Ее сердце никогда еще не было таким зорким, как в те мгновения.
Она увидела, что, несмотря на двадцать лет, — возраст запредельный для нее, еще школьницы, — Морозов абсолютный ребенок. Так наивно, так прямо смотрели его глаза, такой пылкой была, несмотря на правильность и четкость, его речь. И улыбка, сиявшая на его лице, тоже была детской. Алька еще подумала тогда с внезапной мудростью, что он радуется не ей, а сам по себе, что просто умеет человек наслаждаться жизнью, настоящим моментом, не вспоминая вчерашнее и не заботясь о будущем. Сидит перед ним незнакомая девчонка, слушает его байки — здорово. Встанет, уйдет — тоже неплохо, в одиночестве своя прелесть.
Дальше их знакомство развивалось весьма обычно — из институтского сквера они вышли вместе, болтая о чепухе, забрели в кафе-мороженое, потом прокатились на катере, повалялись на пляже. И оба не чувствовали ни напряженности, ни трепета при нечаянном соприкосновении коленей, ни исступленного нетерпения познать друг друга немедленно, сейчас.
Легкость, схожая с прохладой сквозняка в запыленной, накуренной комнате.
Весь день они провели вместе, потом Олег поймал такси и отвез Альку в Бердск, и когда они остановились перед ее подъездом, крепкие мужские ладони легли ей на плечи, пальцы ласково гладили кожу, и это было так естественно, так правильно, что на секунду Алька изумилась, как обходилась без него семнадцать с лишним лет.
Глупость, конечно. Она отбросила эту мысль, упиваясь настоящим. И в следующую секунду Морозов ее поцеловал.
Губы у него были сильные, неторопливые, а она заспешила, ошеломленная внезапной переменой в себе, только что безмятежно-радостной, и вдруг задохнувшейся от нежности и желания. Руки сами собой взметнулись к его волосам, сдавили макушку, завозились растерянно, жадно, стремясь объять необъятное — этого мужчину с его необыкновенными поцелуями и детской улыбкой.
Она едва не плакала, не понимая, что происходит с ней, цепляясь за него губами, руками, сердцем.
До того момента Алька была почти равнодушна к мальчикам. Почти — потому что ненавидела их всех заочно, в каждом подозревая что-то от своего отца. Его злобность, мелочность, жестокость, радость от унижения слабых, угодливость перед сильными, матерщину, потные ладони, омерзительный запах изо рта, пьяное беспричинное скалозубство, похмельное обманчивое спокойствие, трезвое хмурое недовольство всем на свете.
Мир подростка не предполагает оттенков, брызжа в глаза только белым и черным. У Альки не было и этого, только отвратительная серость, изредка расцвеченная немногими радостями вроде неожиданной пятерки или отцовской рыбалки, когда дома становилось тихо до его возвращения. Обычное девчачье кокетство ей не удавалось, слишком она была зажата в своем недоверии, иронии, озлобленности. Правда, мальчишек это иногда цепляло даже сильней, чем призывные улыбочки, плавная походка или загадочные, томные взгляды. Кто-то пытался пробить стену головой, с разгону врываясь в ее жизнь цветами, подарками, нехитрыми развлечениями. Алька не сопротивлялась, время от времени ей это нравилось, чаще — оставляло равнодушной. Подсознательно она всего лишь ждала, когда очередной смельчак соскучится с ней, замороженной, и исчезнет в другом направлении.
А в то утро, когда она приехала в Новосибирск, то ли солнце припекало особенно ласково, то ли чайки над морем — крошечным, искусственным Обским морем, — кричали чересчур ошалело, то ли слишком буйно цвели яблони в институтском саду. И совсем близко была свобода — последний звонок, выпускной бал, заветные корочки, с которыми можно устроиться на работу, а вечерами бегать на лекции. Совсем другая жизнь — ее вкус Алька уже ощущала на губах, и голова кружилась от надежд. Она ни о чем не думала, сидя на лавочке перед окном профессорского кабинета, лениво прислушиваясь к студенческой болтовне и сладко позевывая от приятной усталости.
Домой возвращаться не хотелось.
Век бы так сидеть.
Она расслабилась. И совершенно бездумно подпустила — очень близко подпустила — Олега Андреевича Морозова.
Приятное знакомство, думала Алька с некоторой, правда, долей небрежности. Которая испарилась моментально, стоило их губам соприкоснуться.
Она отлепилась от него, хватая ртом воздух, как рыба. И глаза у нее были сумасшедшие.
— Погоди, погоди, — скрежетнул зубами Олег, схватив ее горячие пальцы, — погоди.
— Что?
Он отчаянно огляделся.
— Поехали ко мне. Алька, слышишь?
— Поехали, — тут же кивнула она, ни черта не соображая.
Такой долгий день, такой умиротворенный, такой радостно-легкий. Что случилось вдруг? Что произошло, господи? Так не бывает!
Олег отстранился, вспомнив неожиданно, что она — совсем девчонка. Школьница. Наверняка, ее ждут дома мама и папа, и учебники в наивных розовых обложках. А он — здоровенный лоб, многомудрый и искушенный. Должен сохранять спокойствие. Должен, а не получается!
— Ты… Тебя родители ждут? — глупо спросил он.
— Нет. То есть, да. Не знаю. Она не понимала, о чем это он.
— Полдвенадцатого, — Олег постучал по часам, — ты сможешь отпроситься до утра?
— До утра?
— Ага. Я живу в Новосибирске, снимаю там комнату. Нам придется вернуться.
Вот так, правильно, молодец. Нужно контролировать ситуацию, продумать каждую мелочь и взять всю ответственность на себя. Прямо сейчас завалиться к ней домой и дать маме-папе понять, что ему до завтрашнего утра крайне необходима их дочка.
Он бредит! Это очевидно.
Алька обескураженно топталась на месте.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась с тобой?
— Да. А ты, что, не хочешь? — напрягся он.
— Хочу.
Тут они снова принялись целоваться, и Олег забыл, что обязан разрабатывать стратегический план. С этой минуты вообще все пошло наперекосяк, и каким-то загадочным образом они очутились на лавочке в сквере, а потом на заднем сиденье в такси, и хмурый водитель долго допытывался, куда их везти, а Олег не мог сосредоточиться и назвать адрес.
В его коммуналке, взявшись за руки, они долго бродили впотьмах по коридору в поисках телефона. Хихикали, словно умалишенные, и в конце концов оказались в ванной, волоча за собой древний аппарат. Алька долго не могла вспомнить домашний номер, а когда вспоминала, Олег сбивал ее, сетуя, что не может подсмотреть в темноте «заветный набор цифр».
— Перестань, я не могу больше смеяться, — возмущенно шептала она.
— Думаешь, я шучу? — так же возмущенно шептал он. — Мне ужасно страшно. Вот ты исчезнешь утром, и как я тебя буду искать?
— Я не исчезну.
— Честное благородное слово?
И не давал возможности ответить, вновь и вновь прожигая насквозь поцелуями.
Кое-как они расцепились все-таки, и Алька дозвонилась. Объяснение с матерью заняло минуту, выслушивать гневное шипение на том конце провода она не собиралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58