Клауди мотнул головой от удивления:
— И ей, говорите, нужна моя помощь?
— Она... она сказала, что ей нужна кровь. — С очень большим трудом ему удалось это произнести. — Она говорит, что без нее погибнет. И дала мне этот адрес и телефон, чтобы я передал вам. Это ее контакт на черном рынке.
Клауди взял клочок бумаги и прочитал нацарапанное, сдвинув брови.
— Скажите ей, пусть не беспокоится, падре. Я этим займусь.
— Могу я... могу я вас спросить об одной вещи?
— Как нечего делать. Кстати, меня зовут Клауди.
— Эта женщина... она от дьявола?
Клауди моргнул, пораженный смятением и болью в голосе священника.
— Честно говоря, я сам не знаю, что она такое. Я вроде как думал, что это больше по вашей части, святой отец.
— Сатана — коварный враг. Его дьяволы одеваются в разные кожи. Иногда даже в кожи священников.
— Насчет этого ничего не могу сказать, святой отец. Могу только сказать то, что знаю сам. Признаюсь, что она меня пугает до судорог. Она дважды спасла мне жизнь — и оба раза не была обязана это делать. Она помогла этому малышу, Райану, вернуть его мамашу и проводила их, чтобы ничего с ними не случилось. И это она тоже не была обязана делать. Однако сделала. Я не знаю, ни кто она такая, ни что привело ее в Город Мертвых, но одно мне ясно: она не той породы, что Синьджон или Эшер — или кто-нибудь другой, кого я в нашей округе видал. Она не человек — но я не знаю, чем это плохо. А насчет того, нет ли в ней чего от дьявола, — так кто из нас Богу не грешен?
* * *
Отец Эймон пробирался по улицам Города Мертвых, разглядывая оставленные бунтом обломки. Кошмар, ставший плотью. Трупы усыпали тротуар, вонь от крови и дыма заполняла воздух. Почти все трупы были человеческими, и поразительно много было «звездников» и «черных ложек». Судя по останкам, их просто рвали на части. Мертвецы висели на уличных фонарях, а на одном перекрестке на телефонном столбе висела пара кроссовок — с ногами прежнего владельца внутри. Время от времени попадались голые скелеты с увеличенными клыками, подтверждая, что смерть приходит к отродьям дьявола, как и к сынам Адама.
Пожары, случайные или результат поджогов, уничтожили многие из древних домов, и в некоторых еще что-то дымилось посреди выгоревших коробок. Вспомнилась кинохроника битвы за Британию и падения Берлина, которую он видел в детстве. Улица-Без-Названия была лучшим символом катастрофы из всех возможных. «Дане макабр» казался почти нетронутым, а от бильярдной «Стикс» осталась лишь обгорелая выпотрошенная коробка. С екнувшим сердцем отец Эймон заметил, что винная лавка разграблена и сожжена, а с нею еще и несколько бодегас, где продавался крэк.
Куда ни глянь, всюду были одни только развалины. Он знал, что его долг священника — пройти среди мертвых, исполняя последний обряд, но эта работа просто пугала. Время от времени он замечал, как что-то движется среди обломков, но в основном всюду была только смерть. Впервые за все время от своего темного зачатия Город Мертвых оправдал свое имя, с мрачной иронией подумал отец Эймон.
Продолжая озирать разрушения, он перенесся мыслями к тому созданию, что лежало сейчас в подземелье Сент-Эверхильда. Каким-то образом эта женщина вызвала разрушение Города Мертвых. И хотя опустошение, окружавшее его, внушало ужас — исходило ли оно от зла? Хотел бы он знать. Эта женщина — слуга Сатаны или Ангел Разрушения? Сама она, кажется, не знает или не хочет говорить. То, что рассказал Клауди, еще больше сбивало с толку. Может ли быть душа у монстра или у ангела, приносящего страдания невинным? И что значит, что именно к нему, к самому жалкому и падшему из грешников, приползла она к порогу?
* * *
Вернувшись в Сент-Эверхильд, он нашел ее так же, как и оставил, — она лежала, свернувшись клубочком. Кожа ее была холодной и сухой на ощупь, как у змеи, и она, кажется, не дышала. Сперва он испугался, что она мертва, но, когда он до нее дотронулся, она чуть пошевелилась, и веко у нее затрепетало, приоткрылось, показав налитый кровью белок. Увидев, что ничего больше не может для нее сделать, отец Эймон направился наверх.
Преклонив колени у алтаря, он заметил, что руки у него дрожат. Закрыв глаза и еще ниже склонив голову, он молился о прощении и укреплении. Впервые за много лет он с утра ничего не выпил. Винной лавки больше не было — ее скудный запас дешевого пива, вина и крепкого разграблен и сожжен. Отец Эймон проклинал себя за слабость, за страх, за пьянство в попытке спрятаться от себя, если не от своего Бога. Тело его тряслось, язык пересох и стал как наждак. Святые глядели на него из ниш, штукатурные лица выражали немой укор.
— Что мне делать? — вопрошал он Деву Марию. — Чего хочет от меня Господь? Я был свидетелем Его суда — но я в смятении. Должен я помочь этому созданию или уничтожить его? Как мне узнать волю Его? Святая Мария, Матерь Божия, Невеста Небесная — дай мне знак! Утри слезы, потеки кровью — сделай что-нибудь! Что угодно!
Фреска безмятежно улыбалась ему, как было каждый день двенадцать лет подряд, и ничего не говорила, как и в каждый из этих долгих дней.
* * *
— Отец Эймон?
Он обернулся на голос незнакомки, и сведенные мышцы взвыли от резкого движения. Очнувшись, он выглянул в цветной витраж окна — уже наступали сумерки. Он повернулся к гостье, пытаясь не кривиться от боли. Мышцы шеи и плеч закаменели так, что буквально было слышно, как они скрипят.
Неизвестная стояла у ближайшей не перевернутой скамьи, тяжело опершись на нее. Хотя женщина изначально была бледна, что-то ему сказало, что она даже для нежити выглядит нездоровой.
— Вам нехорошо, святой отец?
— Нет, ничего. Простите. Я забылся в молитве. Но вам не следует ходить!
— Трудно было бы с вами не согласиться, — хмыкнула она, отодвигаясь от скамьи. — Но терпеть не могу находиться в клетке. Чувствую себя от этого беспомощной.
Отец Эймон поднялся на ноги, скривившись от боли, когда стало восстанавливаться кровообращение в ногах. Будто на его конечности напала армия бесенят с булавками.
— Я видел вашего друга. Он велел вам не тревожиться — он все сделает.
— Клауди — отличный мужик. Надеюсь только, он не напорется на горилл Эшера. Этот гад уже знает, что в Черной Ложе меня не было. Иначе Синьджон вышвырнул бы меня после первой же гранаты. А Эшер не забывает и не прощает. Я убила его юницу и похитила его невесту. Он моей крови хочет даже больше, чем крови Синьджона.
— Откуда вы все это знаете?
— Назовем это внутренним голосом, — сухо засмеялась она, стукнув себя кулаком в грудь. — Ко мне взывает его кровь, и не откликнуться на зов, не пойти в его твердыню — это забирает те немногие силы, что у меня остались.
— Вам необходимо лечь — вы выглядите как разогретый труп.
Она засмеялась и поправила пальцем очки на переносице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60