Глаза медленно привыкают к сумраку. Проступают мигающие прямоугольники мониторов. Бледно-сиреневые овалы лиц. Стальные фермы под потолком. Пунктир из фосфорных стрелок на полу.
Ронин идет по ним. Несколько лиц поворачиваются ему вслед.
Арка, забранная ржавой решеткой. За ней сиреневое пульсирующее облако. Тугие волны нервной, обморочной музыки. Пахнет потом и духами. Слышны возбужденные голоса.
Толчок. Скрипят петли.
Выстрел света справа. Стробоскоп печатает очередь вспышек в сетчатку глаз. Силуэты тел, бьющихся в трансе, тонут в облаке пылающего тумана.
Ронин отворачивается. Правая кисть, сведенная судорогой, расслабляется. Пистолет остается на своем месте.
Он шагает дальше, прочь от зала с пляшущими тенями.
Темные ниши. Вспышки улыбок. Тихий шепот. Овалы лиц, освещенные свечными огарками. Орхидеи ладоней греются над ними. Стаканы с разноцветными полосками жидкости в кольцах бледных пальцев.
Цок-цок-кракс — трутся друг об друга льдинки.
Ронин чувствует на себе взгляды, вылетающие из ниш. Недоуменные, равнодушные, насмешливые, прощупывающие.
Пунктир стрелок ведет к обломкам космического челнока, косо застрявшего в большой нише.
Стойка бара — груда искореженного алюминия. Слюда расплющенных иллюминаторов, пульсирующие блошки лампочек. На высоких табуретах в застывших позах сидят пятеро. Локти на стойке, унылые спины. Блики стробоскопа поджигают волосы.
На всю стену за стойкой плоский экран. По застывшему лицу Такеши Китано скачками ползут титры чата.
Balda >Ничего страшного не происходит, просто живем дальше.
RedderiK > Модератор этого чата — отстой и огрызок.:-((
Stenka > Ау, Gluk! Если ты здесь, беги в приват. Kiss-s-s-s-s-ses!
Bbking > Есть домик в Барселоне. Десять койкомест. На круг — по пятьдесят с носа. Мы с Lada, Popik + Ulitka заселяемся в сентябре. Желающие классно затусить шлите мыло на ulitka@yandex.ru
GALa > Угадай, что сейчас на мне? Ни-ча— во!:-)
Такеши Китано поднимает пистолет. Следующий кадр: двое в креслах на фоне синей стены. Взрываются головы. По синему текут красные хризантемы.
Титры чатового бреда равнодушно прыгают по пятнам крови.
Луч прожектора высвечивает фигуру девушки у бара. Оранжевый всполох волос над узкими плечами. Белый шелк горит ослепительно-фосфорным огнем. Свободный штырь табурета рядом.
Ронин выбирает цель, беззвучно приближается. Забирается на табурет. Оглядывается.
В сиреневом облаке тонут дергающиеся силуэты. Азбука пляшущих человечков. Сэмплированные стоны из динамиков; музыка, осязаемая и гипнотизирующая, через поры проникает в тело.
Столешница стойки бара — черное зеркало. Под правым локтем отражение женского лица: азиатские скулы, капризный рот, черные провалы глаз, ореол оранжевого огня над головой. На свое отражение Ронин не смотрит.
Над стойкой всплывает лицо. Скалит зубы в улыбке. Приближается.
Мулат или латинос. Смоль волос и глаз, кожа цвета кофе с молоком.
— Привет, — читает Ронин по темным влажным губам.
— Водки, — отвечает Ронин. — Сто.
Тайфун музыки выдыхается, затухающие удары прибоя катятся от стены к стене.
Ронин отчетливо слышит вопрос:
— Ты хорошо подумал?
Беззвучно работает проектор цветомузыки. По лицу бармена ползет зеленое пятно света, стирая радостное выражение. Теперь на округлом лице написана смертная тоска.
Губы пляшут, выплевывая глухие булькающие звуки:
— Мэн, подумай лучше над этим: одного китайского чувака, когда он медитировал над образом бабочки, торкнуло так, что он уже не понимал, кто он: то ли чувак, заморочившийся на бабочке, то ли бабочка, медитирующая над образом китайского чувака. Мэн, клянусь, я сам это видел: седого китаезу и бабочку у него на ладони. Это было очень давно, когда я умел быть и бабочкой, и даосом одновременно. А потом полковник Квантунской армии, умирая от жажды, попросил меня помочь ему совершить обряд сэппуку; кругом была горящая степь, а в ней только русские танки и гниющие трупы людей и сусликов, и мне пришлось согласиться. Он доверил мне свой родовой меч-катана, которому в тот самый день исполнилось пять веков, мэн, пять веков безупречного служения, это что-то да значит, полковник сказал, что смерть легче пушинки, а долг тяжелее горы, и я не стал спорить, он готовился уйти к своим предкам, добавив к их пяти столетиям воинского стажа свои тридцать семь, а я был лишь стариком, умеющим играть в бабочек. Я отмахнул ему голову в тот самый момент, когда лезвие малого меча закончило свой мучительный путь от левого ребра к правому и кишки полезли наружу, но полковник еще мог осознавать боль, именно в этот священный момент я и нанес свой удар милосердия. Ни взмаха крыла бабочки раньше, ни бесконечностью позже! Мэн, именно тогда, оказав последнюю услугу моему случайному другу, я четко увидел твое лицо. Не кем ты был, а кем ты еще не родился. Потребовалось три жизни, мэн, три жизни: жизнь гейши в публичном доме Гонконга, жизнь норвежского подводника и жизнь собирателя красных муравьев в амазонских лесах, чтобы колесо сансары бросило меня сюда и сделало тем, кем ты меня видишь, чтобы я смог опять увидеть тебя и сказать: «Аригато, сэнсей!» Мэн, я рад, что тебе удалось продраться через горящий гоалинь, убежать от русских танков и не замерзнуть в сибирских лагерях. Прими это в дар, мой случайный друг. Пусть она напомнит тебе ту бабочку, что ты согрел в своих ладонях.
Закончив бредить, бармен ставит на стойку высокий стакан, наполовину заполненный золотистой жидкостью. Разжимает ладонь и всыпает в стакан пригоршню алмазов. Внутри жидкости преломляется свет и распускаются крылья тропической бабочки. Зеленая соломинка, погрузившись в стакан, протыкает ее насквозь.
Ронин пальцем подбирает со стойки не попавший в стакан бриллиантик. Острый кристаллик обжигает кожу. На глазах превращается в выпуклую каплю. Ронин слизывает ее. На языке вкус горного льда.
— «Золотая бабочка Замбези». Фирменный коктейль. За счет заведения, — произносит бармен булькающим голосом. — Добро пожаловать в независимую республику старателей и охотников за черепами.
— Амстердам, — хрипло выкрикивает обладательница оранжевых волос.
Руки бармена ныряют под стойку, выставляют подставку с лабораторными колбами. Внутри них колышется изумрудная жидкость.
— Коктейль «Амстердам». Одна ошибка — и тебя нет, — с милой улыбкой шутит бармен.
— Пошел ты, — роняет оранжевоволосая.
Указательный палец с черным, хищно заостренным ноготком плывет над пробирками. Клюет крайнюю.
Динь-динь-динь.
— Ты хорошо подумала, Эш? — с притворным страхом спрашивает бармен.
Кивок оранжевой головы.
— Скажи волшебное слово, детка.
— Фак, — четко артикулирует Эш.
Бармен скалит зубы. Насыпает в колбу пригоршню ледяных алмазов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85