Ее слова усилили нараставшее во мне чувство вины. Я была смущена и пристыжена. А в прошлом проявляла ли я достаточно внимания к окружающим? Или шрам на щеке заставил меня настолько сосредоточиться на себе самой, что в моем сердце не оставалось места для настоящих чувств к другим людям? Чем я была лучше Джеральда, если только мне не удавалось вовремя обуздать себя?
Фрици подошла к комоду, выдвинула один из ящиков и достала оттуда маленький медный ключик. Она вставила его в плоскую коробочку красного дерева, стоявшую на верхней крышке комода. Открыв шкатулку, она вытащила из нее несколько фотографий и протянула их мне.
– Я хочу, чтобы у тебя была одна из этих карточек. Выбирай любую.
Фотографии изображали Фрици Вернон в трех разных позах, и их вполне можно было принять за мои собственные портреты, если не учитывать той подробности, что она была настоящей красавицей. На одном из фото она была изображена в том самом туалете с кружевным воротником и пышным шлейфом, в который я так неуклюже облачилась вчера вечером. На ее прическе «помпадур» красовалась увитая кружевами шляпа с плоской тульей. Она стояла, опершись на ручку сложенного зонтика. На другой фотографии на ней был другой костюм, в котором она появлялась в той же пьесе, – вечернее платье, оставлявшее обнаженными ее прекрасные молодые плечи, а ожерелье из лунного камня и аметистов добавляло еще один штрих к ее элегантному наряду. Костюм был скроен так, чтобы подчеркнуть стройность ее талии и округлость бедер; юбка, состоявшая из многочисленных кружевных и шелковых складок, касалась пола.
На третьей фотографии у нее был более озорной вид. Она была не в театральном костюме, а в отличном наряде 20-х годов. Прямая юбка в складку едва прикрывала колени, белокурые волосы были коротко подстрижены, в челку вплетена лента. Одна рука перебирала длинную нитку четок, а большие, широко расставленные глаза явно флиртовали с фотографом.
Тетя Фрици внимательно наблюдала за мной.
– Ланни я нравилась в костюме. После того как с ним встретилась, я снова отрастила волосы. Какая карточка тебе нравится больше всего?
– Вот эта, – сказала я, тронутая и довольная тем, что она собирается подарить мне одну из своих драгоценных фотографий. Я выбрала ту, где она была в туалете, который я примеряла на себя вчера вечером.
– Вы надпишете мне эту карточку?
Моя просьба привела ее восторг. Она нашла перо и нацарапала в уголке: "Малли с любовью от Фрици Вернон".
– Я всегда буду очень дорожить вашим подарком, – заверила я ее.
Она улыбнулась в ответ.
– Сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Пожалуй, я и в самом деле лягу и попробую подремать. Но без всяких пилюль! Вчера я была так возбуждена, что всю ночь почти не сомкнула глаз, а то, что случилось с бедняжкой Дилли, совсем меня вымотало. Конечно, он все равно бы через день-два умер. Но ему не обязательно было умирать такой смертью. Наверное, он ужасно перепугался. Его бедное маленькое сердечко… но нет, я не должна об этом думать.
Она побежала в одних чулках к постели и легла. Сидеть около нее, пока она заснет, не было никакой необходимости.
Пройдя назад через холл, а затем вернувшись в галерею, я убедилась, что в доме никого нет. Я оставила фотографию Фрици на минутку в галерее и открыла дверь в сад. Там я могла побродить по тропинке, по которой в таком отчаянии уже однажды шла сегодня рано утром. На этот раз я прошла через калитку в белом заборе и вышла на подъездную дорогу в тот самый момент, когда Уэйн задним ходом отъезжал в своей машине от дома.
Я окликнула его, подбежала к автомобилю с той стороны, где находилось сиденье водителя, и положила руки на опущенное стекло.
– Бабушка вам сказала? – крикнула я. – Она сказала вам, что собирается упрятать тетю Фрици в какое-то заведение для душевнобольных?
Он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. Я увидела его помертвевшее лицо.
– Я не могу сейчас говорить с вами, – сказал он. Я никогда не испытывала такого страха.
– Но она вам сказала? – умоляющим голосом еще раз повторила я свой вопрос.
– Она много чего мне сказала, – отозвался он. – Пожалуйста, Малли, не задерживайте меня. Мне надо все-таки подумать и о своих пациентах.
– Но как же тетя Фрици?! – воскликнула я рыдающим голосом. – Что вы собираетесь делать, чтобы помешать бабушке Джулии?
– Я не стану пытаться ей помешать, – мрачно ответил он. – Быть может, специальное заведение или частная лечебница – самое лучшее место для Арвиллы. Вещи такого рода, понимаете ли, не могут продолжаться без конца. Птица и все прочее…
Я заколотила по окну обоими кулаками.
– Не может быть, что вы так жестоки! Вы не можете быть таким же, как они все! Кто угодно, но только не вы!
– Не надо быть слишком твердо уверенной в том, что жестоко, а что нет, – сказал он. – Не будьте ни в чем слишком уверенной!
После вчерашней встречи на кладбище я ни разу не сталкивалась с непреклонной твердостью, которая порой на него находила. Молчаливый мрамор… Холодный мрамор – и ни намека на милосердие под этой жесткой поверхностью! Я убрала руки и отступила перед тем, как он круто повернул руль машины и двинулся по подъездной аллее, сделав возле пруда поворот.
Я не могла поверить в то, что произошло. Я пробежала вдоль одной из стен дома, затем через часть лужайки, пока путь мне не преградила купа деревьев. Я стояла между ними и следила за тем, как его машина еще раз сделала поворот у края пруда, а потом выехала на дорогу, петляющую между норвежскими соснами, которые посадил еще мой прадед. Даже когда машина окончательно скрылась из виду, я не двинулась с места, а продолжала стоять, прислушиваясь к стихающим звукам, которые производила эта дребезжащая неухоженная машина доктора Мартина, с ворчанием прокладывавшая себе путь к видневшемуся вдали шоссе.
Когда звуки совсем стихли, я огляделась, оглушенная, плохо соображающая, что со мной происходит. Впервые я заметила, что предвещающий грозу желтый утренний туман рассеялся и что сине-зеленая гора Абенаки четко виднеется на фоне неба, которое приобрело нормальный голубой цвет. Однако сейчас гора никак не могла повлиять на мое настроение. Случилось нечто ужасное, сокрушившее всю мою жизнь, что-то такое, что я не в состоянии была понять. Уэйн Мартин намеревался позволить, чтобы тетю Фрици оторвали от всего, ради чего она жила, и, кроме того, он полностью отверг меня.
Деревья, окружавшие меня, оказались белыми березами, хотя я только сейчас это заметила. Они тихонько перешептывались над моей головой, и у меня было странное ощущение, словно бы я не решалась расслышать то, что они могут мне сказать: что было реальным, а что – всего лишь воображаемым? Когда-то ребенок, плакавший здесь, стоя на коленях, был вполне реальным существом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69