Джеральд наблюдал за мной с любопытством.
– Если хотите, можете завтра туда заглянуть, – сказал он. – Вдруг это вам что-то напомнит. Знаете, ведь именно здесь произошел тот несчастный случай, из-за которого у вас шрам. Конечно, если это можно назвать несчастным случаем, зная, что виновата в этом была Фрици.
Как-то вдруг я почувствовала себя физически опустошенной. Это место было для меня невыносимым. Я не в состоянии была стоять и глядеться в зеркало, которое на самом деле было дверью. Наверное, у меня закружилась голова, потому что я шагнула к черному ампирному креслу и ухватилась за него.
– Вам пора в постель, – сказал Джеральд. – У вас такой вид, словно вы исчерпали все свои силы.
Для одного дня довольно. Вы знаете, как пройти в дом? Я останусь здесь и проверю, не пропало ли еще что-нибудь. И я сам займусь поисками того самого ожерелья и шляпной булавки.
Довольно унылым тоном я пожелала ему спокойной ночи и, поднявшись по трем ступенькам, очутилась в старой части дома. В фасадной части холла меня ожидала слабо освещенная лестница, поднимавшаяся вверх рядом со стеной. Теперь, когда я вырвалась из галереи, ко мне вернулась присущая мне сила воли, и вместо того, чтобы идти к себе, я направилась к двери в холл с его полом, устланным мраморными плитками, и с его средневековым сундуком. В медных канделябрах еще горели свечи, и дверь, ведущая на половину тети Арвиллы, по ту сторону стены, как бы приглашала меня войти. Я переступила через груду доспехов – все, что осталось от упавшего рыцаря, – и взялась рукой за ручку ее двери. В доме, где, как утверждали, двери не запирались, эта дверь, как и та, что находилась наверху, была надежно заперта, так что ни один непрошеный гость не мог через нее проникнуть. Быть может, ее специально заперли от меня?
Валявшийся на полу шлем Мортимера подозрительно следил за мной сквозь прорези в забрале. Я легонько ударила по нему носком туфли, спрашивая себя, заговорит ли он со мной, как разговаривал с Крисом и его отцом. Нет, теперь, оказавшись в столь унизительном положении, вероятно, не заговорит.
Массивная черная деревянная панель входной двери подалась легко, и я оставила ее позади себя чуть приоткрытой. Когда я пересекала подъездную аллею, под моими ногами похрустывал гравий. Возле ступеней тускло горела лампа, так что широкие лужайки, спускавшиеся к посеребренному пруду, освещались не одним только лунным светом. Я ступила на траву и отошла подальше от дома. Хотя его темная громада высилась за моей спиной, перед собой я не видела ничего, кроме неба, деревьев, травы и воды. Здесь легче было дышать прохладным ночным деревенским воздухом, напоенным запахом сосен, прелой листвы и рвущихся из земли июньских ростков травы. Мое ощущение усталости стало менее тягостным, и на несколько мгновений я смогла стряхнуть с себя гнетущую атмосферу дома.
Но не вполне. Что-то во мне оставалось даже здесь. Сквозь вздохи ветра между деревьев мне, казалось, слышался смех Арвиллы, каким он донесся до меня через стену. Шрам у меня на щеке горел, и мне неприятно было думать о женщине, способной смеяться таким смехом, о женщине, из озорства опрокинувшей рыцаря в тяжелых латах и кольчуге, крадущейся по дому с гранатовой шляпной булавкой в руках. Если ей один раз пришло в голову причинить мне боль, не захочет ли она сделать это вновь? Чем я так ее рассердила, что она до сих пор не может мне этого простить? Ни на один вопрос ответа у меня не находилось. Время узнать, насколько ужасна истинная правда, для меня еще не наступило.
Глава IV
Стоя на траве и пытаясь сбросить с себя колдовские чары дома, я начала думать о своей матери. Бланч Горэм, когда была еще ребенком, наверняка часто стояла на этом самом месте. Как мне хотелось, чтобы она была сейчас со мной! Я еще не примирилась с тем фактом, что она уже не ждет меня, не интересуется моими жизненными проблемами, как интересовалась всегда. Если бы я проводила ночь в Шелби, то могла бы пойти на кладбище и посидеть на траве возле свежего холмика земли, пытаясь успокоить себя воображаемым ощущением ее близости.
Я начинала осознавать, что в этом заключена одна из неожиданно больно ранящих фактических потребностей, связанных с тяжкой утратой. Я прошла через все необходимые процедуры дня, решала, как могла, возникающие задачи, думала о постороннем. Мысли мои были отвлечены, и какое-то время боль таилась где-то на заднем плане. Но когда все улеглось и я очутилась одна, ощущение потери без всякого предупреждения вернулось, разящее, давящее, не оставляющее ничего, кроме чувства боли и одиночества. Это мама сейчас спокойно спит, меня же раздирает тоска по ней.
Всю мою жизнь мы были добрыми друзьями и хорошо понимающими друг друга товарищами. Для каждой из нас присутствие другой делало личную беду легче переносимой, до известной степени конечно. По мере того как я взрослела, мы неизбежно начали немного отдаляться друг от друга. Я не выносила, когда мне говорили, что я слишком ухожу в работу, чтобы бежать от действительности, что я поворачиваюсь спиной к жизни. Меня возмущали ее слова, я считала, что она не понимает, как напряженно я тружусь – ради нас обеих! И меня раздражала любая критика. Молодых критика всегда раздражает. Не могла я ей рассказать и о своем разочаровании в Греге. Поскольку она начала связывать с ним какие-то свои ожидания, меня как-то по-глупому сердили сами ее надежды. И все же, хотя теперь меня нелегко было утешить или наставить, как это делают с ребенком, теперь, когда я ее потеряла, я, как это ни противоестественно, тосковала именно по ее наставлениям. В Силверхилле, ее родном доме, мне больше всего нужна была она сама.
Каким далеким, недружественным казался лунный свет, как ужасающе тиха была ночь. Ветер стих, и даже птицы уснули, только время от времени гукала сова. Шорох ночных насекомых только подчеркивал тишину. Иногда на дороге, далеко по ту сторону пруда, показывался автомобиль и, сверкнув желтыми фарами, исчезал за темным щитом деревьев. Я не привыкла к такой тишине. Быть может, мне не хватало шума городских улиц, который никогда не затихает. Сегодня на этих улицах должно быть жарко. Бетон и камень удерживают дневное тепло и отдают его в ночные часы, здесь же воздух был восхитительно свеж и прохладен. Если я посмотрю, то позади меня окажутся березы, высокие и страшные, близко подступившие к дому. Не стану смотреть.
Травяной покров, мягкий как китайский ковер, должно быть, приглушил звук шагов позади меня, потому что я не поняла, что рядом кто-то есть, пока Элден не окликнул меня.
– Ну а теперь что вы думаете о Силверхилле, мисс Райс? – спросил он.
Я обернулась, и сейчас же дом закрыл горизонт, скрыв из виду все остальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69