А поскольку на тех, кого подвергают сожжению, одежда горит в первую очередь, ожидания наши имели известную специфику.
– Пани полячка? – Хыдзик, которому надоело копание Черновласки в недрах сумочки, не выдержал первым.
– Ну разумеется, – мило улыбнулась она. – Вот мой паспорт.
Комиссар положил дымящуюся сигарету на краешек раковины и принялся внимательно изучать протянутый ему документ.
– Йованка Бигосяк. – Комиссар читал фамилию громко, с явным расчетом на эффект. – По-вашему, это польское имя?!
– А кто в Польше пользуется польскими именами? – пожала плечами черноволосая. – Много пан знает Земовитов, Бренчиславов, Милан?…
«Нет, не на меня, на нее нужно надевать наручники», – подумал я. Моя «кузина» явно пришлась не по душе пану Хыдзику. И ничего удивительного в этом не было. Стоило только разок заглянуть в глаза этой ведьме.
– Предупреждаю, – мрачно заявил пан комиссар, – если пани будет врать, я арестую ее за попытку помешать расследованию.
– Да никому я не пытаюсь помешать, – улыбнулась пани Йованка Бигосяк. – Марчин был здесь в тринадцать десять. И это могут подтвердить другие.
Комиссар не смог скрыть своего разочарования.
– Есть еще свидетели?
Я с трудом оторвал взгляд от оставленного им на раковине окурка. Улыбка, появившаяся на моем лице, была несколько запоздалой. Я с трудом собрался с мыслями:
– А?… Ну да, конечно. – (Подняв брови, он посмотрел сначала на меня, потом туда, куда я смотрел только что.) – Просто вылетело из головы… Пани Поплавская тоже меня видела. Пани помнит…
– На часы я не смотрела, – отрезала старая кикимора.
– Ну и мой шеф тоже был здесь… Мы немного с ним поспорили. Он подтвердит. Только не говорите ему, что это из-за моего алиби: у него тотчасже обнаружатся провалы в памяти. А мне придется бегать по магазинам…
– Вы что-то покупали? – Настроение у комиссара окончательно испортилось.
– Пиццу и лук, – сказал я. – А на стройке пану комиссару скажут, когда я уехал. Там, конечно, бомба взорвись – ни черта не заметят, но, как я уехал, помнят. Голову даю на отсечение! Так вот, накиньте время на дорогу, на магазины – и у вас, пан комиссар, как раз и будет мое алиби на тринадцать десять…
Мне казалось, я доконал его. Плохо же я знал комиссара Хыдзика.
– А зачем вы положили здесь этот матрас? – Он подошел к раковине и взял свой чертов окурок. Затягиваясь, Хыдзик смотрел на меня странным взглядом. Так умеют смотреть только настоящие полицейские. И так красиво курить. Хотелось бы надеяться, что то, чем они себя травят, по крайней мере качественно набито и горящий табак оттуда не высыпается. Стоял он как раз над матрасом, одна из камер которого была кое-чем наполнена…
– Э-э… М-м-м-ме… – произнес я.
– Марчин вчера немножко выпил, – услышал я голос моей кузины Йованки. Мягкий и мелодичный, как плеск спасательного круга. – Он проверял, нет ли в матрасе дырок. – Она рассмеялась. – Только не спрашивайте меня, как он это делал, я в этом, честное слово, ничего не понимаю.
Ну не ведьма ли?! Разве что дети малые не знали, как это делается с автомобильными и велосипедными камерами. Но только не с надувными матрасами. И не в такой говенной раковине. Не в такой тесной берлоге!..
– Вы собирались спать на нем, пан Малкош? – вкрадчиво поинтересовался комиссар Хыдзик.
И прежде чем я успел кивнуть головой, она опять встряла:
– Мы с ним вчера чуточку поругались. Марчин обиделся, ну и захотел лечь отдельно…
Тут уж комиссар своего шанса не проморгал. Она поднесла ему этот шанс на блюдечке с голубой каемочкой, отчего я впал в легкую панику.
– Ну а до того, как поругались, что между вами было? – Глаза его блестели, усы встопорщились. Так бы и врезал по косточкам. Сначала ему, потом ей. Этой дуре за то, чтобы не распускала язык, а ему, чтобы не стряхивал пепел куда не следует!..
– До этого мы лежали на диване, – мило улыбнулась Йованка, на щеках которой цвел нежный румянец. А вот у пани Марии Элеоноры щеки были густо-бурячного цвета.
Комиссар Хыдзик иронически усмехнулся:
– Пани всегда спит в одной постели со своими кузенами? В таком возрасте, знаете ли… – Он хмыкнул и расправил усы.
– Страх Господень! Блудница вавилонская! – пробормотала пани Поплавская.
– Ну уж не до такой степени я испорчена! – возразила Йованка с непосредственностью законченной идиотки, сующей голову в пасть льву.
– А до какой? – Глаза комиссара сияли.
Йованка многозначительно глянула на пани Поплавскую. Хыдзик ее намек понял и после троекратно повторенной глубокой благодарности за содействие чуть ли не волоком вытащил бедную старушку на лестницу. Вернулся он тяжело дыша.
– Пана Малкоша я тоже должен попросить выйти?
Она пожала плечами:
– А зачем, собственно? Он знает, по какому поводу я пришла…
Этот хам не дал ей договорить:
– И по какому же поводу она к вам пришла, пан Малкош?
Никогда в жизни не был я участником перекрестного допроса. Комиссар явно хотел подловить нас на деталях и неточностях. Должно быть, в молодости, когда он учился на полицейского и одновременно заканчивал начальную школу, кто-то вбил ему в башку, что подозреваемых надо допрашивать по отдельности. Это желание читалось на его морде невооруженным глазом.
Йованка открыла рот:
– Но ведь это же так есте…
Пан комиссар опять перебил ее:
– Я вас спрашиваю, Малкош.
Нужно было что-то сказать. И немедля. Его подозрения рухнули под тяжестью моего алиби. Но подозрительность полицейского – чувство особое. Одна моя ошибка – и пан Хыдзик снова возведет меня в ранг подозреваемого номер один. Хотя бы по причине отсутствия других подозреваемых. Если бы Йованка вдруг подумала, что Хыдзик меня загнал в угол, и опять заговорила бы… Честно говоря, я уже и подумать боялся, что вышло бы в этом случае!
– А что, по-вашему, можно делать на собственном диване с такой вот женщиной в ночной рубашке?
– Вы собирались заниматься сексом? – Глаза комиссара Хыдзика стали похожи на две канцелярские печати.
Я пожал плечами:
– Естественно.
Йованка, на которую он глянул исподлобья, торопливо кивнула головой.
– С кузиной? – криво ухмыльнулся Хыдзик.
Я в свою очередь широко улыбнулся: инициатива была за нами.
– Ну вы же понимаете, комиссар! Эта сказочка про кузину была для пани Поплавской. Вы знаете, какие они, эти старые девы…
Хыдзик затянулся дымом так, что глаза у него заслезились.
– А в том, что Малкош был здесь в четырнадцать часов, пани Бигосяк уверена?
Снова пахнуло тюремной камерой. Комиссар Хыдзик, похоже, сменил тактику перекрестного допроса. Мое алиби на тринадцать часов десять минут его как бы уже не интересовало, а вот что касается четырнадцати… Я украдкой взглянул на Йованку. Взгляды наши на мгновение встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Пани полячка? – Хыдзик, которому надоело копание Черновласки в недрах сумочки, не выдержал первым.
– Ну разумеется, – мило улыбнулась она. – Вот мой паспорт.
Комиссар положил дымящуюся сигарету на краешек раковины и принялся внимательно изучать протянутый ему документ.
– Йованка Бигосяк. – Комиссар читал фамилию громко, с явным расчетом на эффект. – По-вашему, это польское имя?!
– А кто в Польше пользуется польскими именами? – пожала плечами черноволосая. – Много пан знает Земовитов, Бренчиславов, Милан?…
«Нет, не на меня, на нее нужно надевать наручники», – подумал я. Моя «кузина» явно пришлась не по душе пану Хыдзику. И ничего удивительного в этом не было. Стоило только разок заглянуть в глаза этой ведьме.
– Предупреждаю, – мрачно заявил пан комиссар, – если пани будет врать, я арестую ее за попытку помешать расследованию.
– Да никому я не пытаюсь помешать, – улыбнулась пани Йованка Бигосяк. – Марчин был здесь в тринадцать десять. И это могут подтвердить другие.
Комиссар не смог скрыть своего разочарования.
– Есть еще свидетели?
Я с трудом оторвал взгляд от оставленного им на раковине окурка. Улыбка, появившаяся на моем лице, была несколько запоздалой. Я с трудом собрался с мыслями:
– А?… Ну да, конечно. – (Подняв брови, он посмотрел сначала на меня, потом туда, куда я смотрел только что.) – Просто вылетело из головы… Пани Поплавская тоже меня видела. Пани помнит…
– На часы я не смотрела, – отрезала старая кикимора.
– Ну и мой шеф тоже был здесь… Мы немного с ним поспорили. Он подтвердит. Только не говорите ему, что это из-за моего алиби: у него тотчасже обнаружатся провалы в памяти. А мне придется бегать по магазинам…
– Вы что-то покупали? – Настроение у комиссара окончательно испортилось.
– Пиццу и лук, – сказал я. – А на стройке пану комиссару скажут, когда я уехал. Там, конечно, бомба взорвись – ни черта не заметят, но, как я уехал, помнят. Голову даю на отсечение! Так вот, накиньте время на дорогу, на магазины – и у вас, пан комиссар, как раз и будет мое алиби на тринадцать десять…
Мне казалось, я доконал его. Плохо же я знал комиссара Хыдзика.
– А зачем вы положили здесь этот матрас? – Он подошел к раковине и взял свой чертов окурок. Затягиваясь, Хыдзик смотрел на меня странным взглядом. Так умеют смотреть только настоящие полицейские. И так красиво курить. Хотелось бы надеяться, что то, чем они себя травят, по крайней мере качественно набито и горящий табак оттуда не высыпается. Стоял он как раз над матрасом, одна из камер которого была кое-чем наполнена…
– Э-э… М-м-м-ме… – произнес я.
– Марчин вчера немножко выпил, – услышал я голос моей кузины Йованки. Мягкий и мелодичный, как плеск спасательного круга. – Он проверял, нет ли в матрасе дырок. – Она рассмеялась. – Только не спрашивайте меня, как он это делал, я в этом, честное слово, ничего не понимаю.
Ну не ведьма ли?! Разве что дети малые не знали, как это делается с автомобильными и велосипедными камерами. Но только не с надувными матрасами. И не в такой говенной раковине. Не в такой тесной берлоге!..
– Вы собирались спать на нем, пан Малкош? – вкрадчиво поинтересовался комиссар Хыдзик.
И прежде чем я успел кивнуть головой, она опять встряла:
– Мы с ним вчера чуточку поругались. Марчин обиделся, ну и захотел лечь отдельно…
Тут уж комиссар своего шанса не проморгал. Она поднесла ему этот шанс на блюдечке с голубой каемочкой, отчего я впал в легкую панику.
– Ну а до того, как поругались, что между вами было? – Глаза его блестели, усы встопорщились. Так бы и врезал по косточкам. Сначала ему, потом ей. Этой дуре за то, чтобы не распускала язык, а ему, чтобы не стряхивал пепел куда не следует!..
– До этого мы лежали на диване, – мило улыбнулась Йованка, на щеках которой цвел нежный румянец. А вот у пани Марии Элеоноры щеки были густо-бурячного цвета.
Комиссар Хыдзик иронически усмехнулся:
– Пани всегда спит в одной постели со своими кузенами? В таком возрасте, знаете ли… – Он хмыкнул и расправил усы.
– Страх Господень! Блудница вавилонская! – пробормотала пани Поплавская.
– Ну уж не до такой степени я испорчена! – возразила Йованка с непосредственностью законченной идиотки, сующей голову в пасть льву.
– А до какой? – Глаза комиссара сияли.
Йованка многозначительно глянула на пани Поплавскую. Хыдзик ее намек понял и после троекратно повторенной глубокой благодарности за содействие чуть ли не волоком вытащил бедную старушку на лестницу. Вернулся он тяжело дыша.
– Пана Малкоша я тоже должен попросить выйти?
Она пожала плечами:
– А зачем, собственно? Он знает, по какому поводу я пришла…
Этот хам не дал ей договорить:
– И по какому же поводу она к вам пришла, пан Малкош?
Никогда в жизни не был я участником перекрестного допроса. Комиссар явно хотел подловить нас на деталях и неточностях. Должно быть, в молодости, когда он учился на полицейского и одновременно заканчивал начальную школу, кто-то вбил ему в башку, что подозреваемых надо допрашивать по отдельности. Это желание читалось на его морде невооруженным глазом.
Йованка открыла рот:
– Но ведь это же так есте…
Пан комиссар опять перебил ее:
– Я вас спрашиваю, Малкош.
Нужно было что-то сказать. И немедля. Его подозрения рухнули под тяжестью моего алиби. Но подозрительность полицейского – чувство особое. Одна моя ошибка – и пан Хыдзик снова возведет меня в ранг подозреваемого номер один. Хотя бы по причине отсутствия других подозреваемых. Если бы Йованка вдруг подумала, что Хыдзик меня загнал в угол, и опять заговорила бы… Честно говоря, я уже и подумать боялся, что вышло бы в этом случае!
– А что, по-вашему, можно делать на собственном диване с такой вот женщиной в ночной рубашке?
– Вы собирались заниматься сексом? – Глаза комиссара Хыдзика стали похожи на две канцелярские печати.
Я пожал плечами:
– Естественно.
Йованка, на которую он глянул исподлобья, торопливо кивнула головой.
– С кузиной? – криво ухмыльнулся Хыдзик.
Я в свою очередь широко улыбнулся: инициатива была за нами.
– Ну вы же понимаете, комиссар! Эта сказочка про кузину была для пани Поплавской. Вы знаете, какие они, эти старые девы…
Хыдзик затянулся дымом так, что глаза у него заслезились.
– А в том, что Малкош был здесь в четырнадцать часов, пани Бигосяк уверена?
Снова пахнуло тюремной камерой. Комиссар Хыдзик, похоже, сменил тактику перекрестного допроса. Мое алиби на тринадцать часов десять минут его как бы уже не интересовало, а вот что касается четырнадцати… Я украдкой взглянул на Йованку. Взгляды наши на мгновение встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91