Он сказал, чтобы его жену оставили в покое, дескать, если ее сейчас остановить, она никогда не поумнеет. Может, он уже тогда хотел ее смерти. Это было весной, по берегам Босфора розовыми цветами цвели Иудины деревья. За стенами крепости, прямо на холме, как раз растет одно такое, и Анабель решила, что должна увидеть его с самого высокого места. Она бежала легко, как газель, и ни разу не оглянулась ни назад, ни вниз. Анабель увидела Иудино дерево между крепостными зубцами и крикнула нам, что оно прелестно и что мы все должны подняться наверх и увидеть его собственными глазами.
Нарсэл замолчала, и Трейси показалось, что она услышала в ее голосе волнение. Девушка опустила голову.
– У меня в детстве была подружка американка. Я тогда ходила в школу для американских девочек в Арнавуткойе, на другом берегу Босфора. Там я и научилась говорить по-английски. Моей подружке было столько же лет, сколько и мне. Ее отец был американским морским офицером. Но она отличалась от Анабель. Я не знала ни одного человека, который был бы похож на Анабель.
Да, ни одна женщина на свете не могла быть такой, как Анабель, подумала Трейси и на секунду закрыла глаза. Никто не обладал таким даром веселья, как она, никого так сильно не тянуло к опасности.
– Как она спустилась со стены в тот день? – спросила Трейси.
– Это было ужасно. Я, наверное, никогда не забуду тот день. Поворачиваясь к нам, Анабель бросила мимолетный взгляд вниз. В том месте, где она стояла, стена была особенно высокой и узкой. В ту секунду мне показалось, будто чья-то холодная рука сжала мне сердце. Я испугалась, что она сейчас упадет, прямо у нас на глазах.
Майлс увидел, что с ней творится неладное, и крикнул, чтобы она прислонилась к стене и подождала его. Он бросился наверх, но она не стала ждать. Анабель взмахнула рукой, показывая на ступеньки, и, спотыкаясь, кое-как спустилась на первый уровень, где и упала в обморок на узком карнизе. Она не сорвалась только чудом. Рэдберн поднялся к ней и отнес ее вниз. Тогда я почти восхищалась им. Он был сильным и уверенным. Придя в себя, Анабель начала брыкаться и царапаться. После того дня я его возненавидела!
Она сделала паузу, а потом продолжила с неожиданной злобой:
– С Анабель случилась истерика… она дико рыдала от страха. Майлс влепил ей пощечину. Это было жестоко, грубо. Никогда, никогда я не прощу его за ту пощечину! И за другое…
Трейси с ужасом слушала Нарсэл, чуть не плача от жалости к Анабель, такой хрупкой и слабой. Она вспомнила, что сестра панически боялась высоты. Но в то же время она подумала, что Анабель в определенной степени спровоцировала пощечину. Как еще мог Майлс Рэдберн вывести ее из шока?
– Анабель успокоилась после того, как он дал ей пощечину? – спросила она у Нарсэл.
Черные глаза Нарсэл удивленно расширились, словно она ожидала от Трейси негодования.
– Ну конечно, успокоилась. После пощечины Анабель еще поплакала… но уже тише. Она боялась мужа и имела на это все основания… хотя тогда я этого еще не знала. Не знала, как сильно он хотел ее смерти.
Трейси не могла не встать на сторону сестры, но сомнения не оставляли ее.
– По-моему, странно, что человек, который желает смерти жены, вешает ее портрет на стену своей спальни.
– Ах, ну это-то как раз легче всего понять и объяснить, – возразила Нарсэл. – Как там вы, христиане, это называете?.. Тернистый путь… власяница, которую носили ваши христианские мученики? Он должен был наказать себя за то, что сделал. В конце концов, несмотря на всю его жестокость, у него есть совесть. Часть наказания, которое он наложил на себя, – это неспособность заниматься любимым делом – рисовать. Майлс Рэдберн будет вечно расплачиваться по своим долгам… но никогда не оплатит их полностью. Ему никогда не удастся воскресить Анабель.
Нарсэл закрыла лицо руками и затихла. На одном из ее пальцев в свете лампы сверкнул сапфир в форме звезды.
И вновь Трейси захотелось крикнуть: «Анабель была моей сестрой. Если вы были ее подругой, станьте и мне подругой. Помогите мне отыскать правду!», но она приказала себе молчать. Хотя Нарсэл и вела себя все более и более откровенно, время для ответной откровенности со стороны Трейси еще не пришло. Самое лучшее сейчас – выжидать и не терять осторожности.
Нарсэл резко отняла руки от лица. Сейчас в ее глазах, кроме печали, читался и страх.
– Дайте мне шарф! – с неожиданной горячностью произнесла она.
Трейси уже спрятала шарф под подушку и не полезла вновь за ним.
– Вы знаете, кому он принадлежит? Зачем он вам нужен?
– С вашей стороны будет неосмотрительно хранить его у себя, – уклончиво ответила Нарсэл. – Мне кажется, вы, сами того не подозревая, можете нанести много вреда ни в чем не повинным людям, если расскажете все, что произошло сегодня в развалинах. Если вы отдадите мне этот шарф, я положу его туда, где ему положено лежать, и это будет самое разумное в данных обстоятельствах.
После недолгих колебаний Трейси приняла решение.
– Я отдам его вам, но не сейчас, а перед своим возвращением домой.
Нарсэл слабо всплеснула руками.
– Вы не поняли. Ничего… Вы так и не закончили ужинать. Я помешала вам своими разговорами. Сильвана будет недовольна, если вы съедите не все. Ну давайте… Ягненок просто чудо!
Трейси сморщила носик.
– Я не голодна. Пожалуйста, заберите это.
Когда Нарсэл встала, чтобы забрать поднос со столика, в дверь постучали, и голос Майлса Рэдберна спросил:
– Можно войти?
По лицу Нарсэл пробежала тень страха, но она улыбнулась.
– Теперь в Турции царят европейские порядки, но иногда мне кажется, что я слышу голос своей бабушки, и я забываю, что живу в шестидесятые годы двадцатого века. Вы поговорите с мистером Рэдберном?
Трейси не хотела разговаривать с Майлсом, но не могла придумать убедительной причины для отказа.
– Хорошо, – неохотно согласилась она.
Нарсэл открыла дверь. Белая кошка юркнула в комнату между ног Майлса и запрыгнула на стул, стоящий в углу. Майлс Рэдберн не обратил на животное ни малейшего внимания и подошел к кровати Трейси.
– Я услышал о вашем падении, – сказал он. – Надеюсь, рана не слишком серьезная?
Неужели и он собирался расспрашивать ее о том, что произошло в развалинах? Трейси еще раз подумала, какие холодные и серые у него глаза, как мало в них света и человеческого тепла. Они оживали только тогда, когда он злился.
– Ничего страшного. Просто поцарапала голень, – ответила она. – Завтра все будет в порядке. Даже не знаю, почему меня уложили в постель.
– Я хочу предложить вам отдохнуть завтра, – сказал Рэдберн. – Утром я уезжаю в город и вернусь только после обеда. Возьмите себе выходной и делайте что хотите.
– Единственное, чего я хочу, – заявила Трейси, упрямо поднимая подбородок, – так это побыстрее закончить работу, ради выполнения которой меня сюда и прислали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79