– . И у тебя нога? Вы что, сговорились?… А ну-ка давай попробуем встать…
Я протянул Йованке руку. Я схватил ее за руку и резким рывком заставил присесть рядом.
– Не высовывайся, – прошептал я.
Йованка потянулась за автоматом.
– Что случилось. – Она тоже перешла на шепот.
– Уж больно точно стреляли… Боюсь, кто-то корректирует минометчиков, совсем рядом…
Она осторожно раздвинула папоротник и огляделась:
– Ничего не видно, кур… – Йованка выдернула у меня из руки свою зеленую ленточку и занялась подвязыванием волос. – Вот там скала, с нее вся терраса видна.
Я прикинул расстояние.
– Метров двести… Может быть, и оттуда. Между прочим, для «Калашникова» это не расстояние.
Впервые в жизни я решал тактико-техническую задачу с женщиной, смотревшейся в зеркальце.
Я слегка согнул больную ступню, и оптимизма у меня прибавилось. Нога, похоже, не была сломана.
– Кажется, в порядке, – облегченно вздохнул я.
– «Кажется»! – передразнила Йованка. – А ну дай сюда ножик.
Из кармана шорт Йованка вынула аккуратно завернутый в фольгу пакетик, из пакетика достала второй свой носок и принялась разрезать его.
– Сними ботинок.
Тугая повязка на ступню была наложена быстро и со знанием дела. Я бы даже сказал, вполне профессионально.
– В прежней жизни ты была медсестрой, – похвалил я.
– Не подлизывайся, – пробормотала Йованка. – Попробуй наступить на ногу.
Я натянул тяжелый армейский ботинок, чуть приподнялся и мешком завалился на бок. Нет, не от боли.
– Там, в кустах, кто-то есть, – тихо сказал я, потянувшись за автоматом. – Это они, холера!..
– Эй, вы там?
Моя отпавшая от изумления челюсть стукнулась о приклад автомата. Окликнули нас по-польски. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что удивляться, собственно, нечему. Кто же, как не свои, долбал нас из миномета? – Не отзывайся, – прошептала приникшая ко мне плечом Йованка.
– Эй! Не стреляйте! – Голос немного приблизился, но того, кому он принадлежал, не было видно, что больше насторожило меня.
– Если сейчас не покажется, значит, просто отвлекает внимание, – сказал я. – Прикрой меня сзади…
Йованка отползла от меня.
Часики тикали, а из кустов никто не показывался. Землячок явно тянул время. Я передернул затвор.
– Мы хотим помочь вам! – У типа был либо идеальный слух, либо он читал мои мысли.
Теоретически те, кто был внизу, могли принять нас за боснийцев и обстрелять из миномета, но этот, который корректировал огонь, он ведь был рядом. Он видел нас. Трудно перепутать красивую женщину с неделю не бритым головорезом. Труднее было смириться с мыслью, что убить тебя хотели соотечественники.
Я уже открывал рот, чтобы отозваться, и меня осенило. Холера ясна, да я же знал этот голос! Когда его голова показалась-таки из кустов, я находился под впечатлением неожиданного открытия.
Мой противник был хорошим спецом. К тому же мины поубавили зелени вокруг. Он сразу засек меня и выпустил очередь из автомата. Спасла меня та же воронка, по краю которой ударили пули. Я перекатился метра на два под уклон, но стрелять не пришлось: тренированный землячок исчез из виду, как призрак. А потом я увидел летящую в мою сторону гранату. Стальное яйцо со смертью внутри кувыркалось в воздухе, когда позади меня застрочили сразу два автомата: один «Калашников» Йованки, другой поменьше калибром, может быть «берилл».
Граната грохнула, не долетев до меня метров пять. Раздался торжествующий крик Йованки:
– Ага, получил!
Минуты две было тихо. Решившись, я поднял голову и выглянул из-за укрытия. Вышло так, что мы с землячком выстрелили одновременно и оба промахнулись. Но, похоже, я был поточнее: мой оппонент сдавленно выругался. Должно быть, ему в глаза попал песок.
– Ты еще жив, урод? – крикнул я. – Непорядок!..
В ответ он бросил гранату. Уже другую, с ручкой. Вскочив на ноги, я отбил ее прикладом автомата, как теннисной ракеткой. Через пару секунд, когда граната взорвалась в кустах, я понял, что случилось. «Малкош, ты не псих, ты неизлечимый придурок!» – сказал я себе.
А потом до меня дошло, что я торчу над папоротником, как мишень на стрельбище. Я упал.
– Йованка! Видишь дерево с дуплом? Отползай туда.
– Сам отползай, – зашипела моя боевая подруга.
– Кто здесь командир, курва мать? – возвысил голос я.
– А кто тут, курва мать, хромой на одну ногу?!. Я же сказала, что не брошу тебя. Никогда, слышишь, теннисист хренов?!
Собачиться ни времени, ни возможности не было. Я засунул в одно место свою мужскую гордость, взял автомат за ремень и начал отползать в юго-восточном направлении, то есть к террасе, на брюхе и ногами вперед.
Странное дело, нехитрый маневр удался. Никто не стрелял в нас. Слышны были только шум ветра в соснах да стрекот шальной сороки. А потом стало тихо. Я понял, чему бурно радовалась Йованка. Мертвый польский солдат лежал на краю уступа, метрах в двадцати от нас. Он заходил к нам с тыла, холера ясна…
– Они хотели убить нас, – сказала наконец Йованка.
Она шла впереди, выбирая дорогу полегче. Хлопот со мной у нее был полон рот, и все же думала она слишком долго, как мне показалось.
– Так точно, – подтвердил я. – Я даже знаю почему. Ну, в частности, почему этого хотел сержант Жанец…
По левую сторону между деревьев проглядывала почти вертикальная каменная стена, последний взлет Печинаца к небу. Выше были только облака. То, что таилось на вершине чертовой горы, могло находиться справа или слева от нас. Наше самоубийственное восхождение подошло к концу. Теперь можно было и поговорить.
– Кто такой сержант Жанец?
– Помнишь, как нас тормознул у КПП Ольшевский?… Жанец шел с Доротой, мы с ним разговаривали.
– Так, может, он из ревности? – насмешливо вопросила Йованка. – А почему бы и нет? Ты увел у сержанта Цапельку, он воспылал ненавистью…
Мне было не до шуток. Я шел, опираясь на немецкий автомат, как на костыль.
– Жанец был тогда с нами, – сказал я. – Жанец привозил провиант и отвозил вниз мины. Знаешь, мне раньше в голову не приходило, что устроить подставу мог свой, поляк. А теперь почти уверен: так оно и было… Я грешил на сербов: думал, какой-то гад подкрался по-тихому и подложил подарочек… Но там практически открытое поле, и у машины кто-нибудь из наших постоянно крутился. Поляку было – раз плюнуть. Всего-то и хлопот – вкрутить взрыватель и присыпать мину песочком…
– Но зачем?
– Откуда я могу знать, – уныло вздохнул я. – В том-то и фокус. Идеальное преступление, потому как мотив, казалось бы, отсутствует. А вот кто сказал мусульманам, что мы будем на Ежиновой, я теперь точно знаю. Жанец приятель Блажейского. Он знал, что я хочу встретиться с ним, он и мог догадаться, что я поеду туда…
Мы обошли каменный выступ, похожий на язык огромного зверя, и оказались у ручья, первого за время подъема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Я протянул Йованке руку. Я схватил ее за руку и резким рывком заставил присесть рядом.
– Не высовывайся, – прошептал я.
Йованка потянулась за автоматом.
– Что случилось. – Она тоже перешла на шепот.
– Уж больно точно стреляли… Боюсь, кто-то корректирует минометчиков, совсем рядом…
Она осторожно раздвинула папоротник и огляделась:
– Ничего не видно, кур… – Йованка выдернула у меня из руки свою зеленую ленточку и занялась подвязыванием волос. – Вот там скала, с нее вся терраса видна.
Я прикинул расстояние.
– Метров двести… Может быть, и оттуда. Между прочим, для «Калашникова» это не расстояние.
Впервые в жизни я решал тактико-техническую задачу с женщиной, смотревшейся в зеркальце.
Я слегка согнул больную ступню, и оптимизма у меня прибавилось. Нога, похоже, не была сломана.
– Кажется, в порядке, – облегченно вздохнул я.
– «Кажется»! – передразнила Йованка. – А ну дай сюда ножик.
Из кармана шорт Йованка вынула аккуратно завернутый в фольгу пакетик, из пакетика достала второй свой носок и принялась разрезать его.
– Сними ботинок.
Тугая повязка на ступню была наложена быстро и со знанием дела. Я бы даже сказал, вполне профессионально.
– В прежней жизни ты была медсестрой, – похвалил я.
– Не подлизывайся, – пробормотала Йованка. – Попробуй наступить на ногу.
Я натянул тяжелый армейский ботинок, чуть приподнялся и мешком завалился на бок. Нет, не от боли.
– Там, в кустах, кто-то есть, – тихо сказал я, потянувшись за автоматом. – Это они, холера!..
– Эй, вы там?
Моя отпавшая от изумления челюсть стукнулась о приклад автомата. Окликнули нас по-польски. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что удивляться, собственно, нечему. Кто же, как не свои, долбал нас из миномета? – Не отзывайся, – прошептала приникшая ко мне плечом Йованка.
– Эй! Не стреляйте! – Голос немного приблизился, но того, кому он принадлежал, не было видно, что больше насторожило меня.
– Если сейчас не покажется, значит, просто отвлекает внимание, – сказал я. – Прикрой меня сзади…
Йованка отползла от меня.
Часики тикали, а из кустов никто не показывался. Землячок явно тянул время. Я передернул затвор.
– Мы хотим помочь вам! – У типа был либо идеальный слух, либо он читал мои мысли.
Теоретически те, кто был внизу, могли принять нас за боснийцев и обстрелять из миномета, но этот, который корректировал огонь, он ведь был рядом. Он видел нас. Трудно перепутать красивую женщину с неделю не бритым головорезом. Труднее было смириться с мыслью, что убить тебя хотели соотечественники.
Я уже открывал рот, чтобы отозваться, и меня осенило. Холера ясна, да я же знал этот голос! Когда его голова показалась-таки из кустов, я находился под впечатлением неожиданного открытия.
Мой противник был хорошим спецом. К тому же мины поубавили зелени вокруг. Он сразу засек меня и выпустил очередь из автомата. Спасла меня та же воронка, по краю которой ударили пули. Я перекатился метра на два под уклон, но стрелять не пришлось: тренированный землячок исчез из виду, как призрак. А потом я увидел летящую в мою сторону гранату. Стальное яйцо со смертью внутри кувыркалось в воздухе, когда позади меня застрочили сразу два автомата: один «Калашников» Йованки, другой поменьше калибром, может быть «берилл».
Граната грохнула, не долетев до меня метров пять. Раздался торжествующий крик Йованки:
– Ага, получил!
Минуты две было тихо. Решившись, я поднял голову и выглянул из-за укрытия. Вышло так, что мы с землячком выстрелили одновременно и оба промахнулись. Но, похоже, я был поточнее: мой оппонент сдавленно выругался. Должно быть, ему в глаза попал песок.
– Ты еще жив, урод? – крикнул я. – Непорядок!..
В ответ он бросил гранату. Уже другую, с ручкой. Вскочив на ноги, я отбил ее прикладом автомата, как теннисной ракеткой. Через пару секунд, когда граната взорвалась в кустах, я понял, что случилось. «Малкош, ты не псих, ты неизлечимый придурок!» – сказал я себе.
А потом до меня дошло, что я торчу над папоротником, как мишень на стрельбище. Я упал.
– Йованка! Видишь дерево с дуплом? Отползай туда.
– Сам отползай, – зашипела моя боевая подруга.
– Кто здесь командир, курва мать? – возвысил голос я.
– А кто тут, курва мать, хромой на одну ногу?!. Я же сказала, что не брошу тебя. Никогда, слышишь, теннисист хренов?!
Собачиться ни времени, ни возможности не было. Я засунул в одно место свою мужскую гордость, взял автомат за ремень и начал отползать в юго-восточном направлении, то есть к террасе, на брюхе и ногами вперед.
Странное дело, нехитрый маневр удался. Никто не стрелял в нас. Слышны были только шум ветра в соснах да стрекот шальной сороки. А потом стало тихо. Я понял, чему бурно радовалась Йованка. Мертвый польский солдат лежал на краю уступа, метрах в двадцати от нас. Он заходил к нам с тыла, холера ясна…
– Они хотели убить нас, – сказала наконец Йованка.
Она шла впереди, выбирая дорогу полегче. Хлопот со мной у нее был полон рот, и все же думала она слишком долго, как мне показалось.
– Так точно, – подтвердил я. – Я даже знаю почему. Ну, в частности, почему этого хотел сержант Жанец…
По левую сторону между деревьев проглядывала почти вертикальная каменная стена, последний взлет Печинаца к небу. Выше были только облака. То, что таилось на вершине чертовой горы, могло находиться справа или слева от нас. Наше самоубийственное восхождение подошло к концу. Теперь можно было и поговорить.
– Кто такой сержант Жанец?
– Помнишь, как нас тормознул у КПП Ольшевский?… Жанец шел с Доротой, мы с ним разговаривали.
– Так, может, он из ревности? – насмешливо вопросила Йованка. – А почему бы и нет? Ты увел у сержанта Цапельку, он воспылал ненавистью…
Мне было не до шуток. Я шел, опираясь на немецкий автомат, как на костыль.
– Жанец был тогда с нами, – сказал я. – Жанец привозил провиант и отвозил вниз мины. Знаешь, мне раньше в голову не приходило, что устроить подставу мог свой, поляк. А теперь почти уверен: так оно и было… Я грешил на сербов: думал, какой-то гад подкрался по-тихому и подложил подарочек… Но там практически открытое поле, и у машины кто-нибудь из наших постоянно крутился. Поляку было – раз плюнуть. Всего-то и хлопот – вкрутить взрыватель и присыпать мину песочком…
– Но зачем?
– Откуда я могу знать, – уныло вздохнул я. – В том-то и фокус. Идеальное преступление, потому как мотив, казалось бы, отсутствует. А вот кто сказал мусульманам, что мы будем на Ежиновой, я теперь точно знаю. Жанец приятель Блажейского. Он знал, что я хочу встретиться с ним, он и мог догадаться, что я поеду туда…
Мы обошли каменный выступ, похожий на язык огромного зверя, и оказались у ручья, первого за время подъема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91