула в сторону большого холма в самом сердце поместья. На пятнадцатифутовых гранитных валунах, подобно стражам, охраняющим вход во владение, были выгравированы ивы. Их нельзя было уничтожить; лишь ветры и дожди, омывающие их в течение десятилетий, смягчили контуры рисунка.
Неожиданно лес оборвался, и у нее защемило сердце. Лучи солнца падали на необработанную красную землю — старые луга. Она помнила их заросшими сосновым лесом, но теперь они, расчищенные и обновленные, ожидали обработки.
Вдалеке показался дом с новыми двухскатными крышами прочного голубого шифера. Длинные тени падали на землю.
Лили широким шагом прошла мимо фундаментов, где раньше стояли оранжереи, разрушенные до основания, и лежали кучи строительного хлама. Рабочие уже ушли. Искривленная стеклянная крыша пальмовой комнаты в южной части особняка теперь была покрыта черным пластиком.
Тяжелые электрические кабели тянулись с опорных столбов прямо в открытые окна на первом этаже. Опутанный проводами и оборудованием особняк напоминал пациента на операции.
Она остановилась перед главным входом — огромных парадных дверей. Их великолепие, достигнутое сочетанием стекла, дерева и черного кованого железа, контрастировало с царящим вокруг беспорядком. Интересно, а есть ли здесь дворецкий? Она взбежала по ступеням и нажала звонок. Ничего не слышно. Может, не работает? Она дернула тяжелое медное кольцо и вконец разозлилась.
Двери оставались закрытыми. Она стучала по ним кулаками, выкрикивая ненавистное имя.
Наконец раздался глухой звук быстрых шагов. Дверь, дрогнув, заскрипела. На пороге перед пустым парадным холлом, широко расставив ноги, стоял Артемас, одетый в светло-коричневые брюки и свободную рубашку. В больших мрачных глазах сначала промелькнуло изумление, а затем она разглядела не то беспокойство гостеприимного хозяина, не то торжество победы. Он многозначительно изогнул бровь и с издевкой спросил:
— Свидетели Иеговы или сбор пожертвований для дочерей нацистских преступников?
Его небрежность стала последней каплей. Лили бросилась на него, схватила за грудки и резко дернула, да так сильно, что он отлетел на несколько шагов.
— Ты выкупил этот проклятый чайник! Ты никак не можешь обойтись без того, чтобы не вмешиваться в то немногое, что осталось в моей жизни?
— Ты не имела права продавать его, — отрезал он. — Этот дурацкий чайник — символ чего-то такого, что я не мог позволить себе забыть.
— Но ты не волен запретить это мне!
Она ударила Артемаса по колену, нога его подогнулась, и они упали на холодный каменный пол.
Он выругался и зажал ее руки своими ногами. Она тотчас пнула его крепким кожаным ботинком. С неожиданно возникшей яростью он перевернулся, схватил ее за волосы и встал на колени, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки. Вместе с его дыханием до нее доносились ругательства и проклятия:
— Сумасшедшая… совершенно определенно… Я никогда… Боже!
Она пронзительно вскрикнула и ткнула его в живот поломанными ногтями.
— Если мне потребуется стать шлюхой, чтобы ты оставил меня в покое, я стану ею!
— Слава Богу. — Он сделал еще один глубокий вдох. — Ты бьешься как львица, которую я помню.
Она мотнула головой, стараясь освободиться от него, и больно ударилась о каменный пол.
— Ты хочешь, чтобы все осталось по-прежнему! Но это равносильно тому, что Ричард никогда не существовал!
— Я молил бы Бога, чтобы его никогда не было. Моя сестра осталась бы жива, и не было бы никаких обвинений, которые теперь мешают нам.
Он отпустил ее. Она, выпрямившись, села, а потом как-то сразу обмякла, обхватила руками колени. Сквозь туман бешенства и огорчения она увидела все еще рассерженного Артемаса, стоявшего перед ней на коленях.
Лили в ярости мотнула головой.
— Джулия поплатилась за то, что она безжалостно запугивала людей. — Она скрестила руки на груди и закричала: — Ты всегда будешь защищать свою семью, даже если это причиняет мне боль!
Он схватил ее за плечи и с горечью глухо проговорил:
— Я отвернулся от тебя только тогда, когда узнал, что Ричард виновен в происшедшем. Всякий раз, пытаясь помочь, я рисковал потерять уважение своей семьи, но это не останавливало меня. Проклятие, Лили, когда же ты поймешь это!
Она поднялась на ноги.
— В девятнадцать мне хотелось верить, что ты любишь меня больше всего на свете. Я ошиблась и этот урок теперь уже никогда не забуду.
Она резко повернулась и зашагала к двери.
— Давай разберемся во всем спокойно, и в моих мотивах, и в твоем отношении, — вполголоса сказал он, схватив ее сзади за рубашку.
Лили, вскрикнув, повернулась, но к тому времени он уже оторвал ее от пола и крепко прижал к себе.
— Пойдем, я покажу тебе дом, — сказал он голосом, выдававшим его напряжение.
Он чуть ли не волоком потащил ее через тусклый, пещерообразный холл в комнату с маленьким фонтаном в центре. С другой стороны холл выходил на большую мраморную лестницу и к широкой арке просторной галереи первого этажа — совершенно пустой за исключением старого детского пианино у высоких стеклянных дверей в палладинском стиле, которые открывались на лоджию. На стенах висели ободранные обои, краска на деревянном полу совсем сошла.
Взгляд Лили упал на пианино. Там стоял голубовато-белый чайник! Она рванулась, но попытка не увенчалась успехом. Он вновь схватил ее за волосы; сердце готово было вырваться у нее из груди.
Он подтолкнул ее к пианино.
— Возьми, — кивнул он на чайник.
— Похоже, мне придется носить его на цепочке вокруг шеи, как какого-то фарфорового альбатроса.
Он подсадил ее на клавиатуру пианино. Несогласованные звуки диссонансом отдались в комнате.
— Возьми этот проклятый чайник, — повторил он. — Или, ей-богу, мы останемся здесь, пока фа-диез не станет фа-бемолем.
Лили наконец взяла изящный маленький сосуд за ручку. Наклонив к ней голову, он мрачно выдохнул:
— Давай посидим на лоджии с нашим альбатросом и полюбуемся на закат.
Они в обнимку вышли на продуваемую лоджию, освещенную мягкими лучами заката, которые где-то вдали касались горных хребтов.
— Сядь, — приказал он, когда они подошли к мраморным ступеням лоджии.
Она упрямствовала, расставив ноги в сторону, он подставил ей подножку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117