Ты ведь знаешь эту пословицу?..
— Знаю-знаю… — покорно кивнула Валя. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ты именно ее имел в виду?
Она налила себе вторую чашку чая — мучила жажда. Старый красный абажур горел под потолком, бросая на все яркий багровый отблеск. Но этот цвет не казался Вале тревожным, наоборот — он успокаивал ее. Все вещи в квартире деда успокаивали ее и казались необыкновенно уютными. И сам дед, и его бесконечные разговоры, знакомые с раннего детства…
— Многие люди не понимают смысла этих слов, для них река — синяя линия на карте. Для язычника же река — поток воды. Вода утекла — и река другая… То есть течение воды — это своего рода показатель времени. Недаром говорят — «сколько воды утекло с тех пор», имея в виду, что прошло много времени. Вода неизбежно утекает, как утекают дни, годы, века…
Дед замолчал, грея руки о чашку с чаем.
Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у Вали в голове. Но очень смутное, далекое, размытое. Лишь только контур событий, которые остались в прошлом. Случились ли они на самом деле, или это был только сон?
— Я все равно не понимаю… — покачала она головой, скорее, отвечая самой себе, а не деду.
— Чего ты не понимаешь?
— Ничего. Ни-че-го… Да, кстати, — спохватилась она. — Который час?
— Уже девятый. Тебе пора?
— Да. Значит, еда в холодильнике, рубашки я твои заберу и привезу через пару дней… Что еще?
— Все. — Дед посмотрел на нее поверх очков. — Ладно, иди. Тебя, поди, благоверный заждался?
— Еще как! — засмеялась Валя.
Она стала быстро собираться. Арсений Никитич, опираясь на палку, вышел в коридор проводить ее.
— О чем-то я хотел тебя спросить… — задумчиво пожевал губами старик. — Касаемо твоего благоверного. Вот память! Никак не вспомню…
— Ладно, в другой раз! — улыбнулась Валя и чмокнула его на прощание. — Со мной это тоже постоянно бывает.
Трясясь в вагоне метро, она опять повторила про себя слова про реку, в которую нельзя войти дважды. На первый взгляд очень простые и понятные слова, но… Что они значат? Неужели никогда не вернутся ее юность и то безумное, бездумное счастье, которое она испытала когда-то?
«Что это было? А может, ничего и не было? Просто блики на воде, нагретая на солнце галька, и листья, позолоченные солнцем, и ветер, и свежий воздух, о котором я давно забыла… Я знаю, что это, и тут нет ничего особенного, потому что все это — просто очарование прошлого. И больше ничего».
Было без пятнадцати десять, когда она открыла своим ключом дверь квартиры.
— Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!
— Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.
— Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.
Он положил трубку.
— Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.
— Она самая.
— Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!
— Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?
— У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.
— Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…
— Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.
— Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!
— Нет, я точно помню! — испугалась она.
— Валя!
Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…
— Илья…
— Что?
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…
— Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?
— Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.
— Кто он?
— Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…
— Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.
— Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.
— Нет, не Истомина, а того, другого…
Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.
— Не очень, — честно ответила она.
— Валя!
— Что? — убитым голосом произнесла она.
— Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…
— Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.
— Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!
— А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.
Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.
— Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!
— А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?
— На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.
— Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Знаю-знаю… — покорно кивнула Валя. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ты именно ее имел в виду?
Она налила себе вторую чашку чая — мучила жажда. Старый красный абажур горел под потолком, бросая на все яркий багровый отблеск. Но этот цвет не казался Вале тревожным, наоборот — он успокаивал ее. Все вещи в квартире деда успокаивали ее и казались необыкновенно уютными. И сам дед, и его бесконечные разговоры, знакомые с раннего детства…
— Многие люди не понимают смысла этих слов, для них река — синяя линия на карте. Для язычника же река — поток воды. Вода утекла — и река другая… То есть течение воды — это своего рода показатель времени. Недаром говорят — «сколько воды утекло с тех пор», имея в виду, что прошло много времени. Вода неизбежно утекает, как утекают дни, годы, века…
Дед замолчал, грея руки о чашку с чаем.
Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у Вали в голове. Но очень смутное, далекое, размытое. Лишь только контур событий, которые остались в прошлом. Случились ли они на самом деле, или это был только сон?
— Я все равно не понимаю… — покачала она головой, скорее, отвечая самой себе, а не деду.
— Чего ты не понимаешь?
— Ничего. Ни-че-го… Да, кстати, — спохватилась она. — Который час?
— Уже девятый. Тебе пора?
— Да. Значит, еда в холодильнике, рубашки я твои заберу и привезу через пару дней… Что еще?
— Все. — Дед посмотрел на нее поверх очков. — Ладно, иди. Тебя, поди, благоверный заждался?
— Еще как! — засмеялась Валя.
Она стала быстро собираться. Арсений Никитич, опираясь на палку, вышел в коридор проводить ее.
— О чем-то я хотел тебя спросить… — задумчиво пожевал губами старик. — Касаемо твоего благоверного. Вот память! Никак не вспомню…
— Ладно, в другой раз! — улыбнулась Валя и чмокнула его на прощание. — Со мной это тоже постоянно бывает.
Трясясь в вагоне метро, она опять повторила про себя слова про реку, в которую нельзя войти дважды. На первый взгляд очень простые и понятные слова, но… Что они значат? Неужели никогда не вернутся ее юность и то безумное, бездумное счастье, которое она испытала когда-то?
«Что это было? А может, ничего и не было? Просто блики на воде, нагретая на солнце галька, и листья, позолоченные солнцем, и ветер, и свежий воздух, о котором я давно забыла… Я знаю, что это, и тут нет ничего особенного, потому что все это — просто очарование прошлого. И больше ничего».
Было без пятнадцати десять, когда она открыла своим ключом дверь квартиры.
— Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!
— Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.
— Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.
Он положил трубку.
— Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.
— Она самая.
— Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!
— Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?
— У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.
— Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…
— Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.
— Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!
— Нет, я точно помню! — испугалась она.
— Валя!
Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…
— Илья…
— Что?
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…
— Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?
— Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.
— Кто он?
— Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…
— Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.
— Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.
— Нет, не Истомина, а того, другого…
Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.
— Не очень, — честно ответила она.
— Валя!
— Что? — убитым голосом произнесла она.
— Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…
— Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.
— Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!
— А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.
Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.
— Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!
— А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?
— На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.
— Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84