Ромеро какое-то время мрачно смотрел на них, потом взял со стола свой счет и сдачу, прошел через весь бар к двери и вышел наружу, в ночь.
Никто, прямо-таки никто не любил его. Он старался быть хорошим парнем. И чего он добился? Его поливали дерьмом. Сначала мама. Потом Алисия. Теперь этот старый полячишка Пэтси Коловски, горе-боксер, которого за всю жизнь ни разу не показывали дерущимся по телевизору, указывает ему, что можно, а чего нельзя.
На углу был винный магазин. Он поправил узел на своем галстуке, убедился, что его спортивный пиджак сидит на нем; как положено, собрался и словно по струнке зашел в магазин, купил бутылку бурбона и упаковку из шести банок пива.
Дорога обратно к Каса-дель-Сол оказалась длиннее и круче, чем он ее помнил. Он весь вспотел, когда проходил в каменную арку. Бассейн выглядел прохладным и манящим. В нем плескалось с полдюжины парочек. Еще столько же расположилось возле открытой двери квартиры с садом мистера и миссис Кац. У всех в этом здании друзей было как собак нерезаных. У всех, кроме него.
Он поднялся по лестнице на балкон второго этажа и, петляя, пошел по нему к своему номеру. Ему послышалось, что Алисия до сих пор плачет. С нее станется. Что он ненавидит, так это ревущих женщин.
Поддавшись порыву, он остановился перед номером 23.
Подъемные жалюзи были закрыты, но сквозь щели пробивался свет. Он слышал, или ему казалось, что он слышит, как играет пластинка Кармен Кавалларо. Возможно, если он извинится перед мисс Арнесс за то, как он вел себя в гараже, манекенщица и ее соседка по квартире выпьют с ним. Одно не вызывало сомнений. Теперь, когда он знает, кто она такая, эта высокая лесбиянка не подумает, что он ее преследует.
Ромеро легонько постучал в дверь:
— Мисс Арнесс.
Когда никто не ответил, он постучал сильнее, потом подергал ручку. Обнаружив, что дверь не заперта, он приоткрыл ее на несколько дюймов и заглянул внутрь.
— Все в порядке, — сказал он хрипло. — Не бойтесь. Я просто хочу извиниться. Вы понимаете. За сегодняшнее утро.
В номере никого не было. Пластинка, которую он слышал, играла не на их проигрывателе. Он открыл дверь до конца и зашел внутрь. Холодный воздух в комнате был густо насыщен благовониями. Пара чулок лежала на подлокотнике кресла. Бра и тонкие трусики висели на спинке кресла. Ромеро с пьяным любопытством потрогал их пальцем, потом отпил из своей бутылки. Пусть даже они лесбиянки, но эти две манекенщицы из номера 23 — привлекательные девчонки. Алисии с ними не тягаться. В конечном счете она лишь маленькая мексиканская детка, с которой бывает удобно время от времени.
Он снова отпил из своей бутылки и кашлянул, потом прошел в кухоньку и наполнил стакан водой из крана. Полкоробки вина, которое принесла та из двух девушек, что повыше, с двумя бутылками, открытыми и пустыми, стояли на раковине рядом с двумя сандвичами, к которым едва притронулись.
Вид сандвичей напомнил ему о том, что он не ел с утра. И никому нет до этого дела. Никому не будет дела, если даже он помрет с голоду.
«Уходи. Уходи и не возвращайся», — сказала ему его собственная мать. Прямо в лицо. Своему собственному сыну! Когда в духовке готовился цыпленок и желтый рис.
Он съел один из сандвичей, потом другой. Определить, что в них, было трудно — какая-то очередная стряпня этих девиц.
Доев сандвичи, он запил их виски и водой, и, хотя ему полегчало, он чувствовал себя обманутым. Он пришел извиниться. Он действительно собирался это сделать. Он подумал, что знает, где могут быть девушки.
Слизывая крошки с пальцев, Ромеро закрыл дверь номера и постучал в соседнюю дверь.
— Кто? — спросил мужской голое поверх играющей на проигрывателе пластинки.
— Это Марти Ромеро. С балкона.
Аудиосистема продолжала играть еще довольно долго. Потом кто-то выключил ее, и тот из двух пилотов, что помоложе, в чесучовом кимоно, вероятно купленном во время одного из его частых полетов в Гонконг, приоткрыл дверь.
— Что вы хотите?
— Я хочу поговорить с мисс Арнесс.
— О чем?
— Я хочу извиниться за сегодняшнее утро.
— Грейс здесь нет.
Диван находился за приоткрытой дверью. С того места, где он стоял, Ромеро не мог заглянуть в комнату, но та часть дивана, куда кладут ноги, и половина тела девушки, лежавшей на нем, отчетливо отражались в зеркале, висевшем на стене в дальнем углу комнаты. Оно также отражало ее тапочки и сброшенное на пол белье.
— Не вешай мне лапшу на уши, — сказал Ромеро.
— Это правда.
— Тогда кто это там, с тобой?
— Это не ваше дело.
Девушка, лежавшая на диване, приподняла одну коленку.
— Кто это?
Пилот обернулся к ней:
— Ромеро. Он говорит, что хочет извиниться перед Грейс.
— Извиниться перед Грейс? За что?
— Он не сказал.
Судя по голосу, девушка была слегка пьяна.
— Ну, не стой же там просто так! Скажи ему, что ее здесь нет. Скажи ему, что она работает на показе мод в отеле в Беверли-Хиллз. Скажи ему, чтобы он уходил.
Пилот повернулся к Ромеро:
— Мисс Арнесс здесь нет. Она работает на показе мод в отеле Беверли-Хиллз.
— Я слышал, что она сказала.
— Тогда отвали!
Пилот закрыл дверь, и половина девушки в зеркале исчезла.
Все, что осталось, — это жара, ночь и гул голосов других жильцов на ланаи.
Ромеро, пошатываясь, прошел по балкону к своему собственному номеру. Нагруженному упаковкой пива и бутылкой виски, ему было трудно открыть дверь. Алисия уложила Пепе спать и сидела в кресле у окна.
Пока он стоял спиной к двери, хмуро ее разглядывая, мысленно сравнивая с хрупкой бело-золотистой женственностью половинки от девушки, которую он видел в зеркале, она перестала плакать, встала и попыталась улыбнуться.
— Прости, Марти. Я знаю — ты не любишь, когда я плачу. Просто тебя так долго не было, и я волновалась.
Ромеро продолжал изучать девушку. Даже теперь, когда Пепе шесть лет, Алисии — всего двадцать один или двадцать два. Если мужчине нравятся женщины смуглые, со множеством черных волос, с тонкой талией и большой грудью, которую, казалось, никогда ничто по-настоящему не прикрывает, то Алисия все-таки очень хорошенькая. Такой пышный, нездешний стиль. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, все ее устраивало. Она принадлежала ему в любое время, по-всякому — как ему только хотелось. Хотя он и не собирался рисковать, но не исключено, что он даже может задать ей небольшую трепку, и если кто-то другой и может рассказать маме, сама она — никогда. Лишь знакомое, обиженное выражение появится в ее воловьих глазах.
Он был ее мужчина.
От этой мысли Ромеро сделалось немного тошно. Он прошел в кухоньку и поставил упаковку с полудюжиной пива в холодильник, потом, с шумом в голове от уже выпитого виски, облокотился о раковину, поглаживая горлышко бутылки.
За кого его держит Пэтси?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Никто, прямо-таки никто не любил его. Он старался быть хорошим парнем. И чего он добился? Его поливали дерьмом. Сначала мама. Потом Алисия. Теперь этот старый полячишка Пэтси Коловски, горе-боксер, которого за всю жизнь ни разу не показывали дерущимся по телевизору, указывает ему, что можно, а чего нельзя.
На углу был винный магазин. Он поправил узел на своем галстуке, убедился, что его спортивный пиджак сидит на нем; как положено, собрался и словно по струнке зашел в магазин, купил бутылку бурбона и упаковку из шести банок пива.
Дорога обратно к Каса-дель-Сол оказалась длиннее и круче, чем он ее помнил. Он весь вспотел, когда проходил в каменную арку. Бассейн выглядел прохладным и манящим. В нем плескалось с полдюжины парочек. Еще столько же расположилось возле открытой двери квартиры с садом мистера и миссис Кац. У всех в этом здании друзей было как собак нерезаных. У всех, кроме него.
Он поднялся по лестнице на балкон второго этажа и, петляя, пошел по нему к своему номеру. Ему послышалось, что Алисия до сих пор плачет. С нее станется. Что он ненавидит, так это ревущих женщин.
Поддавшись порыву, он остановился перед номером 23.
Подъемные жалюзи были закрыты, но сквозь щели пробивался свет. Он слышал, или ему казалось, что он слышит, как играет пластинка Кармен Кавалларо. Возможно, если он извинится перед мисс Арнесс за то, как он вел себя в гараже, манекенщица и ее соседка по квартире выпьют с ним. Одно не вызывало сомнений. Теперь, когда он знает, кто она такая, эта высокая лесбиянка не подумает, что он ее преследует.
Ромеро легонько постучал в дверь:
— Мисс Арнесс.
Когда никто не ответил, он постучал сильнее, потом подергал ручку. Обнаружив, что дверь не заперта, он приоткрыл ее на несколько дюймов и заглянул внутрь.
— Все в порядке, — сказал он хрипло. — Не бойтесь. Я просто хочу извиниться. Вы понимаете. За сегодняшнее утро.
В номере никого не было. Пластинка, которую он слышал, играла не на их проигрывателе. Он открыл дверь до конца и зашел внутрь. Холодный воздух в комнате был густо насыщен благовониями. Пара чулок лежала на подлокотнике кресла. Бра и тонкие трусики висели на спинке кресла. Ромеро с пьяным любопытством потрогал их пальцем, потом отпил из своей бутылки. Пусть даже они лесбиянки, но эти две манекенщицы из номера 23 — привлекательные девчонки. Алисии с ними не тягаться. В конечном счете она лишь маленькая мексиканская детка, с которой бывает удобно время от времени.
Он снова отпил из своей бутылки и кашлянул, потом прошел в кухоньку и наполнил стакан водой из крана. Полкоробки вина, которое принесла та из двух девушек, что повыше, с двумя бутылками, открытыми и пустыми, стояли на раковине рядом с двумя сандвичами, к которым едва притронулись.
Вид сандвичей напомнил ему о том, что он не ел с утра. И никому нет до этого дела. Никому не будет дела, если даже он помрет с голоду.
«Уходи. Уходи и не возвращайся», — сказала ему его собственная мать. Прямо в лицо. Своему собственному сыну! Когда в духовке готовился цыпленок и желтый рис.
Он съел один из сандвичей, потом другой. Определить, что в них, было трудно — какая-то очередная стряпня этих девиц.
Доев сандвичи, он запил их виски и водой, и, хотя ему полегчало, он чувствовал себя обманутым. Он пришел извиниться. Он действительно собирался это сделать. Он подумал, что знает, где могут быть девушки.
Слизывая крошки с пальцев, Ромеро закрыл дверь номера и постучал в соседнюю дверь.
— Кто? — спросил мужской голое поверх играющей на проигрывателе пластинки.
— Это Марти Ромеро. С балкона.
Аудиосистема продолжала играть еще довольно долго. Потом кто-то выключил ее, и тот из двух пилотов, что помоложе, в чесучовом кимоно, вероятно купленном во время одного из его частых полетов в Гонконг, приоткрыл дверь.
— Что вы хотите?
— Я хочу поговорить с мисс Арнесс.
— О чем?
— Я хочу извиниться за сегодняшнее утро.
— Грейс здесь нет.
Диван находился за приоткрытой дверью. С того места, где он стоял, Ромеро не мог заглянуть в комнату, но та часть дивана, куда кладут ноги, и половина тела девушки, лежавшей на нем, отчетливо отражались в зеркале, висевшем на стене в дальнем углу комнаты. Оно также отражало ее тапочки и сброшенное на пол белье.
— Не вешай мне лапшу на уши, — сказал Ромеро.
— Это правда.
— Тогда кто это там, с тобой?
— Это не ваше дело.
Девушка, лежавшая на диване, приподняла одну коленку.
— Кто это?
Пилот обернулся к ней:
— Ромеро. Он говорит, что хочет извиниться перед Грейс.
— Извиниться перед Грейс? За что?
— Он не сказал.
Судя по голосу, девушка была слегка пьяна.
— Ну, не стой же там просто так! Скажи ему, что ее здесь нет. Скажи ему, что она работает на показе мод в отеле в Беверли-Хиллз. Скажи ему, чтобы он уходил.
Пилот повернулся к Ромеро:
— Мисс Арнесс здесь нет. Она работает на показе мод в отеле Беверли-Хиллз.
— Я слышал, что она сказала.
— Тогда отвали!
Пилот закрыл дверь, и половина девушки в зеркале исчезла.
Все, что осталось, — это жара, ночь и гул голосов других жильцов на ланаи.
Ромеро, пошатываясь, прошел по балкону к своему собственному номеру. Нагруженному упаковкой пива и бутылкой виски, ему было трудно открыть дверь. Алисия уложила Пепе спать и сидела в кресле у окна.
Пока он стоял спиной к двери, хмуро ее разглядывая, мысленно сравнивая с хрупкой бело-золотистой женственностью половинки от девушки, которую он видел в зеркале, она перестала плакать, встала и попыталась улыбнуться.
— Прости, Марти. Я знаю — ты не любишь, когда я плачу. Просто тебя так долго не было, и я волновалась.
Ромеро продолжал изучать девушку. Даже теперь, когда Пепе шесть лет, Алисии — всего двадцать один или двадцать два. Если мужчине нравятся женщины смуглые, со множеством черных волос, с тонкой талией и большой грудью, которую, казалось, никогда ничто по-настоящему не прикрывает, то Алисия все-таки очень хорошенькая. Такой пышный, нездешний стиль. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, все ее устраивало. Она принадлежала ему в любое время, по-всякому — как ему только хотелось. Хотя он и не собирался рисковать, но не исключено, что он даже может задать ей небольшую трепку, и если кто-то другой и может рассказать маме, сама она — никогда. Лишь знакомое, обиженное выражение появится в ее воловьих глазах.
Он был ее мужчина.
От этой мысли Ромеро сделалось немного тошно. Он прошел в кухоньку и поставил упаковку с полудюжиной пива в холодильник, потом, с шумом в голове от уже выпитого виски, облокотился о раковину, поглаживая горлышко бутылки.
За кого его держит Пэтси?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67